Валерий Замыслов - Иван Болотников Кн.1

• Название: Иван Болотников Кн.1
• Автор: Валерий Замыслов
• Издательство: ЛИЯ
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-86895-003-8

Замыслов Валерий — известный писатель, автор исторических романов. В первой книге "Иван Болотников" рассказывается о юности героя, его бегстве на Дон, борьбе с татарами и походе на Волгу. На фоне исторически достоверной картины жизни на Руси показано формирование Ивана Болотникова как будущего предводителя крестьянской войны (1606–1607 гг.).

---

И это неведение смутило Болотникова.

— Не знаю, отец, — угрюмо признался он.

— Вот и я не знаю, — удрученно вздохнул старик.

Болотников глянул на Сидорку.

— Уложил бы нас, друже. Уйдем рано.

Светя фонарем, Сидорка проводил гостей в горницу. В ней было чисто и просторно, от щелястых сосновых стен духовито пахло смолой. На лавках лежали постилки, набитые сеном.

— Сюды, бывает, Михейка с дочкой наезжает. По грибы али по малину. Вот и ноне жду… Скидай обувку, ребята.

Глянул на Иванкины лапти, покачал головой.

— Плохи лаптишки у тебя, паря. Куды в эких по Руси бегать?

— Ничего, как-нибудь разживусь, — улыбнулся Болотников.

— Долго ждать, паря. На-ко вот прикинь мои.

Мужик скинул с себя чуни, хлопнул подошвами и протянул Иванке.

— А сам без лаптей будешь?

— Э-ва, парень, — по-доброму рассмеялся Сидорка. — Деревня лаптями царя богаче. Бери знай!

— Ну спасибо тебе, друже. Даст бог, свидимся, — обнял за плечи мужика Болотников.

Глава 9 Пророчица Федора

По селу брела густая толпа баб с длинными распущенными волосами. Шли с молитвами, заунывными песнями, с иконами святой Параскевы. Заходили в каждую избу — суровые, с каменными лицами; зорко, дотошно обшаривали дворы, амбары, подклеты.

Из избенки Карпушки Веденеева выволокли на улицу хозяйку. Загомонили, засучили руками, уронили женку в лопухи, изодрали сарафан. Карпушка было заступился, кинулся на баб, но те и его повалили: плюгав мужичок.

— Не встревай, нечестивец! — грозно сверкнула черными очами бабья водильница — статная, грудастая, с плеткой в руке. — Женка у тебя презорница. Покарает её господь.

На дороге столпились мужики, крестили лбы, не вмешивались. Карпушка едва отбился от баб и понуро сел у избенки. Ведал: никто за женку не заступится, быть ей битой.

Каждые пять-десять лет по пятницам, в день смерти Христа-Спасителя, приходили в село божьи пророки. Рекли у храма, что является им святая Параскева-пятница[205] и велит православным заказывать кануны. Они же рьяно следили, чтобы бабы на деревне в этот священный день не пряли и никакой иной работы не делали, а шли бы в храм, молились да слушали на заутрене и вечерне церковные песни в похвалу святой Пятницы. Ослушниц ждала расправа.

Гаврила сидел на телеге, чинил хомут. Был навеселе: тайком хватил два ковша бражки в подклете Евстигнея. Глянул на дорогу и обалдело вытаращил глаза. Хомут вывалился из рук.

— Гы-ы-ы… Евстигней Саввич! Гы-ы-ы…

Евстигней вышел на двор, хмуро молвил:

— Что ржешь, дурень?… Поспел уже, с утра набулдыкался. Прогоню я тебя, ей богу!

Гаврила, не внимая словам Евстигнея, продолжал хихикать, тряс бородой.

— Мотри-ка, Саввич. Гы-ы-ы…

Евстигней посмотрел на дорогу, перекрестился, будто отгонял видение, опять глянул и забормотал очумело:

— Срамницы… Эк, власы распустили.

— У первой, с иконкой-то, телеса добры, хе-хе… Ух, язви её под корень!

Евстигней вприщур уставился на бабу, рослую, пышногрудую, с темными длинными волосами, и в памяти его вдруг всплыла Степанида. Дюжая была девка, в любви горяча.

— Закрывать ворота, Саввич? Сюды прут.

— Погодь, Гаврила… Пущай поснедают. То люди божии, — блудливо поглядывая на баб, смиренно изрек Евстигней.

— Срамные женки, Саввич.

— Издревле Параскева без стыда ходит, Гаврила. Пущай поедят.

Увидеть на миру бабу без сарафана — диво. Даже раскрыть волосы из-под убруса или кики — великий грех: нет большего срама и бесчестья, как при народе опростоволоситься. А тут идут босы, в одних власяницах, но не осудишь, не повелишь закопать по голову в землю. Свята Параскева-пятница, свят, нерушим обычай!

Бабы вошли во двор, поясно поклонились.

— Все ли слава богу? — спросила водилыцица.

— Живем помаленьку, — степенно ответил Евстигней, однако в голосе его была робость: уж больно несвычно перед такими бабами стоять. А им хоть бы что, будто по три шубы на себя напялили.

— А водятся ли в доме девки?

— Варька у меня.

— Не за прялкой ли?

Глаза у водильщицы так и буравят, будто огнем жгут.

— Упаси бог, — замахал Евстигней. — Какая седни прялка? Спит моя девка по пятницам. Поди разбуди, Гаврила.

Гаврила проворно шагнул к крыльцу.

— Лукав ты, хозяин. При деле твоя девка. А ну ступай за мужиком, бабицы!

Бабы ринулись за Гаврилой, но к счастью Евстигнея, девка и в самом деле лежала на лавке. Поднялась Варька рано, замесила хлебы, управилась с печевом, а потом прикорнула в горнице.

Бабы спустились во двор, молвили:

— Почивает девка.

Федора вновь огненным взором обожгла Евстигнея. Того аж в пот кинуло: грозна пророчица, ух грозна!

— Бог тебя рассудит, хозяин. Коли облыжник ты — Христа огневишь, и тогда не жди его милости…

И вновь не по себе стало Евстигнею от жгучих, суровых глаз. Чтобы скрыть смятение, поспешно молвил:

— Не изволишь ли потрапезовать, Федора?

Не дождавшись ответа, крикнул:

— Гаврила! Буди Варьку. Пущай на стол соберет.

Прежде чем сесть за трапезу, пророчицы долго молились. Встав на колени, тыкались лбами о пол, славили святую Параскеву и Спасителя. Ели молча, с благочестием, осеняя каждое блюдо крестом.

Евстигней на этот раз не поскупился, уставил стол богатой снедью. Были на нем и утки, начиненные капустой да гречневой кашей, и куры в лапше, и сотовый мед, и варенье малиновое из отборной ягоды, и круглые пряники с оттиснутым груздочком. Довольно было и сдобного, и пряженого.

Варька устала подавать и все дивилась. Щедрый нонче Евстигней Саввич. С чего бы? Скорее у курицы молока выпросишь, чем у него кусок хлеба, а тут будто самого князя потчует.

А Евстигней сидел на лавке и все посматривал на Федору. Поглянулась ему пророчица, кажись, вовек краше бабы не видел. Зело пышна и пригожа. Одно худо — строга и неприступна, и глаза как у дьяволицы. Чем бы её еще улестить? Может, винца поднести. Правда, не принято на Руси бабу хмельным честить, однако ж не велик грех. Авось и оттает Федора.

Сам спустился в подклет, достал кувшин с добрым фряжским вином. Когда-то заезжий купец из Холмогор гостевал, вот и выменял у него заморский кувшин.

— Не отведаешь ли вина, Федора?

Пророчица насупила брови.

— Не богохульствуй, хозяин.

— Знатное винцо, боярское. Пригуби, Федора.

— Не искушай, святотатец! Мы люди божии. Не велено нам пьяное зелье. Изыди!

Гаврила, стоявший у двери, сглотнул слюну. Резво шагнул к Евстигнею, услужливо молвил:

— Не хотят бабоньки, Евстигней Саввич. Ну да и бог с ними. Давай снесу.

Евстигней передал Гавриле кувшин и вновь опустился на лавку. Скребанул бороду.

«Строга пророчица. Блюдет божью заповедь, ничем её не умаслишь… А может, на деньги позарится? После бога — деньги первые».

Из подклета вывалился Гаврила. Пошатываясь, весело и довольно ухмыляясь, доложил:

— Унес, Евстигней Саввич… А не романеи ли бабонькам? Я мигом, Саввич.

Евстигней сплюнул. Поди, полкувшипа выдул, абатур окаянный!

Свирепо погрозил кулаком.

— Сгинь, колоброд!

Гаврила, блаженно улыбаясь, побрел к выходу. Проходя мимо Федоры, хихикнул и ущипнул бабу за крутую ягодицу. Та на какой-то миг опешила, пирог застрял в горле. Пришла в себя и яро, сверкая глазами, напустилась на Гаврилу:

— Изыди, паскудник! Гореть тебе в преисподней. Изыди!

Гаврила, посмеиваясь, скрылся за дверью. А Федора долго не могла успокоиться, сыпала на мужика проклятия, да и бабы всполошились, обратив свой гнев на хозяина.

— Греховодника держишь! Богохульство в доме!

— Осквернил трапезу!..

Федора поднялась, а за ней и другие бабы.

— Прощай, хозяин. Нет в твоем доме благочестия.

Повалили к выходу. Евстигней всполошился, растопырил руки, не пропуская пророчиц к дверям.

— Простите служку моего прокудного. Вахлак он и недоумок, батожьем высеку. Погости, Федора, в горницу тебя положу, отдохни, пророчица.

Федора была непреклонна.

— Не суетись, хозяин. Уйдем мы. Скверна в твоем доме.

— Денег отвалю. Останься!

— Прочь, богохульник!

Федора гордо вздернула плечом и вышла из избы. Евстигней проводил её удрученным взором, глянул на стол и схватился за голову. Напоил, накормил — и без единой денежки! Не дурень ли? На бабьи телеса позарился, а Федора только хвостом крутнула.

Заходил вокруг стола, заохал. Такого убытка давно не ведал. Надо же так оплошать, кажись, сроду полушки не пропадало, а тут, почитай, на полтину нажрали. Экая напасть!

На дворе горланил песню Гаврила. Евстигней взбеленился, выскочил на крыльцо. Гаврила развалился на телеге. Задрав бороду и покачивая ногой в лапте, выводил: