Владимир Рынкевич - Шкуро: Под знаком волка

• Название: Шкуро: Под знаком волка
• Автор: Владимир Рынкевич
• Издательство: ACT
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-036148-3

О одном из самых известных деятелей Белого движения, легендарном «степном волке», генерал-лейтенанте А. Г. Шкуро (1886–1947) рассказывает новый роман современного писателя В. Рынкевича.

---

— Читаю:

«Казачество, проснись! Из дому доносится истошный призыв о помощи, там казачество истекает последней кровью в тяжкой, непосильной борьбе и зовет нас, еще крепких духом, еще не забывших неньку свою — Кубань родную на помощь себе. Мы должны стать дружно сомкнутым строем, плечом к плечу, воедино. Только в единстве сила, чему с детства учили нас старики, потому я и призываю всех вспомнить этот дедовский завет…»

Здесь я пропущу пустозвонство. Вот, что надо отметить:

«Господа офицеры! Выйдите из своей спячки, оторвитесь от своих будничных, повседневных интересов, бросьте свой взор на Кубань, нам всем дорогую, прислушайтесь к тяжким стонам наших отцов, матерей, братьев и детей. Ведь там «Кубань — ты наша родина» — страдалица, кровью истекающая. Во имя ее поддерживаете и вразумляйте рядовое казачество. Подготовка ведется, окончательный расчет с красными палачами приближается. Родина ждет нашей помощи, и мы все должны ее дать.»

— Сидел бы и молчал, — заметил Палихин. — А то ведь сам лезет. Написано пером. Так, Миша, и зафиксируй: призывает бывших белых офицеров организовываться для борьбы против СССР.

— Теперь надо другую группу — Игната Билого. У него там целая теория в журнале «Вольное казачество». Здесь и этническое братство, и богоизбранный народ, и какое-то особое национальное происхождение… По-моему, Гриша, все сводится к тому, что Шкуро хочет собрать свою армию и командовать ею, как раньше, а этот Билый и все молодые с ним хотят создать свою армию и принимать туда не только кубанцев.

— Вот так и пиши справку, — согласился Палихин. — Две страницы не больше. Там много не любят. И в конце, чтобы, значит, раскалывать эти две группы.

И не придумывать какая лучше, какая хуже, а то сам окажешься хуже.

— Ты, как товарищ Сталин — он тоже говорил, что оба у клена хуже. А я, знаешь, чуть с троцкистами не связался. Такой мужик был крепкий Воронецкий. Уговорил меня на их демонстрацию идти, тогда, помнишь, в двадцать седьмом, что ли… Ничего страшного-то и не было. И «Уроки Октября» неплохая книга. Там же все правильно. Обиделись некоторые, что их ошибки вспомнил Троцкий…

— Миша, ты со своими уроками. Не читал, не слыхал, ничего не знаю… И не рассказывай про Воронецкого никому, нету его.

— Я о другом, Гриша, меня на эту демонстрацию Лена не пустила. Сказала: «Пойдешь — обратно не пущу, и сразу развод». Серьезно сказала.

— Спасла она тебя дурака. Давай заканчивать.

Вышли на улицу. Женщины были в белых свободных платьях и в сандалиях. Оборванцы-беспризорники пели песню из нового фильма:

Позабыт, позаброшен
С молодых юных лет,
Я остался сиротою,
Счастье доли мне нет…

— Значит, ты из иностранного отдела ушел? — спросил Стахеев.

— С иностранцами больше дел не имею. Внутренняя работа.

— А какая должность?

— У нас так просто не разберешь.

Стахеев понял, что приятель скрывает новую должность. Там они все теперь секретят.

Палихин не имел права назвать свою должность. Почувствовав решительные перемены в ОГПУ, особенно в отделах, связанных с заграничными связями, он через своих кубанцев был приглашен на должность «исполняющего», то есть исполняющего приговор. Теперь уже стал старшим исполняющим — следил за ходом-расстрела, вмешивался по необходимости, делал контрольный выстрел. Воронецкий прошел через него — кричал в истерике. А Блюмкин, тот пел «Интернационал»… Новая должность удовлетворяла. Здесь трудно провиниться, тем более совершить политическую ошибку. Следователей легко было обвинить и ликвидировать — в допросах всегда такое накручено. А здесь — принял человека под расписку, сдал тело под расписку.

— Как твой Аркашка? В шестом? Чем увлекается?

— Футбол, кино.

— В стрелковый кружок определи. Куда-нибудь в тир. Могу я помочь. Время такое, что без стрельбы не обойдешься, — напел бодро: «Возьмем винтовки новые, на штык флажки, и с песнею в стрелковые, пойдем кружки…»

VII

Со строительной фирмой «Батиньоль» в Югославии Шкуро вел себя порядочно, и казаки, превратившиеся в рабочих, в 1932 году досрочно закончили насыпь земляного вала почти в 100 км длиной, предохраняющего от разливов Дуная Белград и другие города с юга. Для рабочих белый каменный барак на 100 человек со всеми удобствами, чистые кухни и столовые и… кантины. Не скажешь же в Югославии «кабак».

Здесь отмечали праздники и окончание работ. Шкуро любил сидеть со своими: Колкин, Гринчук, Артюхов, Кузьменко, а из бывших джигитов — Проценко, Рябчун, Галай.

— Ведь верно наш журнал пишет, — проговорил одобрительно Шкуро и зачитал особо понравившееся место из статьи:

«На работах у генерала А. Г. Шкуро сосредоточены главным образом кубанцы, но есть также донцы, терцы, астраханцы и казаки других войск. Были в бригадах и простые русские беженцы. Каждому безотказно предоставлялась возможность заработка. Генерал А. Г. Шкуро добросовестным и безукоризненным выполнением работы завоевал прочное положение у фирмы «Батиньоль», а своим внимательным и любовным отношением к казакам — заслуживает признательность с их стороны. Искренне желаем дальнейших успехов генералу А. Г. Шкуро, его сотрудникам и казакам».

А в этой пражской газетке что пишут? Разговорчики? Какой-то Кундрюрцков — без чарки и не выговоришь. И назвал-то статью «Генерал Шкуро через 12 лет после поражения». Сколько у меня было поражений? А? Коля, скажи. Это Врангель и Деникин терпели поражения. А этот пишет:

«Генерал очень опасен, так как выбрасывает боевое знамя, одна сторона которого — казачество, а другая — Россия. С теми, с кем связан генерал Шкуро, и с ним самим все кончено. Они усеяли казачьи края трупами, украсили виселицами, посеяли предательство, своими ошибками они дали возможность торжествовать и белому наемнику и красному палачу.

— Это, Андрей Григорьич, не иначе человек из Москвы сочинил.

— Пускай разговорчики разговаривает, — сказал Шкуро. — Нам вот что забывать нельзя.

Он указал на прикрепленный к стене плакат: истощенная женщина прижимает к груди умирающего ребенка, под рисунком надпись «Ваши родные и близкие стонут под игом большевистских комиссаров, они мрут от насилия и голода, они зовут вас. Идите же спасать их».

В тридцать третьем кантине праздновали начало работы по новому контракту: насыпь для железнодорожного моста через Дунай в Белграде. И в этой же кантине были устроены переговоры о приостановке работ. Тридцатые годы шли, и вокруг происходили изменения. Вдруг оказалось, что в Европе не все одинаково относятся к строительству нового моста. Летом 1937-го работы почти прекратились, и приехала расширенная комиссия, в которой участвовали представители ряда европейских государств. Шкуро издали узнал старого знакомого Гензеля. Он был в светлом летнем костюме, вел себя скромно, терялся в толпе и лишь после совещания подошел к Шкуро.

В кантине было прохладно» из динамика радиолы изливался голос Шаляпина: «Из-за острова на стрежень…»

Шли переговоры и о сроках, и о замораживании работ, я о войне в Испании, Шкуро за эти годы многому научился, потребовал полный расчет за проделанные работы — аванс на окончание строительства и в случае их замораживания. Возник долгий бестолковый спор. Кузьменко сидел за столом с помощниками генерала и охлаждался ледяными напитками. Вдруг к нему подсел человек в летнем костюме, которого он не сразу узнал: постарел, потолстел, прибавилось важности.

— Господин Гензель! — после некоторой паузы сказал казак.

— Карл Иоганн фон Гензель. А вы Кузьменко. Помните Темнолесскую?

— Чуть не пострелялись, — усмехнулся Кузьменко, не собиравшийся сводить счеты.

— Наверное, придется скоро опять стрелять.

— Наши некоторые казаки в Испанию подались.

— На чью же сторону?

— А им вроде все равно.

— Зачем так далеко? — негромко сказал Гензель, подчеркивая, что знает больше других. — Наш фюрер уже планирует движение на Восток. Да! Я же прошлым летом был в России по приглашению в Крыму. Вот, кстати, у меня фото. Это, конечно, я, — пояснял Гензель, — это моя Маргарита с Фридрихом. Точно на меня похож. А это ее подруга Елена с сыном.

Пышные, прекраснейшие, такие знакомые волосы, откровенная улыбка, кофточка с короткими рукавами. А руки… Так и ощущаешь их податливую нежность.

— Ее сын?

— Да. Закончил школу. Мой еще нет. Скоро будут друг в друга стрелять.

VIII

Жил, страдал, наслаждался, многое видел, многое пережил, вырастил сына, много читал, много думал, и мысли приходили неожиданные, новые, твои собственные, вполне заслужившие того, чтобы найти место в толстых книгах, что могли бы удостоиться чести стоять рядом с Толстым, Достоевским, Шолоховым… Да. Рядом с Шолоховым. Михаил Петрович помнил мальчишку из Богучарской школы, который спросил тогда: «Почему коммунисты расстреливают казаков?» Теперь в книжном шкафу Стахеева стояла толстая книга в синем твердом переплете: «Тихий Дон», том 1-й.