Александр Бруссуев - Кайкки лоппи

• Название: Кайкки лоппи
• Автор: Александр Бруссуев
• Жанр: Прочие приключения

Уважаемые читатели! Это мое произведение про пиратские действия в Сомали, а также про некоторые другие события. Хотелось бы отметить, что роман написан по реальным событиям, но все изложенное, включая действующих лиц — плод моей выдумки. Спасибо большое за письма, некоторые из которых были от вполне известных людей. Очень рад, что не все сообщения состояли из трех с половиной слов. Могут возникнуть вопросы по некоторым моментам, например: «урки» — это не урки, а всего лишь название бравых филиппинцев под впечатлением от гениального гоблинского перевода «Властелин Колец». Возникнут непонятки — пишите в личку, изложу объяснения. Писал эту книгу для читателей, конечно. Но на самом деле, положа рук на сердце, для себя. Чтоб было интересно самому. Данный роман предоставлен без редакторского купирования, поэтому может отличаться от печатных форм.

---

— Это — Юра. Он из Смоленска. Пока абитуриент. Думает поступать к нам.

Пока за чашкой чая Дворкин передавал Прошке наказы и приветы родных и близких, выставлял какие-то обернутые в газеты банки, Юра осторожно присматривался. Просто так, из любопытства.

Квартира была самая обыкновенная, никакой экзотики или антиквариата, никакой вычурной электроники, книг, правда, очень много. На холостяцкое жилище тоже не походило: чувствовалась системность и опрятность вещей, какие может им придать только женщина. Сам хозяин квартиры был чуть старше пятидесяти, седые волосы аккуратно подстрижены, будто только из парикмахерской. Правую щеку портил глубокий и давний шрам. Из-за него скула была, словно с гигантским флюсом, отчего, наверно, и речь профессора казалась чуть невнятной. Но этот дефект не делал Дворкина уродом, во всяком случае, не хотелось постоянно бросать взгляд на эту опухоль.

— Были тут недавно на Буркашевской сходке, — поделился воспоминаниями Прошка.

— И вас не изловили милиционеры? — чуть усмехнулся профессор.

— Русбой — это сила, — вставил Юра, припоминая слова того здоровяка.

— Все-таки, молодой человек, в нашей жизни силой многого не добиться, — обратился к нему Дворкин.

— А чем же еще? — вырвалось у Юры, хотя он и сам прекрасно мог себе ответить.

— Терпением и силой воли.

— Иначе говоря, верой, — сказал Прошка.

— Молодец, Игорь, — кивнул головой профессор. — Армия тебя многому хорошему научила.

— Ну, да, — поджал губы Прошка. — Живой вернулся — и то, слава богу.

Дворкин встал со своего места и, не спрашивая разрешения, налил всем еще по одной чашке чаю.

— Не будем о грустном, — сказал он. — Вы вот что мне скажите: обратили внимание на их герб?

— Ну, фашистская свастика, — пожал плечами Юра. — Почти.

Профессор откинулся, было, на стуле, но потом встал, и подошел к книжной полке. Он вернулся за стол с книгой в руках.

— Свастика — это точно, — сказал он. — Но вряд ли фашистская. Вот взгляните на эту книгу, которая издалась уже при советской власти. Это подарочный вариант карело-финского эпоса «Калевала».

Парни начали разглядывать книгу, где на каждом рисунке, если приглядеться, можно было увидеть все ту же свастику: и в узорах на вышивке, и выдолбленной на камне, и на женских украшениях, и на рукоятях мечей.

— Вот тебе раз, — удивился Юра. — А я думал, буркашевцев за их пропаганду фашистской символики гоняют.

— Свастика — это не фашизм. Только очень мало народа это понимает. Но дело не в этом.

— А в чем же? — задал вопрос Прошка, чем удивил своего товарища: Юре казалось, что уж кто-кто, а Прошка все знает.

— Мы, молодые люди, забываем свою историю, — сказал профессор. — Не ту, что в школе и институте учат, а истинную историю. Определенными людьми прикладывается немалое усилие, чтобы мы потеряли наследие наших великих предков. И очень жаль, что эти люди диктуют всему обществу, как жить, и что такое правда.

— Как Наполеон? — поставив чашку, спросил Юра.

— Как несколько маленьких наполеонов.

— А каков смысл? — пожал плечами Прошка.

— Вот скажите мне, молодые люди, когда наступил пик бездуховности в нашем государстве? Еще слово такое возникло: атеист, что служило поводом для гордости, вопросом на вопрос сказал Дворкин.

— После революции, конечно, — ответил Юра. — Или, быть может, после расстрела царской семьи.

— Ты согласен со своим другом, Игорь?

Прошка развел руками:

— Ну, вообще-то — да.

— А мне вот что-то кажется, что немного раньше, — подняв брови, чуть кивнул профессор и продолжил. — Это, конечно, мое субъективное мнение, но мне кажется, что после смерти Григория Распутина — Новака. Это сейчас в книгах и фильмах, особенно голливудских, любят выставлять Распутина мерзавцем, вором и проходимцем, пьяницей и насильником. Но каким же тогда образом он приблизился к царской семье настолько, что его почитали, как святого старца? Ведь Николая Второго можно обвинять в некоторой бесхарактерности, но уж никак не в глупости.

— Он, Распутин, был талантливый гипнотизер. Лечил Царевича Алексея от гемофилии, — сказал Прошка.

— Не очень мудрая версия. Но очень распространенная. Наверно, ее запустили еще Хвостов и Белецкий — высокопоставленные царские чиновники, ярые враги Распутина. А, может быть, Симанович — еврей, который изображал из себя поклонника Распутина, но на деле создавший своеобразную очередь на прием к «святому старцу» и за определенную мзду устраивающий «доступ к телу» без ожидания своего часа. В основном, помогал богатым евреям, устроил «жидовское лобби», как писали тогда современники. Хотя, вполне вероятно, что и отец Илиадор, сбежавший, по-моему, при царе в Хельсингфорс, злейший враг Распутина, приложил к этому мифу свою руку. Руку будущего чекиста Труфанова, кем он стал после революции. Забавно: святой отец стал чекистом. Но после смерти Распутина Россия кубарем покатилась в анафему какую-то. Расплодились не просто атеистические кружки, но и откровенно богохульственные. Заметьте: глубоко верующая Российская империя за несколько лет ухнула в воинственный атеизм. Почему? Потому что объявили Распутина антихристом? Вопреки истине из святого сделали грешника? Перевернули у народа понятие о вере: все святое — не святое? Вот она деятельность наполеонов.

Дворкин замолчал, пригубил из своей чашки остывающий чай.

— Если история будет подменена досужим вымыслом, то нет никакой гарантии, что и нас с вами когда-нибудь не подменят на других, — добавил он и с улыбкой посмотрел на притихших парней.

— На черных? — спросил Юра.

— Может быть. А, может, на желтых. Или еще каких.

Возвращаясь обратно в общагу, загруженные банками с соленьями и вареньями, Прошка и Юра почти не разговаривали. Наверно, просто нужно было время, чтобы слегка усвоить полученную информацию. Настроение, конечно, лучше не сделалось. Впрочем, хуже тоже.

— Интересный человек этот твой сосед по даче, — сказал Юра, когда они выбрались из метро.

— Не то слово, — кивнул Прошка. — Только не воспринимай его рассуждения очень уж серьезно. Наверняка ничего знать нельзя, только предполагать. Если тебе пришлись по душе профессорские мысли — значит, в вашей реальности так то и было. Понял?

Юра кивнул, гнетущее ощущение хаоса и катастрофы стало притупляться. Постепенно вернулось обычное веселое и деятельное настроение.

Однако время шло, и до вступительных экзаменов осталось всего-то десять дней. Юра, решительно забивший на подготы, до сих пор так и не сдал в приемную комиссию свои документы. Потихоньку начали разъезжаться по домам друзья — товарищи — собутыльники, завершившие свои формальности восстановления в институте после армии. Однажды Прошка попросил его съездить под вечер на Елизаровскую:

— Родители говорят, послали снова какую-то посылочку с женой Дворкина, тоже вернувшейся в Питер. Мне, как видишь, сегодня — ну нет возможности.

Прошка, днем зарывшись в какой-то пивной на Нарвской под названием «Мутный глаз» после встречи с однополчанином, пах исключительно кислым пивом и пересушенной ставридой. Мчаться на встречу с профессором, и, тем более, профессорской женой, он опасался. «Имидж — ничто. Жажда — все. Но и имидж лучше не терять», — сказал он Юре и рухнул на койку.

Жена у профессора была молодой и улыбчивой. Они опять погоняли чаи, за которыми Юра, вдруг, узнал, что революцию 17 года устроили приезжие с юго-запада Нью-Йорка евреи при поддержке немецкого генералитета, а ударной силой у них были китайские «кули», завезенные в Россию на лесозаготовки и нищие латыши, за белую булку готовые резать, вешать и жечь, не считаясь с возрастом и полом.

— Так вот откуда у нас в деревне находились странные китайские монетки с дырками посредине! — воскликнул Юра.

Жена Дворкина зааплодировала и налила еще чаю.

— И вот, что я еще хотел сказать тебе, Юра, — проговорил Дворкин. — В нашей природе человечество не может жить без лидеров. Обязательно найдется тот, кто в состоянии организовать народ и повести их за собой, пусть даже на короткое расстояние. Так вот около этого человека, этой незаурядной личности, обязательно рядом возникнет провокатор, чьи цели, в большей своей степени, прямо противоположны благородным идеям. Это тоже закон. Остерегайся провокаторов.

Посылка была совсем маленькой: банка с огурцами и две книжки по электричеству со штампом «Библиотека ЛИИЖТа». Наверно, Прошка перед армией не успел их сдать. Распрощавшись с гостеприимными хозяевами, Юра неспеша двинулся в сторону метро. Но вот дойти до него, как и доехать до общаги, у него не получилось. Не судьба, видно, было Прошке полакомиться огурцами и рассчитаться со своим библиотечным долгом.

— Стой! — рыкнул голос почти на ухо разомлевшему в благости июльского вечера абитуриенту Юре. Он от неожиданности даже вздрогнул, но, присмотревшись к обладателю столь низкой звуковой гаммы, вспомнил здоровяка, что не так уж давно в Луге восторженно отзывался о русбое.