Ксения Куприна - Куприн — мой отец

• Название: Куприн — мой отец
• Автор: Ксения Куприна
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1979

В своей книге воспоминаний Ксения Александровна Куприна, дочь замечательного русского писателя Александра Ивановича Куприна, рассказывает о своем отце. Она воссоздает его живой, обаятельный характер, его образ жизни и привычки, показывает его в отношениях с самыми разными людьми. Автор говорит также о семье своей матери, об окружении Куприных в России и за границей. В книге приведено множество интересных архивных свидетельств, — в частности переписка Куприна с родными и знакомыми. В заключительной главе книги подробно говорится о последнем годе жизни А. И. Куприна на родине.

---

С двумя товарищами и с семьей началась кочевая жизнь Густава по Европе. Встретив в Германии импресарио Смоленского, они приехали в Россию, где пробыли одиннадцать лет[12].

Когда мы с отцом пришли в уборную Фрателини, они очень ласково нас приняли и между двумя мазками грима на ломаном русском языке вспоминали свою жизнь и приключения в России, которую они изъездили вдоль и поперек. Они считали, что, кроме парижан, русский зритель — самый чудесный ценитель цирка в мире. Один из трех братьев — Альбер с улыбкой сообщил нам, что он родился в. Москве и что при рождении его обмыли водкой. Детьми они уже участвовали в пантомимах. В каком-то затерянном уездном городке России два товарища, работавших с Густавом Фрателини, его покинули. Положение было катастрофическим. И вот в холодной избе началась настоящая клоунская карьера четырех мальчиков. С энергией отчаяния они в одну ночь срепетировали номер, который на другой день прошел с большим успехом.

Во время разговора в уборную вбегали молодые люди, девушки, дети — все они были потомками трех братьев и работали в цирке. Куприн жадно слушал быстрые фразы трех клоунов. Он спросил о своем друге Жакомино, но Фрателини только кивали головами и улыбались: «Си, си, Жакомино». Когда разговор зашел о Дурове, они перестали улыбаться. Оказывается, Фрателини не поладили с ним, и ссора приняла настолько бурный характер, что в Москве образовалось два лагеря: за и против иностранных клоунов… Директор цирка устроил торжественное примирение на арене, но это была только инсценировка — вражда так и не прекратилась.

Антракт кончился, пришлось прощаться с Фрателини. У отца как-то опустились плечи, ему не хотелось расставаться с любимым цирковым миром, который на несколько минут оторвал его от горькой чужой действительности.

Глава XXVI ГОРОД ОШ

Наша семья жила в Париже более чем скромно, но все мы трое любили мечтать о путешествиях, в случае, если с неба упадут деньги. Отцу очень хотелось поехать в Италию, на лечебный курорт Сальце Маджиоре, где он отдыхал в 1914 году. Но деньги не часто падали с неба. Нам даже редко удавалось покинуть пыльный и жаркий город летом. В 1925 году отец отправился в старинный город Ош на юге Франции. Поселился он в небольшом пансионе, откуда часто писал маме.

«Понедельник 19 — 8—25 г.

Целую. Здесь хорошо!

Крушение маленькое было: я выдавил ночью стекло во время сна. И еще целую (то было тебя, а это хрюшку).

Ош ничем не замечателен. Ж<…>ый город. Но тихий. Сегодня был язык с каперцовым соусом. Что-то важное я тебе должен написать, но вспомню по дороге.

     Твой душевный Александр».

Французский маленький пансион на первых порах тоже казался папе неуютным и шумным, еда — отвратительною.

«Знаешь что? Здесь кормят бяконно. Мясо или не прожевать или не котлеты, а жвачка, замазка. Рыбы нет вовсе. Больше макароны и сырое тесто, обмоченное во фритюре. А я-то дома, дурак, брыкался…

Прощай. Иду в баню. Денег не надо.

     Сандр».

Через несколько дней:

«…Сегодня приехала 3-я сестра хозяйки с 7-ю детьми и бонной. За столом было 12 человек, да пять малых ели отдельно. Бабушка сейчас играет на рояле. Кажется, я больше 3-х недель не выдержу и напишу тебе просьбу мне телеграфировать: „Выезжай срочно, хочу тебя!“

Да в 40-й раз спрашиваю, писать ли „Яму“ или бесполезно. Не бойся, на расстоянии я кроткий, ни ругаться, ни бурчать не буду.

  Ну, целую тебя.

     Твой любящий Александр».

«28 августа.

Как я благодарю тебя, Лизанька, за то, что ты часто мне пишешь письма — этого раньше не бывало — должно быть, ты с годами стала умнее. Получаю их с радостью и читаю, облизываясь, по три раза…

Нет, я Ю-ю не просил, кажется, переписывать. Но они все равно напечатали и со зверскими опечатками. Ю-ю, конечно, окончена. Отдали ее мешочнику, и прощай. Ну, как она тебе? Как Жанетка? Чувствуется еще связанность в словах?

Завтра вышлю тебе рассказы „Розовые жемчужинки“. Это, помнишь, любильный рассказ про лицеиста Лелюкина и про Александра III. Я писал нарочно посуше. Куда девать? Если Филиппову, я хотел, чтобы ты отстояла подпись Али-Хан. Может быть, Миронову за 150–200 — тогда фамилию.

Я тебя спрашивал, делать ли „Яму“ или нет. …авторы романов совершенно беспомощные дети в переделке своих вещей. Так делать ли?

  Ммпцняуф. И звук поцелуя.

     Сан.

Какие у нас с тобою лады… издали!

А ты рада, что я часто пишу?»

В 1925 году Макс Моррей, драматург, предложил моему отцу переделать для театра нашумевшую тогда «Яму» в переводе прекрасного переводчика Манго. Отец согласился, но пристроить эту инсценировку в хорошем театре не удалось. Тогда Макс Моррей предложил инсценировку одному специфическому театру — «Гранд Гиньоль» («Театр ужасов»). Из-за трудного материального положения отец согласился. Инсценировку переделали, сократили до двух актов. Женька, героиня пьесы, на сцене разрезала себе горло с хриплыми криками. Во время репетиций несколько раз отец протестовал, например, когда захотели одеть девиц в русские национальные костюмы, а также против всякой другой неизбежной «клюквы».

Спектакль шел месяцев шесть и, конечно, никакого удовлетворения отцу не принес.

После десятидневного пребывания в городе Ош отец написал свой, как он сам его называет, «прелестный» рассказик-поэму «Южные звезды» и «Французская деревня».

Отец открывает всю прелесть города Ош. 1 сентября 1925 года он пишет мне:

«Chère Kissssssa!

Такой charmeuse я вообще не встречал, как ты. Признание во мне мужчины, — в то время, когда уже и я сам и другие в этом сомневаются, — разве можно сказать что-нибудь более лестное и приятное человеку моего возраста.

Я бы очень хотел, чтобы ты, после того как я обследую здесь место, приехала сюда погостить одна. (Конечно, я еду). Здесь прекрасный воздух, тишина и широкий, далекий простор для зрения. Весь сентябрь будут гостить дочери хозяйки: одна 27 лет, другая 24, третья — двенадцати. Они все хохотушки, а главное, чудесно говорят на том изысканном, аристократическом французском языке, который, кажется, теперь пропадает, вытесняемый argot улицы.

Я бы хоть завтра уехал, но лишь вчера открыл старый город — крепость с башнями и арками, с тайниками, со страшными узкими улицами — лазами, которые называются Les Poustrelles и так круты, почти отвесны и притом длинны, что когда я начал спускаться по одной, то у меня задрожали ноги и закружилась голова; все-таки спустился крошечными шажками, хватаясь за ставни и за подоконники домов. В этом старом городе для меня клад.

Здесь в новом городе я открыл превосходные бани. Стоит 2 фр. 25 с. Есть два кино, но очень мизерные. Есть еженедельный foire[13] птиц, лошадей, быков.

Вчера я был в театре на представлении оперетки Доницетти (XVII столетия) „Фаворитка“, под открытым небом и освещением электрическим и лунным, а вместо стен — два ряда старых огромных платанов.

Целую тебя, моя дорогая.

     Твой А. Куприн.

     Вдруг ответишь?

     1 сент.».

Уже во всех последующих письмах видно, насколько плодотворно повлияла на отца перемена обстановки. Он очень много работает.

«Ми Ли!

1) Как же вы обе живете и что делаете?

Завтра посылаю Филиппову „Ю-ю“. Послушай: ведь две статьи в неделю будет не 150 франков, а целых 200. Как бы Филиппов здесь не вильнул хвостом. Все-таки вам двум пусть лишние 50 пойдут на орехи. Прислал ли деньги Миронов? Здесь мое письмо к нему. Приставь-ка адрес и брось в ящик. Почему не пишешь? Муху проглотила? Закончила ли Ксения Mots croisée? Чем вы занимаетесь? Кто у вас бывает? Знаешь ли, что сроки ломбардные подходят?

Я много пишу. Жанетка у меня спорится. Раньше, чем не кончу наброски „Ямы“, свою пьесу, Жанетку и „Царя царей“ — не уеду. Я вам докажу, что характер у меня стальной, двойной закалки. Отдал сапоги в починку (19 франков). Новые ужасно грубы.

Был в соборе. Витраж и резьба по дереву восхитительны. Газету нашу все не получаю. Неужели эта дырявая голова забыла? На этой неделе я послал две статьи. Хоть бы ты вырезала и переслала!

Ну, что же? Конечно, вас обеих целую, хотя знаю, что — без никакой взаимности. Впрочем, весь ваш Хан, Али-Хан, Эскандер-Бренче».

Отец во многих письмах советуется с мамой. Вот коротенькие выдержки:

«Ли!

Нарочно посылаю тебе „Ю-ю“, чтобы ты видела, какая она большая и хорошая…»

«…Завтра пошлю тебе продолжение „Ю-ю“. Полагаюсь на твой вкус, вводить ли черного кота в рассказ или нет. Он не помешает, тем более задуман по-своему. Но сообрази: в сборнике будет и „Ю-ю“ и продюсерский кот. Впрочем, все зависит от достоинства. Жду твоего мнения. Понравилась ли тебе моя „Звезда“, или ерунда?..»