Павел Рудич - Не уверен – не умирай! Записки нейрохирурга

• Название: Не уверен – не умирай! Записки нейрохирурга
• Автор: Павел Рудич
• Жанр: Русское современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-077340-4, 978-5-9725-2431-0

«Всё написанное в этой книге – правда. Но – правда далеко не вся», – утверждает автор этого сборника врачебной прозы. Он скрылся за псевдонимом, предполагая, что у коллег и пациентов эта правда может оказаться совсем другой. Живой Журнал автора (http://onoff49.livejournal.com), в который он записывает «случаи из практики», ежедневно читают более 2000 подписчиков. Эти медицинские истории и легли в основу книги.

---

Стена плача

Злокачественные опухоли головного мозга – лучше доброкачественных. Они – мягкие, «сопливые», часто образуют кисты и поэтому удаляются достаточно легко. Кровеносных сосудов в них мало, и кровопотеря во время операции – незначительная.

Доброкачественные опухоли головного мозга (та же менингиома) – плотные как подошва. Удалять такую одним блоком нельзя: травматично, и рвутся сосуды, кровоснабжающие и опухоль, и одновременно определенные участки головного мозга. Удалять менингиому надо маленькими кусочками, сохраняя все сосуды опухоли. Избежать кровотечения – очень трудно. Главное – не навредить, не «приделать» оперируемому новой неврологической симптоматики. Когда имеем дело со «злом», всегда есть надежда, что в дальнейшем начатое дело довершит лучевая и химиотерапия. Доброкачественную необходимо удалять тотально. Это долго и утомительно. Для больного – опасно.

* * *

Вот у этой семнадцатилетней девушки Кати, сидящей напротив меня, – злокачественная опухоль (глиобластома) левого полушария головного мозга. Удивительно приятная девушка. В юности я именно на такой хотел бы жениться: интеллигентная, домашняя девочка, улыбчивая и спокойная. А когда такая со скрипочкой в футляре идет из своей филармонии… Неотразимо! Я же не знал тогда, что именно вот такие и бывают, чаще всего, ужасными стервами.

Мама у этой девушки – врач-лаборант из нашей больницы Людмила Яковлевна, для меня – просто Люда. Плачет и все рассказывает, какая умница у нее дочь. Говорит о ней уже как о покойнике – только хорошее.

Катю мы обследовали амбулаторно. Предложили операцию, и теперь она пришла в отделение, чтобы узнать окончательно, что и как, и дать (или – не дать) свое согласие на хирургическое вмешательство.

Разговариваем долго. В конце концов, я говорю:

– Катя! Где логика? Я тебе уже целый час твержу, что опухоль у тебя доброкачественная, а ты все сомневаешься! А если бы я сказал – «злокачественная», ты бы сразу поверила?

– Но в заключении по биопсии написано – «глиобластома»!

– Я так говорил? Нет – не говорил. За твое лечение отвечаю я, а не гистологи. Вот удалим опухоль, рассмотрят ее целиком те же гистологи – тогда и будет верное заключение. И то – главное, все-таки клиника, а не анализы и умозаключение тех, кто сам не лечит…

– Удалите – и всё?

– Там видно будет. Есть такие случаи, когда бывает необходимо и лучевую терапию провести, и химиотерапию… Мне, Катя, проще всего было бы сказать тебе, что опухоль злокачественная. Это для меня было бы и алиби, и индульгенция! Что бы потом с тобой ни случилось, всегда можно сказать: «А что ты хочешь? Это – зло. Жива пока – вот и радуйся!» Не поверишь, но больные, знающие, что у них злокачественная опухоль, очень удобны в обращении! Они редко жалуются на грубость медсестер, больничную еду, сквозняки, поспешность врачей. Не до этого им! Они уже о Боге думают… Пойдем-ка, я тебе нашу «Стену плача» покажу.

Идем с Катей в ординаторскую. Когда-то, очень давно, наш первый, ныне покойный, заведующий удачно прооперировал девочку пяти лет с опухолью мозжечка. На радостях повесил на стенку в ординаторской небольшое ее фото. (Не опухоли, а девочки!) А лет через пять мамашка привела эту, уже почти взрослую, мадемуазель к нам в отделение. Никаких признаков рецидива опухоли у нее обнаружено не было.

Рядом с первой фотографией мы поместили новое фото уже здоровой и веселой пациентки. С тех пор у нас повелось вешать на стенку фото больных до операции и в случае благоприятного исхода – через несколько лет после операции. Под фото пишем дату операции, название опухоли и дату последнего снимка. Очень жизнеутверждающая «экспозиция», как мне кажется. Часто показываем ее предоперационным больным. Их это бодрит и обнадеживает. С подачи нашего ядовитого нейроофтальмолога Генриха стену эту зовут «Стеной плача».

Катя долго рассматривала фотографии.

– А вот у этой девочки тоже глиобластома была! И у этой! И вот еще… И все выздоровели?

– Да, здесь только те, что выздоровели.

– Здорово. А что это за цифры под фото?

– Это номера историй болезни…

Минут через двадцать, пересмотрев все фото, Катя сказала:

– Я подумаю еще сегодня, а завтра все вам скажу. Хорошо?

Попрощались. Одинокая фигурка уходит в сторону яркого окна в конце пустого больничного коридора. Виден только трогательный Катин силуэт со светящейся короной светлых волос. Такая тоска!

* * *

На следующий день ко мне пришла Катина мама:

– Проплакали мы с ней вчера весь вечер. Решила согласиться на операцию. Вы ее только в хорошую палату определите, пожалуйста.

– О чем речь!

– И ничего не говорите ей о диагнозе! Она у меня такая…

Лицо Катиной мамы сводит судорогой. А слез – нет. Платок не сунешь. Лезть со стаканом воды – глупо.

– Люд, не реви! Ничего я Кате не скажу. Нет никакого смысла – говорить. Что ей – завещание писать? Или «дело жизни» надо завершить? В ее возрасте главное дело – сама жизнь.

– Онкологи открытым текстом говорят…

– Флаг им в руки! По мне, так это даже подло. Получается: «Раз мы вылечить тебя не можем, так хоть остаток жизни тебе отравим!»

Люда роется в кармане халата:

– Тут Катя вам свою фотографию передала. Просила, чтобы прикрепили к «Стене плача», рядом с какой-то девочкой…. У нее тоже глиобластома была.

Я показываю, где находится фотография этой девочки.

Подойдя к стене, Людмила вдруг замирает. Потом сконфуженно говорит:

– Вот эта? Даша Х. Номер истории 674?

– Ну да, наверное… Кате именно она приглянулась.

– Вот как… Знаете, но эта не может быть Дашей… Никак не может… Это известная фотография Леонардо Ди Каприо в детстве! А выздоровел он у вас уже как дочь актрисы Фелисити Хаффмен. Я в этом – специалист. Собираю по Интернету фото американских актрис, актеров и их детей. Такая у них счастливая жизнь! Катюха надо мной смеется, а сама мою коллекцию постоянно пополняет…

* * *

Ладно. Проехали… Опухоль у Кати оказалась не глиобластомой. То, что «оказалось», – тоже не цветок незабудка, но гораздо добрее. Хорошо удалилось, хорошо поддалось на химию и лучевую терапию.

В июле будет ровно три года, как мы прооперировали Катю. Учится в медицинском. Удивляется, когда я спрашиваю об ее успехах в игре на скрипке:

– Никогда я на скрипке не играла!

Санитар Паша, выносивший за Катей судна, влюблен в нее до потери пульса и страдает.

Anamnesis vitae

Каждый год поступают в приемный покой нашей больницы мужчины, надевшие на уд обручальное кольцо. Член от такой забавы страшно отекает, снять кольцо трудно, последствия печальны. Диагноз в этом случае: «Penis в инородном теле».

Если заболеет смотритель маяка

Болезнь – прекрасный тест на вшивость. Очень плохо болеют те, кого принято называть «простые люди»: гегемон-пролетарий и примкнувшие к ним бывшие колхозники с мелкими служащими. И смешно, и жалко их, и противно бывает. Всю жизнь они суетятся, выгадывают, подворовывают по мелочам, врут и числят себя в обиженных. Судя об остальных по себе, они и в больнице ищут, в чем их обманули, чего недодали и кто и насколько на них обогатился.

Разговаривать с этими больными и их родственниками надо всегда очень осторожно. Как-то сказал врач родным больного: «Такое отношение к своему здоровью ему дорого может стоить!» Родственники тут же написали жалобу на этого доктора, утверждая, что он вымогал у них деньги на дорогое лечение больного.

Другой врач предупредил родственников, что состояние больного угрожающее, и тот может погибнуть. Сделали вывод: «Раз безнадежный, значит, и лечить не будут!» Сочинена была жалоба во все инстанции на преступное бездействие врачей, которые заранее «списали» больного.

Фраза врачей «Мы делаем все, что можем» вызывает отповедь: «Да что вы можете!» (В некоторых случаях, впрочем, так и есть.) «Затяжелел» больной в отделении, и его срочно переводят в реанимацию. Вывод: «Увозят, чтобы мы не видели, отчего умер. Ошибки свои прикрывают».

Противоположны этому – большие начальники в больнице. Мне многих приходилось видеть в лечении. Некоторых я знал заочно и заранее их не любил. Но в общении и в лечении, чаще всего, эти начальники были покладистыми и приветливыми людьми. Надо – подождут, к разным медицинским организационным неувязкам относятся с юмором и пониманием. Пожалуй, только одно им можно поставить в упрёк: любят поговорить, рассказать о своих встречах с большими людьми, пофилософствовать. Но мы все это любим, просто мало кому из нашего окружения наши философствования и воспоминания интересны.

Лучше начальников – только бичи и бомжи. Им все нравится в больнице. Тепло, чисто, хорошо кормят. В праздники сердобольные и глупые медсестры могут налить им спиртику. Часто после этого бичи выдают психоз.

В девяностые годы открыли у нас «спецотделение», где за деньги могли лечиться бандиты (ставшие впоследствии олигархами). Так и лежали: в одной VIP-палате водочный король области, а рядом, в палате попроще, – два-три его телохранителя. Чаще всего эти бандюганы были большими и полнокровными тварями. Уколов боялись до холодного пота и обмороков! С этими мордоворотами всегда так: очень жидки «на расправу». Худенькие заморыши гораздо легче переносят все тяготы нашей медицины.