Варлен Стронгин - Михаил Булгаков. Морфий. Женщины. Любовь

• Название: Михаил Булгаков. Морфий. Женщины. Любовь
• Автор: Варлен Стронгин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-06965

Каким был человек, создавший самый загадочный и чувственный роман в русской литературе? У Булгакова было три жены, два развода и одна страсть. Преданная Лаппа, экстравагантная Белозерская и отчаянная Шиловская – кто же из них была той, единственной?

Его биография могла бы походить на биографию обычного земского врача тех лет: правильная семья, служба, белогвардейство, скитания и мучения русского интеллигента… Если бы не два обстоятельства. Его невероятная оглушающая литературная гениальность и… морфий.

Автор книги – известный писатель и исследователь Варлен Стронгин, изучив практически каждый день из жизни Михаила Афанасьвевича, сумел настолько захватывающе изложить историю жизни и любви Булгакова на бумаге, что, поверьте, эта рукопись не сгорит…

---

Лишь через несколько лет Михаил Булгаков понял, в каком опасном для жизни состоянии находился, понял, когда застрелился его близкий друг Борис Богданов. Летом он бывал у Булгаковых почти ежедневно, да и зимою частенько заходил. Борис ухаживал за Варей, сестрой Михаила. Это ни для кого не было секретом. Но по хмурому виду Бориса можно было догадаться, что его сердечные порывы ответа не находят. Варя принимала Бориса, как и других товарищей брата, но особых чувств к нему не испытывала. Они несколько раз уединялись. Наверное, для серьезных разговоров. Однажды Борис пришел к Булгаковым с большим букетом цветов, поставил его в вазу, стоящую на столе. У Михаила мелькнула мысль, что он решил добиться от Вари согласия на свадьбу и, чтобы поставить точку в их отношениях, пришел с букетом делать предложение сестре и получил отказ. Иначе цветы стояли бы в комнате Вари, а не в гостиной. Чувствуя, что с другом творится неладное, Михаил на следующий день зашел к нему. Борис лежал на постели. Они поговорили о службе Бориса в инженерных войсках. Потом Борис попросил Мишу посмотреть, нет ли денег в кармане пальто, висевшего у двери на вешалке. Едва Михаил отошел к двери, Борис выстрелил себе в голову. На стуле, у постели, лежала папиросная коробка, на крышке которой было написано: «В смерти моей прошу никого не винить». Он смотрел на лужицу крови у головы Бориса, потрясенный случившимся и тем, что уже не может помочь другу, а еще тем, что несколько лет назад сам мог лежать где-нибудь бездыханным, если бы не верил в любовь к нему Таси. Наверное, не в постели, а в Царском саду, где они впервые с Тасей познали близость и поклялись в вечной любви. Тася… Ее телеграмма… Ее искренние слова и чувства спасли его тогда от рокового шага. Борису Богданову не для кого было жить, а у Миши была Тася, пусть далеко, в Саратове, но была. И вот он все это прошел.

Он выберет самую блестящую профессию, самую достойную Таси. Он станет врачом. А там… будет видно. В его сознании рождаются мысли, образы людей, вырастающие в необычные судьбы. Не обязательно выдуманные. Иногда их рождает сама жизнь. Счастье, что они с Тасей любят друг друга беззаветно, беспечально, что настроены на одну душевную волну. Они много переписываются. Тася первая из семьи рано утром бросается к почтовому ящику, чтобы никто не перехватил письма от ее Миши. Смерть Льва Толстого, отлученного от Церкви, взволновала, и до глубины души, их обоих. Миша с болью в сердце внимал словам одного из своих современников: «Гр. Л. Н. Толстой – это живой укор нашему христианскому быту и будитель христианской совести… Усыпляется совесть этим мнимо христианским бытом, и сладко сознание, что можно считать себя последователем Христа, сделав Его Крест украшением своей жизни, но не нося на себе тяжести этого Креста».

Тася в Саратове ловит в газетах каждую строчку о судьбе великого писателя и философа. Под стеклом у окна с местной газетой «Листок» столпились люди. Тася медленно, но упорно пробивается к стеклу. Бросается в глаза заголовок: «Исчезновение Л. Н. Толстого». И строчки дальше: «Потрясающую весть принес телеграф. Исчез из дома неизвестно куда великий писатель земли Русской. Видимо, тяготился тем, что ему приходилось жить в некотором противоречии со своим учением, на что многие довольно бесцеремонно ему и указывали. Чуткая душа Толстого не могла не страдать от этого…»

Чье-то грубое плечо оттеснило Тасю от газеты, но она снова пробралась к ней. Толкаются люди, перед глазами мелькают отдельные строчки: «Местопребывание неизвестно. Первые шаги безрезультатны. Графиня Софья Андреевна покушалась на самоубийство…»

Тася вздрогнула, подумав, как бы она перенесла потерю Миши, и не удивительно, что он безумно страдал, расставшись с нею.

«Один землевладелец Одоевского уезда видел Толстого в поезде Рязанской дороги, между Горбачевой и Белево, на пути в Оптину пустынь…» На следующий день газета писала: «Не только великие люди, а самые обыкновенные, чувствуя приближение смерти, часто ищут одиночества. Они отворачиваются к стене от семьи, от друзей и просят оставить в покое… Не ищите же его! Разве не долг наш свято исполнять волю уходящих от нас в путешествие, из которого нет возврата? Толстой недаром сказал, что он не вернется. Он ушел, но не старайтесь найти след старческих ног. Не бойтесь. Он не умрет. Не погибнет. Дайте ему покой, а жить он будет вечно».

Тася почувствовала демагогию и фальшь в этих словах и в поисках места, где могла бы успокоиться, собраться с мыслями, прошла по взводу на пристань, к самой реке. Тьма опускалась на Волгу. Бледнели под густым дождем сигналы бакенов. «Как это дать погибнуть великому человеку, если его еще можно спасти? – лихорадочно работало сознание. – Толстой все свое творчество посвятил устройству человеческой жизни. Человечество обязано спасти Льва Николаевича в минуты его отчаяния или безрассудства, а не смаковать в газетах, что он ушел, ушел, ушел…»

Тася возвращалась по улице, где была вывешена газета.

И вдруг чей-то печальный, но громкий голос известил:

– Граждане! Скончался Лев Николаевич Толстой!

Люди замерли в оцепенении, спазм сжал горло Таси, и перед ее глазами качнулись дома, наклонилась пристань и заколыхалась в туманной дымке толпа. В полуобморочном состоянии Тася присела на парапет набережной – с уходом из жизни Льва Николаевича Толстого должна была измениться эпоха. Тася еле добралась до дому, легла в постель и, проснувшись ночью, обретя немного сил, села за письменный стол, чтобы рассказать о своих чувствах Мише, и подумала о большом счастье, пришедшем к ней, ведь у нее есть человек, с которым можно поделиться самым сокровенным.

Неоценимы для объяснения событий того и последующего времени краткие записи сестры Михаила Надежды, в замужестве Булгаковой-Земской, сделанные в Буче. Она наиболее объективна в оценке семейных отношений и достаточно строга к своему старшему брату, хотя очень любила его, и он доверял ей многое из того, о чем думал, мечтал. И такие в лучшем смысле слова родственные отношения у них сохранились почти на всю жизнь. Впечатления описаны по горячим следам, а в 1940 году к ним сделаны примечания, не искажающие, а уточняющие события, более правильно понятые ею со временем. Видимо, после смерти брата.

«27 июля 1911 г. Миша доволен: приехала Тася <…> и мама во избежание Мишиных поездок через день в Киев хочет пригласить Тасю на дачу…» «Буча. 31 июля 1911 г. Приехала на эти последние летние дни к нам Тася Лаппа: живет у нас с 29-го. Я ей рада. Она славная. <…> Миша занимается к экзаменам и бабочек ловит, жуков собирает, ужей маринует». «На рождественские каникулы 1911/12 г. Миша уехал в Саратов: Миша у знакомых гостит в Саратове (в семье Лаппа. – B. C .)». «Вернулся Миша из Саратова» (15.1.1912). 30.V. 1912: «Миша уехал на урок в Саратовскую губернию». «Летом 1912 г. служит контролером на дачных поездах (студенческий приработок). Бывает у Лаппы в Саратове». Приписка к записи 11 августа 1912 года: «Разъехалась наша дача на это лето. Жорж давно вычеркнут из нашей компании. Миша – и говорить нечего…» Сделана приписка в 1940 году: «Мишино увлечение Тасей и его решение жениться на ней. Он все время стремится в Саратов, где она живет, забросил занятия в университете, не перешел на 3-й курс». 20 августа 1912 года: «Миша вернулся en deux с Тасей; она поступает на курсы в Киеве. Как они оба подходят по безалаберности натур! (В 1940 году исправлено: «по вкусам и стилю».) Любят они друг друга очень, вернее – не знаю про Тасю, но Миша ее очень любит…» (16 октября 1916 года сделано примечание: «Теперь бы я написала наоборот».) И дано пояснение: «Мишин отъезд в село Никольское – Тася едет с ним».

Обогнав ход развития событий, я хочу обратить внимание на уточнение Надежды от 16 октября 1916 года о любви Миши к Тасе: «Теперь бы я написала наоборот». Очень важное замечание, но в нашем повествовании оно станет понятным после описания весьма не банальных отношений молодых супругов после войны, смутного времени, а затем Октябрьского переворота, порушивших многие судьбы. Возможно, в 1916 году Надежда почувствовала, что в любви Михаила к Тасе наступило некоторое охлаждение. Но вернемся к ее воспоминаниям в самый разгар любви молодых: «В Киеве я зашла в нашу квартиру за книгами, Тася в большой шляпе. У Миши экзамены – последний срок, или он летит из университета: что-то будет, что-то будет (пояснение 1940 года: «Иначе его исключат, университет ему больше отсрочки не даст»). Миша много со мною говорил в тот день (вставка 1940 года: «Беспокойная он натура, и беспокойная у него жизнь, которую он сам по своему характеру себе устраивает»). Изломала его жизнь, но доброта и ласковость, остроумие блестящее, веселость незлобивая, когда его не раздражают, остаются его привлекательными чертами. (Вставка 1940 года: «Он бывает обаятелен и этим покоряет окружающих».) Теперь он понимает свое положение (пояснение 1940 года: «речь идет об экзаменах»), но скрывает свою тревогу, не хочет об этом говорить, гаерничает и напевает веселые куплеты из оперетт, аккомпанируя себе бравурно на пианино… Хотя готовится, готовится… Грустно, в общем». (Примечание 1940 года: «Экзамены в ту осень; гостившие у нас два дня Миша и Тася привезли много шуму, гаму и хохоту… Дело идет к свадьбе».)