Евгения Путилова - …Началось в Республике Шкид

• Название: …Началось в Республике Шкид
• Автор: Евгения Путилова
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1986

Очерк жизни и творчества Леонида Пантелеева.

Более шестидесяти лет Алексей Иванович Пантелеев работает в литературе. Дважды издано четырехтомное собрание его сочинений, на многие языки нашей страны и стран мира переведены его книги.

Мы по праву с гордостью говорим о нем как о классике, как об одном из основоположников советской детской и юношеской литературы.

---

Писателя бесконечно радует каждое проявление благородства, душевной чистоты, доверчивости. На одной из страниц «Записных книжек» конца 1947 года есть переписанная Пантелеевым из «Ленинградской правды» заметка о двух мальчиках, впервые приехавших в Ленинград. Отправившись осматривать город, они оставили свои вещи в подъезде одного дома, не зная, сколько тревоги они причинят постовому милиционеру. Но не только тревоги: «Не знали эти милый, чистые деревенские мальчики из далекой Кировской области, сколько радости доставили они — уверен в этом многим, читавшим газету».

«Люблю ребят-рыцарей», — признается он в другой газетной заметке, и всякий пример заступничества за младшего или слабого, каждый пример человечности, доброты — для него праздник.

Как-то я спросила у Алексея Ивановича: что он хотел бы пожелать молодым читателям? Он ответил мне девизом доктора газа, словами, высеченными на памятнике этого прекрасного человека: «Спешите делать добро!»

Глава 10 Открытый мир писателя

Что знается, то и скажется.

Русская пословица

Где-то во мне сидит очень чувствительная мембрана.

Л. Пантелеев. «Из старых записных книжек»

Вообще-то я, что называется, не брезговал никакой работой, — говорил Алексей Иванович. — После демобилизации, в сорок четвертом — сорок седьмом годах, работая в должности литературного редактора в журнале «Дружные ребята», я вел (и занимался этим с увлечением) отдел «Золотой ключик» (ребусы, кроссворды и прочее).

В жизни мне приходилось писать: подписи под картинками; стихотворные фельетоны; критические статьи; рецензии; анекдоты (журнальные мелочи); пьесы; раешники; киносценарии; кадропланы; рассказы; очерки; водевили…» К этому надо прибавить повести, книгу для родителей — всего не перечислить.

Алексей Иванович не часто выходит на люди. Его можно увидеть на съезде или совещании писателей, на вечере воспоминаний…

Но как всегда, он живет напряженной жизнью писателя. Рабочий день его переходит далеко за полночь. Он много и тщательно трудится над новыми книгами, с интересом следит за выходящей литературой. Как и раньше, как всегда, он строго и взыскательно относится к тому, что делает сам, и к работе товарищей по цеху.

Свою последнюю книгу Л. Пантелеев назвал «Приоткрытая дверь…». Она представляется своеобразным итогом напряженной писательской жизни за многие десятилетия.

В предисловии к книге он размышляет об особенностях писательского труда, и своего в частности.

«…Все, — пишет он, — что мне в моей литературной жизни более или мене удавалось основано, как правило, на моих личных наблюдениях и переживаниях… <…> …В основе всякого стоящего сюжета каждый раз лежало нечто подлинное, испытанное, пережитое…»

Вместе с тем рядом с этой склонностью «к самовыражению», к самовыявлению, к автобиографичности» он указывает на другое, не менее важное и присущее его произведениям начало, то, что Гете называл «Lust zu fabulieren»[10]. На примерах нескольких своих повестей и рассказов писатель объясняет, каким путем достигалось это сложное сочетание факта и вымысла, какую роль в процессе работы — даже тогда, когда он опирался на собственный жизненный опыт, — играла сила воображения.

«А вообще-то должен сознаться, — пишет он в том же предисловии, — что чем дальше, тем больше тянет меня на чистую правду». Тянет писать так, чтобы не было «ни на копейку вымыла». Развивая эту мысль подробнее в газетном интервью «Перечитывая давние записи», Пантелеев ссылается на Л. Толстого, считавшего, «что можно сделать правду столь же, даже более занимательной, чем вымысел».

«Приоткрытая дверь…» и является той книгой, которая отражает новый подход писателя к жизненному материалу и к художественному его выражению. Ни в одном произведении, напечатанном здесь, нет «ни на копейку вымысла». Все основано на «чистой правде».

Первыми в оглавлении стоят «Рассказы из книги «Дом у Египетского моста», их мы рассматривали в самом начале.

Второй раздел составляют «Рассказы и очерки»: в него вошли воспоминания о людях, с которыми писатель либо дружил долгие годы, либо был связан работой в литературе; рассказы о поездках за границу и о других примечательных событиях.

Один из очерков — «Гостиница Лондонская» — о пребывании писателя в Одессе в 30-е годы кончается такими словами:

«Сколько же с той поры времени прошло! И скольких не стало — из тех, кого я упомянул на предыдущих страницах! Нет Эльзы Юрьевны, нет Маршака, Чуковского, Ильина, Кассиля… Нет Леона Муссинака. Нет Елены Ильиной, и нет той девочки, подвиг которой она воспела. Ушел Ю. К. Олеша, и много ушло, наверно, за ним его учеников и последователей… Не знаю, что с Жаном, с Идой. Где Мизу? Ведь если она, дай бог, жива, она уже немолодая женщина!

— Не скучаете за Лондонской»? — спросил меня когда-то молодой интеллигентный одессит.

А ведь скучаю, скучаю, Михаил Григорьевич, даже сегодня, сейчас вот в эту минуту ужасно скучаю за «Лондонской»…»

Читая эту страницу, чувствуешь, какая огромная часть жизни стоит за этими грустными строками. А какой молодостью, озорным весельем, теплом дышит сам этот очерк об Одессе 30-х годов, о дружбе с французским кинорежиссером Жаном Ло, о встрече с Эльзой Триоле и Луи Арагоном, о работе над сценарием для Одесской кинофабрики «дитячих та юнацьких фiльмiв», где герой «Пакета» Петр Трофимов должен был разыскивать сына своего друга Зыкова — беспризорника Зыкова-младшего.

Как хорошо, что память и талант исателя помогают ему снова прожить эту жизнь и восстановить для читателя облик ногих замечательных людей, с которыми его свела судьба.

С. Маршак, М. Горький, Е. Шварц, К. Чуковский, Б. Житков, Н. Тырса, Д. Хармс, Л. Квитко — рассказать об этих людях непросто. Очерки, воспоминания, рассказы неоднородны по своему характеру: иногда в основе сюжета лежит один эпизод, иногда воспоминания охватывают многие годы жизни. В любом случае автор стремится передать самое главное и существенное о своем герое.

Всего несколько страниц в рассказе «История одного автографа», но сколько драгоценных впечатлений он приносит! Мы словно видим залитый солнцем кабинет К. И. Чуковского и его хозяина; перелистываем знаменитую «Чукоккалу», где оставляли свои автографы Шаляпин, Горький, Л. Андреев, Блок, Маяковский и другие замечательные люди и где должен оставить по просьбе хозяина, к полной неожиданности для него, свой автограф двадцатилетний А. И. Пантелеев. Рассказ воссоздает неповторимый облик Корнея Ивановича, с его певучим южно-русским тенором, с его постоянной увлеченностью какой-нибудь идеей, всегда веселого, возбужденного, бесконечно деятельного.

И совсем в другом стиле портрет «вулканически спокойного», сдержанного Б. С. Житкова («Ни на один оборот»). «Необычайна судьба, ослепительно ярок талант, беспредельно широк житейский и творческий диапазон этого человека» — всего три страницы, но все так плотно, предельно экономно в слове и по-настоящему эмоционально изнутри — и возникает облик этого удивительного писателя, путешественника, умельца, который свято верил в то, что «невозможно, чтоб было трудно учиться: надо, чтоб учиться было радостно, трепетно и победно».

Очерк «Маршак в Ленинграде» — одно из лучших произведений Пантелеева — написан человеком, навсегда покоренным могучим обаянием своего старшего друга и учителя. Вместе с тем писатель меньше всего стремился создать некий идеальный его портрет: по словам К. Чуковского, Пантелеев проявил здесь художественное «бесстрашно-правдивое чутье». Читатель найдет в очерке много подробностей, которые не раз вызовут его улыбку, заставят посмеяться над какими-нибудь комическими проявлениями натуры Маршака.

«Неудобно как-то писать, — замечает Пантелеев, — что Маршак был человек непростой. Простых-то, несложных людей вообще не так много. Но он был очень сложен. Он менялся не только на протяжении тех сорока лет, что я знал его, но и на дню мог несколько раз быть то одним, то другим…»

Ограничивая время, которое он рисует 30-ми годами, Пантелеев свободно обращается с материалом; он не соблюдает какой-либо временной или сюжетной последовательности. Память выхватывает отдельные картины: то это рабочий день Маршака, то история их совместной поездки в Москву или Астрахань; это может быть его кабинет и люди, постоянно там бывавшие; или редакционная комната детского отдела Госиздата, с ее неповторимой атмосферой хорошо налаженного оркестра во главе с дирижером — Маршаком.

Внутренняя задача очерка выявляется со всей определенностью: показать, как за внешне разбросанной жизнью шла другая, сосредоточенно-цельная, подчиненная железной дисциплине труда. Вокруг Маршака буквально было столпотворение, он любил суету, телефонные звонки — все это было его стихией. Жить уединенно, только своей работой он не мог, потому что в нем существовал унаследованный от его учителей. В. В. Стасова и А. М. Горького, «дар открывателя и воспитателя». Потому, вероятно, и люди так тянулись к нему, что он умел в них вслушиваться, понимать их во всей сложности и главную заботу видел в том, чтобы «сердце оставалось мягким и нежным». Пантелеев рисует Маршака в постоянных его поисках, всегда выискивающего незаурядного человека — с тем, чтобы «подать ему руку помощи», «пособить встать на ноги». а и вообще, как пишет Пантелеев, «львиную долю времени Маршака отнимала работа редакционная, работа над чужими рукописями»: каждое новое имя, каждая хорошая книга были для Маршака праздником.