Ричард Сенфорд - Зов

• Название: Зов
• Автор: Ричард Сенфорд
• Издательство: Редакция международного журнала «Панорама»
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1990
• ISBN: 5-7024-085-2

События пронизанного ужасами и мистикой романа «Зов» американского писателя Р. Сенфорда происходят на роскошной вилле в окрестностях живописного озера Тахо на границе Калифорнии и Невады. Молодая супружеская пара оказалась здесь в результате выигранного в ТВ-конкурсе двухнедельного отпуска. Счастливый случай? Нет. Роковая ошибка, которая приводит героев к страшной развязке.

---

Он отвернулся от зеркала и в проеме полуоткрытой двери увидел обнимающуюся в коридоре парочку. Он знал их: Поль Деккер, писатель из Агат-Коув, и Дженни Блум, официантка из кафе на бульваре Норд-Лейк. Он понимал этого стройного молодого человека, по-взрослому одетого в кожаный пиджак и сапоги, понимал его побуждения, его желания. Это не означало, что сам он испытывал те же чувства. Поль обнимал Дженни и, целуя ее, вел руку все ниже и ниже вдоль спины. Таггерт знал, что такое страсть: он нес ее в себе. Он познал ее так давно, что уже не чувствовал ее. Сейчас он знал лишь память об этой страсти — яркое воспоминание о чем-то незначительном.

Он видел, что страсть этих двоих слаба, а привязанность недолговечна. Со временем они это поймут, хотя вряд ли смогут открыть для себя нечто большее. Они в ловушке собственной плоти и ничего не ведают. Таггерт понимал это по мельчайшим жестам, которыми они пытались доставить друг другу удовольствия, убеждая себя, что они предназначены друг для друга. Даже на интуитивном уровне им не дано было догадываться об истинной страсти. Таггерт слишком хорошо знал эту страсть, эту потребность физического и духовного обладания, его агонию и удовлетворение.

Трудно было представить себе, что им доступна подлинная испепеляющая страсть. Даже мысль о том, что это возможно, даже намек на это были неприятны Таггерту, как ветер, хлопающий незакрытыми ставнями. Вряд ли для Дженни Блум и Поля Даккера то, что беспокоило Таггерта, может стать всепоглощающим, неуправляемым порывом, странной и страшной необходимостью, которая разрывает внутренности как дикая собака, исполненная жаждой крови. Вряд ли до этого дойдет. Им неведома страсть, которую познал Таггерт, так же как они никогда не будут мучиться от скрежета стали об оселок, или от барабанного боя сердец людей, стоящих рядом с ним в переполненной комнате, или от звука, напоминающего перебор волчьих лап в погоне за добычей.

В чем он был уверен, так это в том, что они познают отдаление друг от друга. Это неизбежно.

Таггерт увидел, как они оторвались друг от друга, потом опять слились в поцелуе. Одной рукой Дженни гладила шею Поля, а Другой ласкала волосы. Желания, связывавшие их, были подобны паутине, которая разорвется, как только они начнут отдаляться друг от друга. Таггерт видел, что они цепляются друг за друга, как утопающие за спасательный круг. Он терпел их, как терпел их всех.

Ступая по мягкому ковру, он приблизился к окну. Неужели все возвращается?..

Около кровати тускло горела лампа. Таггерт выключил ее и раздвинул тяжелые шторы. На насыпи карьера резвились дрозды. Неужели все начиналось вновь, или это всего лишь призрак, тень, отбрасываемая из иных мест и иного времени. Пронзительный крик прорезал тишину подножия холма: сурок или земляная белка, попавшие в лапы хорьку.

Если страсть посетит его вновь, быть беде. С новой женщиной будет трудно справиться, он это сразу почувствовал. К тому же она ничем не поможет ему, если в ней не окажется того напряжения, которое он ощутил, когда пожимал ее руку, и прочитал в ее глазах, разряда, подобного тепловой молнии, пробегающей между землей и облаком.

Конечно, она всего лишь тень. Когда-то раньше она имела другую оболочку, но, как всегда, какие-то штрихи добавились, а какие-то исчезли, как на холсте, переписываемом на протяжении веков. Даже он, Таггерт, не может предсказать последствия. Единственное, в чем он был уверен, — это в ее совершенно особом качестве, том заряде, который столь красноречиво выдал ее. Он вглядывался в темное окно, пытаясь освободиться от мысли о ней, и чувствовал, как кровь пульсировала в венах. Она была там, в его памяти, как навязчивая идея, от которой он никогда не избавится. Мара, Мара, возвращающаяся из сада, спускающаяся по винтовой лестнице, встающая с постели. Все это нахлынуло на него, пока рука лежала на прохладном выступе стены. Память о Маре и кратком миге.

День взятия Бастилии, подумал Таггерт, и тихо засмеялся. Разгар лета. Он вспомнил другие такие дни и неизбежно останавливался на одном.

Он ощутил запах ее духов за спиной. Он стоял, оперевшись на широкий каменный выступ, глядя из окна в металлической раме на каменный двор, на проступающие из темноты очертания холма.

— Они ждут, Ной.

Он узнал голос, так же как раньше узнал шаги в холле. И с удовлетворением отметил, что она отослала вниз жалкую парочку. Тем не менее ему хотелось услышать совсем другой голос, который бы он не мог предсказать. Ему хотелось, чтобы голос звучал как новая, незнакомая музыка, лишенная той вселенской грусти, которая никогда не покидала его.

Таггерт опустил штору и повернулся к стоящей в дверях Фриде Бекман.

— Они собрались в гостиной, — Фрида была в платье с глубоким вырезом, строгим, как его туника. Встав рядом, она коснулась его рукава.

На ней не было никакой косметики и украшений, и в тусклом свете резко обозначился ее возраст.

— Все в сборе? — спросил он.

— Да.

Он устало кивнул и вышел из комнаты в холл. Фрида Бекман последовала за ним. Они стали спускаться по лестнице в сторону неясных гортанных звуков, которые уже нельзя было назвать человеческими голосами.

По пути в гостиную он уже избавился от видений прошлого — окна в замке над Адриатическим морем, запаха омара в старинной комнате, незнакомой женщины, которая только потому так легко завладела его мыслями, что напоминала ему о той, другой. Двери в гостиную были открыты. Все ждали его: черные фигуры, стоящие группами и парами. Идя от лестницы к двери Таггерт сконцентрировал все свое внимание, сфокусировав мысль в один чистый тон.

Он четко видел цель, человека, стоящего в его городском доме за много миль отсюда.

Когда он вошел в гостиную, Фрида Бекман отстранилась от него и присоединилась к остальным. Все глаза впились в него, голодные глаза в темных обводах. Украдкой, инстинктивно они продвигались вперед, как звери перед кормлением.

Таггерт изучал их лица. Все здесь — Кенджи, и Ллойд, и другие, вся его стая. Они уже оставили свои глупые мысли о каком-то ритуальном идолопоклонстве, которого ожидали.

Все ждали. Тишина нарушалась только тихим шарканьем ног. Крадущийся зверь. Крадущийся на полусогнутых лапах. Пахучий дым с пряным вкусом на языке. Дудочка и барабан. Зловонное дыхание людей и бьющиеся сердца.

Таггерт громко вздохнул. Все инстинктивно отозвались. Звук их дыхания успокоил его, как всплеск моря.

В горле Таггерта зародился звук. Сначала он напоминал сухой скрежет, а затем сменился другим звуком, уже не человеческим. Он был подобен крику птицы, а может быть, и не птицы. Скорее крик массивного крылатого существа, ящера, чем птицы. Этот крик — наполовину скрежет, наполовину вой — набирал силу и вылетал из сухой грудной клетки Таггерта. Он нарастал и затихал в его горле, перемещаясь вперед и назад, как пила по сухим костям.

Кенджи Сукаро открыл рот, исторгнув грубый вой. Ллойд Баррис тоже зарычал, неподвижно стоя на сильных ногах и мотая головой. Крик Фриды Бекман был похож на всхлип, а из запрокинутого вверх рта черного человека раздался высокий чистый звук. Он шел прямо из чрева, как будто какой-то бог дул в его тело, как в горн.

Старый дом на гранитном холме звучал как старый колокол. Зов его был обращен к кому-то в городе.

У подножия холма из норы в гнилом стволе высунула нос рыжая лиса. Земля, что ли, ходуном ходит? В борьбе между голодом и страхом победил голод. В одно мгновенье лиса развернулась и нырнула в кусты, оставив после себя капли слюны на листьях. Из норки в корнях светились глаза какого-то пушистого зверька, расширенные от ужаса.

10

Барри Хильтон что-то пробурчал себе под нос, выдвигая стул Этот звук означал несогласие с утверждением «Сегодня первый день лета».

— Что же тогда сегодня по-твоему, умник? — спросила жена Барри — Мишель. Ее черные волосы блестели в электрическом свете лампы. Они не то чтобы торчали, просто были зачесаны наверх и закреплены так с помощью геля. Ей казалось, что она улыбается, но со стороны казалось, что она морщится от боли.

— День взятия Бастилии, — отозвался он, довольный собой. Любые пустяковые вопросы, ответы на которые он знал, приводили Барри в восторг.

— В честь Жака Бастийа, изобретателя комода, — добавил Брайен Томас, снимая фольгу с пробки шампанского. Широким жестом он придвинул Мишель стул, стоящий напротив Барри.

— Вовсе нет, — продолжал Барри. — В честь начала французской революции. По такому случаю должен быть фейерверк.

— Будет вам фейерверк! — провозгласил Брайен и выстрелил пробкой в гостиную, потом быстро наклонил бутылку к стакану Мишель, чтобы не пролить пену.

Он поискал пробку глазами. Он видел, как она ударилась о жалюзи, потом потерял ее из виду, хотя показалось, что он слышал легкий шлепок где-то рядом с магнитофоном. Брайен знал, что это глупо, но приятное возбуждение захватывало его. Кроме того, Мишель улыбалась так, будто Брайен ей очень нравился, хотя он и пытался сделать вид, что этого не замечает.