Елена Хаецкая - Как писать книги

• Название: Как писать книги
• Автор: Елена Хаецкая
• Жанр: Публицистика

Эту книжку я написала для людей, которые не получили специального образования, но хотят писать художественные тексты или уже их пишут.

Гениальным писателем никто не станет — этому невозможно научить. Но можно научить понимать, какие языковые средства доступны автору, если он действительно вознамерился писать по-русски. Можно показать, что существует больше трех знаков препинания. Что есть очень простые и ясные (а главное — общедоступные) приемы, с помощью которых автор расскажет свою историю отчетливо и достоверно. Именно об этих приемах я и хочу рассказать.

Где-то, наверное, существуют учебники, в которых все изложено последовательно. Но в учебнике рассказано именно все. Мое намерение — рассказывать лишь о том, чем я пользуюсь в реальной работе. Мне хочется, чтобы люди, которые пишут для себя, любительски, делали это осознанно и по возможности хорошо. Гением человека делает Бог, а вот грамотным человек в состоянии сделать себя сам.

---

Чувствуется рука профессионала: написано свободно, умело и кстати используется парцеллятивная конструкция, ввернуто разговорное слово «втихаря». Создается ощущение публицистической речи — как если бы кто-то говорил с трибуны, — и вместе с тем это хорошо воспринимается глазами.

Отрывок гневный, сдержанный и лишенный яркой авторской индивидуальности.

Публицистику пишет не писатель, а журналист. Журналист-публицист в своем стиле индивидуален в той же мере, что и создатель книги из межавторского проекта: то есть очень и очень ограниченно. Стиль важнее индивидуальности. Это закон жанра.

Мне не хочется здесь разбирать стилистику желтой прессы, но она тоже не блещет индивидуализмом. Вообще сейчас мы говорим не о журналистике, а о художественной литературе.

Какое значение имеет для нашей задачи публицистический стиль?

В первую очередь, именно этот стиль довольно близко смыкается со стилем межавторского проекта. Между ними действительно много общего: главенство жанра над индивидуальностью пишущего, допустимость и зачастую даже желательность штампа, нарочитое упрощение в подаче героев, их мотиваций и поступков. В публицистике пламенный журналист как бы вещает от лица миллионов, ну — тысяч «простых граждан». В межавторском проекте автор тоже не вполне от себя пишет, он ведь вещает от лица коллектива авторов и фанатов проекта. Мы, создатели и любители Конана, несть нам числа, поведаем тебе, о читатель, как прекрасен, необуздан и дик киммериец-варвар!.. Ну и понеслось… Какая-то мера индивидуальности тут допустима, но именно мера — начни кто-нибудь излагать «Конана» языком Набокова, и все, готов покойник: либо Конан умрет, либо Набоков.

Очень сильный эффект, часто юмористический, дает смешение стилей: например, если историю, которая по своему содержанию, по сюжету должна быть рассказана бытовым, просторечным языком, вдруг начинают излагать высоким слогом. Так написано мое «Сказание о великомучениках Тихвиенских»: поездка ролевиков в Тихвин, где их заставили выступать в концерте, который, в свою очередь, был частью чьей-то предвыборной кампании, преподносится в житийном стиле, а самые простые вещи описаны как чудеса (чудо умножения наволочек в общежитии). В фэнтези нередко рассказ о попойке или драке звучит как эпическая поэма. И наоборот, великий поход какого-нибудь полководца, которого мы, вслед за автором, сильно не любим, описывается в сниженных тонах: сражения привели к убыткам, в округе перепортили девок, разбили горшки в тавернах, амуниции и оружия наломали на огромную сумму. Вместо эпической поэмы — репортаж об убытках, присланный из канцелярии.

Инверсия стилей позволяет автору очень отчетливо выразить свое отношение к описанному. Чаще всего это отношение ироническое.

Другой способ — вкрапление слов одного стиля в текст, написанный другим стилем.

Если текст написан нейтрально, то вкрапление стилистически окрашенного слова придает ему окраску родного для данного слова стиля. Это понятно. Если кристалл марганцовки бросить в прозрачную воду, вода станет фиолетовой. Произойдет окраска. Кристалл марганцовки — стилистически окрашенное слово.

А вот если текст уже обладает собственным «цветом», например, это возвышенная речь, практически ода о восшествии короля на трон, — и вдруг туда попадает, извините, ложечка… гм… дегтя, то и весь отрывок «волшебным образом» преображается.

Как и в жизни, капля дурного портит целую бочку хорошего (сниженное слово снижает весь текст), но капля хорошего, попав в бочку дурного, лишь придает этому дурному слегка другой оттенок.

«Великий король, облаченный в горностаевую мантию, возложил на свою главу сверкающую корону. Сальный блеск сильно напомаженных кудрей затмевал горящие факелы». — Ну все, дальше можно не продолжать. Кудри, корона, глава, власы — все это мгновенно низводится словом «сальный». Слово пришло откуда-то с кухни и ухитрилось не только показать неприятный внешний вид короля (на наш взгляд, естественно, — потому что, может быть, кочевнику-северянину волосы, вымазанные в жире, покажутся красивыми), но и придало особую характеристику персонажу. Ведь «сальным» мы называем человека неопрятного как внешне (засалившаяся одежда), так и душевно (сальный взгляд).

А вот другой вариант, обратный: «Злобные глазки бородавчатого чудовища поблескивали, как драгоценные камни». Камни-то камни, но пока их не выковыряли из носителя, они все равно будут принадлежать кому-то мерзкому, злобному и бородавчатому.

Чем больше вы знаете о словах, которыми пользуетесь при написании текста, тем лучше. Но иногда это в какой-то степени мешает. Быть слишком умным тоже нехорошо.

Возьмем такие слова, как «ошеломил», «опешил», «переборщил».

Помню, как негодовала М.В.Семенова на бездумное употребление авторами слов «ошеломил» и «опешил» (в значении «удивил» и «удивился»). Да, действительно. Ошеломить — это дать по шелому, по шлему, т. е. по голове, так треснуть, что у человека искры из глаз и сплошное удивление. Очень сильно, в общем, удивить. Сопоставимо с ударом по голове. Но Марья Васильевна настаивала на том, что «ошеломить» возможно только в том мире, где люди реально носят шлемы. Как можно дать по шелому там, где никакими шеломами не пахнет? Как можно ошеломить начальника канцелярии?

И да, и нет. И можно, и нельзя. В принципе, это слово настолько старое и настолько употребительное, что его изначальное значение стерлось. Оно превратилось в нейтральное слово, вполне пригодное для художественной речи. Причем можно «ошеломить» кого-то и в условиях высокого штиля, и в нейтральной речи, и даже в сниженной.

То же самое произошло со словом «опешить». Опешить — то есть, сделать пешим, сбросить с коня. Что, опять же, вызывает очень сильное удивление, как на моральном, так и на физическом уровне. И если человека не сбросили с коня, то, значит, он не опешил. Как можно стать пешим, если ты никогда не был конным? Что это за фраза такая — «гувернантка опешила?» Она что, до этого гарцевала на горячем арабском скакуне?

Но, опять же, слово это очень старое, оно прижилось в языке, не было из языка изъято и в конце концов осталось одно сплошное сильнейшее удивление. Опешить — быть «в шоке» от удивления. (Вот, кстати, отличный способ избавиться от слова «шок» в некоторых случаях).

Немного по-другому выглядит слово «переборщил». В нем, по-моему, чересчур явственно слышится корень «борщ». А «боржч» — блюдо очень характерное. В принципе, я могу представить себе Конана, который хлебает борщ в шадизарской таверне (почему бы и нет?), но вот вообразить, как шадизарский трактирщик это слово произносит… «Борщ есть, а слова нет». Есть «похлебка с мясом и овощами». Поэтому от употребления слова «переборщил» в фэнтезийном тексте, основанном не на славянских реалиях, я бы воздержалась. Всегда можно сказать «перебрал» или «пересолил». Соль есть всегда, везде, в любом мире.

Очень важно следить за точностью словоупотребления. Марк Твен называл это — пользоваться точным словом, а не его троюродным братом.

Приведу в пример одну из самых распространенных ошибок. Люди путают слова «партнер», «напарник» и «сменщик». Чаще всего я встречаю случаи, когда вместо «напарник» говорят «партнер».

Партнер — это когда люди вдвоем руководят чем-либо на равных.

Напарник — это когда люди вдвоем подчиняются кому-то на равных.

Сменщик — это когда один выходит на работу после другого.

Помню смешной случай, когда автор написал, что герой чувствует себя бабочкой, приколотой к гербарию. Понятно, что в голове у автора «что-то такое естественно-научное, коллекция, в общем» было названо единственным (очевидно) знакомым ему словом — «гербарий». Но сравнивать героя с засушенным цветком показалось не вполне корректным. Оно и так: засушенный цветок традиционно вызывает определенные ассоциации (давно минувшее свидание, привядшие чувства, воспоминание элегического порядка — так, Джемма хранит засушенный цветок, который ее умерший муж, синьор Болла, держал в руке во время похорон). Коллекция бабочек — другая ассоциация: некое живое существо было поймано, умерщвлено, насажено на булавку, помещено под стекло для изучения. «Коллекцию бабочек» автор выбрал для своей метафоры правильно, но, не зная, как она называется по-научному и когда вообще в музее, взял первое попавшееся, более-менее подходящее слово «гербарий».

Еще пример: автор пишет, что у героини родители погибли в автомобильной катастрофе. А абзацем ниже выясняется, что это было ДТП — они переходили улицу, и их сбила машина. Когда автомобильная катастрофа — сталкиваются автомобили, взрываются, ломаются, много осколков, обломков, стекол, на худой конец — помятые автомобильные бока. То есть это такая катастрофа, которая катастрофа для автомобилей. А когда машиной кого-то сбило, это дорожно-транспортное происшествие, трагедия, беда, но отнюдь не катастрофа. Не для автомобиля. Только для человека.