Владимир Вертлиб - Остановки в пути

• Название: Остановки в пути
• Автор: Владимир Вертлиб
• Издательство: Симпозиум
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-89091-402-6

Владимир Вертлиб родился в 1966 г. в Ленинграде и в пятилетнем возрасте выехал вместе с родителями на Запад. С 1981 г. живет и работает в Зальцбурге. Публикуется с 1993 года. Автор повести «Высылка» (1995), романов «Особая память Розы Мазур» (2001), «Последнее желание» (2003), сборника повестей «Мой первый убийца» (2006).

«Остановки в пути» (1999) — почти автобиографическое повествование о судьбе семьи советских евреев-эмигрантов, пытающихся обрести пристанище в разных странах мира, но вынужденных вновь и вновь покидать очередную «промежуточную станцию». Рассказчик не без иронии и грусти, с точной прорисовкой обстоятельств и характеров выстраивает романную географию (Израиль, Италия, Америка, Голландия, Австрия), которую он ребенком постигал на жизненной практике.

---

— Вот так всю ночь мысли какие-то в голову лезли, сидела, сидела, так и не спала совсем, — сказала она.

— Нечего голову ломать, я для себя уже все решил. Так что выспался на славу, — провозгласил отец.

Наш попутчик тоже проснулся и что-то пробормотал по-голландски. Достал из кожаного чемоданчика термос, булочку с колбасой и две яйца вкрутую. Потом разложил на коленях газету, очистил яйцо, целиком засунул его в рот, откусил кусок булочки и отпил из термоса. Я не мог отвести взгляд от второго, еще нетронутого яйца, которое лежало у него на коленях.

Голландец усмехнулся, подмигнул, взял яйцо и протянул его мне и сказал:

— Ко-ко-ко!

— Нет, спасибо, не стоит! У нас с собой завтрак. Нет, спасибо, не нужно! — запротестовала мама.

Но я уже начал облуплять яйцо, а скорлупу клал нашему попутчику на колени.

— По крайней мере скорлупу мог бы в мусорную корзину бросить, — сказал отец.

— Ничего страшного! — ответил наш попутчик на совершенно правильном немецком, но с сильным акцентом.

— Ты хоть поблагодари господина! — напомнила мне мама.

— Спасибо! — чавкая, пробурчал я.

Попутчик рассмеялся, с любопытством оглядел меня и спросил:

— А вы что, в Амстердам едете?

Родители кивнули и демонстративно уставились в окно.

— В отпуск?

Он, наверное, неправильно истолковал реакцию моих родителей.

Я их опередил:

— Нет, мы уезжаем навсегда.

Мама незаметно пнула меня ногой, а отец вполголоса застонал и покачал головой.

— Ах, вот как? — удивленно переспросил незнакомец.

— Да, потому что мама в Австрии потеряла работу. Теперь мы в Голландию переселиться хотим. Но вообще-то мы из Советского Союза. И в Израиле пожить успели.

Родители в ярости, и это меня страшно радует. Отец нервно зашаркал ногами, мама пнула меня еще чувствительнее.

Наш попутчик свернул жирную газету, но оказалось, что в маленький контейнер для мусора она не лезет. Тогда он подмигнул мне и сунул газету под сиденье.

— Мой папа не хочет жить в Австрии, потому что Гитлер и все главные фашисты оттуда, — продолжал я. — А мы же евреи…

Тут отец вскочил и заорал по-русски:

— Если ты сейчас же не заткнешься, щенок, открою окно и вышвырну!

Мимо проплывали бесконечные зеленые луга, проселочные дороги, обсаженные редкими тополями, и фермы, тоже редкие. Всюду зелень, до самого горизонта. Однообразный пейзаж. Да, здесь из окна падать как-то скучно.

На эту вспышку ярости голландец реагировал добродушной ухмылкой и снова мне подмигнул. Потом извлек из кармана жестяную чашечку.

— Чаю? — спросил он.

Я кивнул.

Родители сосредоточенно смотрели в окно, как будто хотели сосчитать каждое дерево и каждую ферму. Я глотнул и сморщился:

— А можно сахару?

Тут родители одновременно, как по команде, обернулись ко мне.

— Да замолчишь ты наконец? — прошипела мама.

— Идиот! — прошептал отец.

Потом он впервые за все это время посмотрел в глаза нашему попутчику.

Голландец широко улыбнулся и протянул ему руку:

— Ян де Врис, — представился он. — Рад познакомиться.

Отец пожал его руку и в свою очень представился, а за ним и мы с мамой.

— Вы уже бывали в Амстердаме? — спросил де Врис, подавая мне кусочек сахара, завернутый в бумажку с надписью «Кафе Мьюзием».

— Нет.

— О, Амстердам — очень красивый город. Вам непременно понравится. Вена — тоже красивый город. Но, если вы евреи, я вполне понимаю, что вам она не по душе. Ни в Ленинграде, ни в Израиле я, к сожалению, еще не бывал. Все времени нет. Да и денег маловато. У меня ведь в Амстердаме маленький магазинчик, не в центре, правда, так, на окраине. Торгую всякой всячиной. Да вы, может, и не знаете, каково это — в малом бизнесе. Едва сводишь концы с концами. Знаете, вот впервые за много лет в отпуск съездил. На несколько дней, в Зальцкаммергут, в Санкт-Гильген. Горы там чудные, скажу я вам. Таких у нас в Голландии днем с огнем не найти. А потом Вена… Вот, кстати, моя карточка, адрес магазина. Может, заглянете как-нибудь. Все недорого.

Мои родители слушали с мрачным видом, но Ян де Врис не смутился и продолжал:

— Про Советский Союз такие ужасы рассказывают. Какое насилие над личностью, какой антисемитизм… Один мой приятель туда ездил, говорит, все безнадежно. Безнаде-е-ежно… — протянул он. — Все серое, свинцовое, нет спасенья… Но зато это страна высокой культуры, тут не поспоришь…

— Да-да, — пробормотала мама и посмотрела на часы.

— Через два часа будем в Амстердаме, — объявил де Врис.

Мама вздохнула.

— А Израиль наверняка удивительная страна, — продолжал свой монолог голландец. — Это надо же, спустя две тысячи лет еврейское государство возродилось! Один мой приятель, еврей, туда уехал сразу после войны. Всю немецкую оккупацию в подвале просидел. А теперь живет в кибуце, часто в Амстердам приезжает и рассказывает, какое у них там строительство развернулось, у-у-у!

Де Врис как следует отхлебнул чаю, причмокнул, облизнулся и вытер рот рукавом свитера.

— С ромом-то, оно вкуснее, — заключил он и запихнул термос в сумку.

Он зевнул, потянулся, коснувшись кончиками пальцев решетчатой багажной полки над головой.

— Мяу! — пропел он. — Устал, потягиваюсь, как кот.

С каждой минутой этот Ян де Врис мне все больше нравился. И почему только родители так злятся? Непонятно…

— Позвольте задать вам один очень личный вопрос… — Теперь голландец обращался к моему отцу: — А почему вам в Израиле не понравилось? Вы же евреи!

Родители переглянулись и промолчали.

— Папа думал, что там всем счастье раздают, бери — не хочу, и что там все живут в мире и согласии, как братья и сестры, — выпаливаю я.

— Да замолчи наконец! — Взбешенное лицо мамы придвинулось совсем близко. — Что это за чушь! Если ты сейчас же не заткнешься, я тебя отлуплю прямо тут, у него на глазах. Понял?

Мне стало ясно, что лучше и правда помалкивать, а не то произойдет катастрофа.

Де Врис переменил тему. Он разглагольствовал о себе, о своей родине — Голландии — и о жизни в целом. Когда поезд на тихом ходу стал проезжать предместья Амстердама, приближаясь к Центральному вокзалу, я уже знал о нем все. Я знал, что де Врис дважды был женат, что платит алименты на дочь, что сейчас он живет с молодой женщиной, которая, как он подозревает, ему изменяет, что ему сделали две операции — на желудке и на глазах, — что он католик, но в церковь не ходит, что на последних выборах он голосовал за христианско-социальную партию, что налоги в Голландии непомерно высокие, а политики, как и везде, сплошь лживые и продажные, что молодым только бы на демонстрациях кричать, нет чтобы работать, что нельзя было Индонезии независимость предоставлять, но что искра Божья, несмотря ни на что, в каждом, независимо от цвета кожи.

Я взглянул на родителей. Они явно страдали.

Перед тем как проститься, де Врис спросил, есть ли у нас жилье в Амстердаме. Я покачал головой.

— Вот, пансион маленький в пригороде, рекомендую. Очень простенький, дешевый, но чисто.

Де Врис достал из портмоне еще одну визитку и огрызком карандаша нацарапал что-то на обратной стороне. Отец с угрюмым видом сунул ее в карман и поблагодарил, неразборчиво пробурчав что-то на смеси русского и немецкого.

Голландец помог нам перетащить багаж в зал ожидания. Потом он попрощался, хлопнув меня по плечу, и добавил, что я парень смышленый.

— Приятно было с вами поболтать, — добавил он, а потом исчез в привокзальной толпе.

После долгой тряски в поезде пол у меня под ногами покачивался. В огромной толпе мне стало как-то страшно — вдруг задавят? Со всех сторон до меня доносились обрывки разговоров на чужом языке, которого я не понимал. Из громкоговорителя донесся женский голос, коротко, отрывисто объявивший что-то непонятное. Слова на рекламных щитах и объявления на табло почему-то показались мне знакомыми, но понять, что они значат, я не мог.

Мы перешли в зал ожидания, где было потише, но душно и накурено. Тощий молодой человек с длинными, до плеч, волосами нервно расхаживал туда-сюда и курил.

Отец решил, что мы с ним подождем на вокзале, а мама пока поищет в городе дешевое жилье.

— А пансион, о котором дяденька в поезде говорил?

— Кто знает, что это за дыра, еще окажется бордель какой-нибудь. И вообще, после всего, что ты сегодня натворил, сиди и помалкивай. Чтоб тебя и не слышно было!

Потом отец принялся поучать маму: вот какую комнату надо снять, за столько-то и столько-то, с такой-то мебелью…

— Я помню, что с деньгами у нас не густо. Я еще не окончательно спятила. Хочешь — иди и ищи сам!

— Да что ты сразу…

И они стали спорить шепотом, но возбужденно жестикулируя. Через некоторое время мама и правда ушла искать комнату. А я привалился к плечу отца и мгновенно заснул.