Алексей Рыбин - Трофейщик-2. На мушке у «ангелов»

• Название: Трофейщик-2. На мушке у «ангелов»
• Автор: Алексей Рыбин
• Издательство: Терра, Азбука
• Жанр: Боевик
• Год: 1997
• ISBN: 5-7684-0467-8

Читателей ожидает новая встреча с главным героем книги Алексея Рыбина «Трофейщик». Отправившись за границу, он полагает, что бурные события недавнего прошлого остались позади. Однако щупальца отечественной мафии настигают его и в Америке — там, где, казалось бы, закон всесилен.

Отправившись погостить к друзьям в Америку, Алексей Валинский мечтал лишь об интересном путешествии и новых впечатлениях. Но роковым образом в его руки попадает крупная сумма денег, принадлежащих наркодельцам. Полиция подозревает Валинского в убийстве, русская мафия и местные гангстеры начинают на него охоту. С сумкой, набитой долларами, герой отправляется в долгий и опасный путь через всю Америку.

---

— Держись, Барклай, мы вернемся! — крикнули с затарахтевшего грузовика. — А вам, суки, конец!

Колымага с мятыми бортами, выкрашенная в блекло-красный цвет, выпустив клуб дыма, рванула с места и, раскачиваясь, подбрасывая тех, кто находился в кузове, дала задний ход. Вскоре она скрылась за углом пятиэтажной кирпичной развалюхи, заросшей со всей сторон кустами.

— Антон! — крикнул Михаил, впервые назвав Барона по имени. — Ты в порядке?

— Я-то в порядке, — ответил тот, вылезая из придорожной канавы. — А вот подследственный наш удрал.

Михаил посмотрел на заднее сиденье — точно, удрал, гаденыш, не испугался стрельбы.

— Сматываемся отсюда быстро, — скомандовал Барон.

— А Джонни?

— Хочешь, чтобы нас тут полиция сцапала? Они же вот-вот прискачут. Стрельбу за версту было слышно. Поехали, ховаться надо поглубже… Да, не повезло нам, брат, с тобой, — продолжил он, когда отъехали на сравнительно безопасное расстояние от места побоища. — Машину надо оставить где-нибудь, нельзя на такой ехать. Остановят.

— Антон, по-моему, мы здорово наследили. Откуда взялись эти ублюдки?

— Какая теперь разница? Не ссы, Тусклый. — Барон посмотрел на него внимательно. — Извини, Миша. Прорвемся. Мы с тобой в одной упряжке теперь. Шеф с обоих одинаково спросит. — Он сплюнул в открытое окно на дорогу и тихо добавил: — Пропади он пропадом!

Они ехали уже вторые сутки, Алексей смотрел в окно автобуса на бесконечные поля, утыканные неестественно тонкими мачтами с вращающимися лопастями на вершине. Электричество, что ли, вырабатывают? Надо у Лариски спросить. Земля, которую он видел вдоль дороги, была обработана до последнего клочка. На десятки миль вокруг ни городка, ни домика, а поля ухожены. Столбики оградительные будто только что выкрашенные, где-то рядом люди. Он вспоминал пейзажи за окнами электричек под Питером. Вблизи города — черные непропорциональные домики, косые сараи, целые деревеньки из темных развалюх, которые раньше казались ему обычными, хорошими даже дачами… Привычка. Поля за окном «грэйхаунда» были чужими, какими-то ненастоящими, словно на картинке детской книжки-раскраски. Разноцветные зелененькие, желтенькие, серенькие, нарезанные на аккуратные полоски и ломтики. Иногда по ним сновали чистенькие машинки. На автобусных вокзалах приветливые мальчики и девочки стояли за стойками кафе. И вновь по выезде из городка тянулись ряды аккуратных, одинаковых домиков — с крошечными газончиками перед крыльцом, с четырехзначными номерами, привинченными к входным дверям.

Вторые сутки он видел эту картину. Алексей знал, что так будет до тех пор, пока они не доберутся до Денвера и не упрутся в Скалистые горы. А что будет потом — невозможно было представить. Все, что было запланировано в Питере, оказалось на деле недостижимым и не имеющим отношения к реальности. Здесь все другое: люди, отношения, земля… На остановках Лариса учила его, как вести себя в кафе, объясняла, сколько оставляют на чай официантам, где лежат салфетки, как пользоваться автоматическими микроволновыми автоматами с гамбургерами, кофе, салатами и другой дорожной снедью.

Двое суток в автобусе он впадал в какую-то прострацию, глядя на пейзаж за окном, не меняющийся часами. Такое он видел, когда ехал на поезде в Крым, — бескрайние, растянутые на сутки пути украинские степи. То вдруг им овладевало беспокойство. Алексей начинал нервничать, ерзать, теребить Ларису вопросами, пристально разглядывать дорогу, стремясь рассмотреть погоню. Но погони не было, и американская глубинка начинала постепенно его успокаивать.

К деньгам они, по молчаливому согласию, не притрагивались. Пока это был единственный шаткий мостик, ведущий назад — к привычной спокойной жизни. Их можно было вернуть в целости и сохранности. Надежды на то, что это пройдет безболезненно, становилось с каждым часом все меньше и меньше. Но все же начать тратить деньги означало сжечь этот мостик, пусть он и был иллюзорным.

Лариса проявила еще одно замечательное качество — она могла спать сутки напролет. Что и проделывала, положив голову на плечо Алексею. Просыпалась только на остановках, но после первых минут пути опять придвигалась поближе и прерывала беседу на полуслове, падая головой ему на грудь. Он помогал ей расположиться поудобнее и замолкал, оставляя все вопросы на потом…

«Будет еще время поговорить, — усмехаясь про себя, думал Алексей. — Будет время. Если нам повезет».

ЧАСТЬ II

Глава 1

Виталий Всеволодович Лебедев понемногу успокаивался. Уже почти месяц прошел после того, как он сломя голову бежал из Петербурга на собственной машине сначала в Москву, а оттуда спустя пару дней вылетел сюда — в Берлин. Первые несколько дней он не выходил из дома — благо дом здесь у него был. Квартира на Мартинлютерштрассе, купленная довольно давно, ждала его в целости и сохранности. Иногда здесь ночевала Лида — не то румынка, не то югославка, которая, в бытность Лебедева в Берлине, следила за порядком, ходила в магазин и выполняла прочие несложные обязанности домработницы, а в отсутствие хозяина, по договоренности, имела право использовать «жилплощадь». Лиду смешило странное русское слово, но квартира была хороша, и, как только Лебедев уезжал на родину, она сразу же переселялась сюда.

Оно и хорошо, думал Виталий Всеволодович, присмотрит за вещичками… Вещичек же, к слову сказать, здесь было изрядное количество, и очень даже не дешевых. Бурная молодость Виталия Всеволодовича с сумасшедшими гонками на раздолбанном «Москвиче» по глухим деревням средней полосы России принесла хорошие плоды. И несмотря даже на то, что большинство этих плодов было конфисковано, что-то пришлось раздать в виде взяток, приличный ломоть отрезал себе Сумской («Сволочь!» — неизменно прибавлял Лебедев при воспоминаниях о своем русском патроне), и все же на черный день кое-что осталось. Квартира на Мартинлютер выглядела небольшим филиальчиком Русского музея.

Пользуясь каналами дипломатической почты и собственными, вернее, каналами Сумского, которые иногда бывали в его распоряжении, он постепенно перетаскивал сюда все, что оставалось у него в Питере и в Москве, — иконы, картины, золотишко, штучки Фаберже. Последние Лебедев любил больше всего маленькие, компактные… Удобная вещь — сунул в карман и пошел себе… Это вам не доски шестнадцатого века, которые приходилось перевозить по частям, — триптихи в полстены.

С неделю он провел «лежа на дне». Прислушивался к шагам на лестнице, вздрагивал, когда ночью хлопала входная дверь в подъезде. Он хорошо знал повадки и неукротимость своего главного врага. Этот человек может достать его и в Германии — чистый беспредельщик, как говорили сейчас в России. У него нет понятия о страхе, понятия об опасности… Если что-то вобьет себе в голову — туши свет. Пока не сделает, не успокоится. «Надо же было свалять дурака, — ругал себя Лебедев, тихими вечерами сидя у телевизора. — Жил же раньше без этой бабы…» Зачем было так рисковать, влезать в такую историю, которая грозит разборкой на самом неприятном уровне — личном? И не откупишься ведь от обиженного хахаля. Придет, гад, мстить за поруганную честь возлюбленной… Но Виталий Всеволодович все-таки кривил душой и понимал это.

Он со сладкой дрожью в позвоночнике вспоминал узкие сильные Танины бедра, обвивавшие его бока, снова видел, как мотается по полу ее голова со спутанными светлыми волосами. Если уж совсем по-честному, Лебедев не жалел о своем неожиданном поступке. Тем более, говорил он себе, что женщины у него уже очень давно не было и вряд ли в скором времени будет. Не тянуло к женщинам. Таня — другое дело. А первую попавшуюся бабу тащить в постель — нет уж, увольте…

Он не звонил многочисленным берлинским знакомым, своим партнерам по разного рода бизнесу. Даже о планах на будущее стал размышлять, лишь когда прошла неделя, — в тишине и без видимых причин для беспокойства. «Неужели удалось оторваться? — с надеждой думал он. — Это было бы просто удачей. От таких монстров попробуй-ка убеги! И патрон наверняка разыскивает, этот-то кагэбэшник вообще не знает ни преград, ни границ… Неужели потеряли?..»

Тем не менее даже в случае такой удачи надо было крепко подумать — весь его бизнес в России строился на операциях с валютой, недвижимостью, на переправке художественных ценностей за границу и обратно. Последнее особенно его веселило. В России теперь новые люди платили за иконы и картины дороже, чем на Западе. В результате весь антиквариат, который Лебедев и сотни ему подобных раньше сплавляли за рубеж, теперь отсюда, из-за границы, контрабандой волокли назад. И однажды проданный и купленный снова втюхивали на бедной спятившей родине просто за астрономические суммы.

Правда, Лебедеву, считающему себя если не знатоком, то во всяком случае человеком, разбирающим — в искусстве, было не очень приятно иметь дело с новыми покупателями. Его не смущали их профессии, внешний вид, говорок, но вкусы — вкусы и суждения иной раз доводили до бешенства. Он ничего не имел против «мирискуссников», в равной степени как и против передвижников, но его ставила в тупик повальная любовь новых русских к Айвазовскому и Шишкину. И с другой стороны откровенное презрение к Малевичу, Кандинскому, вообще к любым проявлениям новаторства в искусстве. Абстракционизм, кубизм, имажинизм, сюрреализм — все эти термины вызывали у покупателей кислую мину и презрительные отмашки руками с растопыренными пальцами.