Валерий Попов - В городе Ю (Рассказы и повести)

• Название: В городе Ю (Рассказы и повести)
• Автор: Валерий Попов
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Вот - бровь вчера сжег: электропилой кость пилил! - усмехается Ромка. Да... жизнь!

- Тебя тут один клиент хочет видеть.

Геныч! Наконец-то!

Идем по коридорам, проходим стеклянную солнечную галерею, дальше просторные залы, больных нет. Во Геныч устроился!

- ... Что с ним?

- Да - обычная местная штука: слоновье яйцо!

- ... Слоновье?

- Ну, да. Крохотная местная мошка, даже без крыльев, забирается в мошонку по струе и вьет в яйце гнездо. Предпочитает правое.

Геныч! Прости меня! Это ж я тебя сюда упек!

У высоких стеклянных ворот - охранники: в темных масках с узкими прорезями, не поймешь даже, местные или наши.

Ромка произносит гортанную фразу - и они отстраняются.

Геныч!..

С кресла тяжело поднимается Мбахву. Мы обнимаемся.

- А помнишь, как в общагу ходили, - улыбается он с натугой. - И ничего! А тут!.. Хочешь, покажу яйцо?

Выражаю нетерпеливое желание...

Да, курсантская дружба не ржавеет. Вспоминаем, кстати, одно посещение общаги "с вытекающими последствиями". Было дело!

Оба понимаем, что от общаги разговор пойдет к самому главному, но Мбахву начинает издалека:

- Ты знаешь, кто я?

- А хули не знать? Ты - царь!

- Нет, я не царь. Я блад.

- Кто?

- Блад!

Не совсем понял его, но больного царя переспрашивать неудобно.

- Почему? - вежливо спрашиваю.

- Потому что я поступил как блад! Знал, что ты Нелли любишь, но взял ее сюда! Политика, блад!.. Теперь она убежала от меня. Я знаю, где она... но не трогаю. Бладом работает!

- Слушай. Ты все говоришь: блад. Это что, английское слово?

- Нет. Это русское слово!

- Хочешь увидеть ее? Поехали!

Мы выходим через низкую дверку в грязный хозяйственный двор. Здесь стоит два тарантаса, таких, как возят туристов - сплошь в кисточках и бубенчиках. Лошадки, светлеющие от коричневого хребта к желтому паху, хватают из кучи длинную ярко-зеленую траву. На козлах сидят грязные темнокожие мальчишки.

И это все! Тарантас, скрипнув, скособочивается под Мбахву - мы с Ромкой кое-как уравновешиваем его. Мбахву опускает бурнус на лицо неофициальный выезд.

Задребезжав, трогаемся. На втором тарантасе - единственный охранник с узкой прорезью для глаз.

Мы враскачку катимся по узкой глинобитной улочке, и взгляд сзади прожигает мне спину - столько ненависти в нем!

Кто здесь может так ненавидеть меня? За что?..

Геныч!!

Я вскакиваю. Ромка мгновенно усаживает меня.

- Тихо ты! Он шуток не понимает!

Мы проваливаемся в яму и с трудом выползаем из нее.

Геныч! Я оборачиваюсь, но с опаской. Он сидит, как изваяние, поставив автомат на колено.

Мы выезжаем на набережную. Серое слепящее море. У всех причалов стоят огромные наши рудовозы, высотою до неба. Удивительная советская ханжеская привычка - называть огромные океанские корабли именами городков и поселков, никогда не видевших моря, с населением наверняка меньше, чем на этих кораблях! Воробьевск, Кратовск, Устюжна, Соть! Но сердце все равно сжимается.

Огромные краны гребут из вагонов руду, уносят в небо.

- Я блад! - снова с отчаянием произносит Мбахву, но сейчас он имеет в виду другое.

Едем. Гляжу по сторонам. За портом начинаются совсем жуткие улицы. Глинобитные мазанки. Дети в язвах кидаются с криками к повозке, хватают за обитые медью спицы, ямщик радостно бьет их кнутом.

На грязной площади останавливаемся.

- Все! Дальше не могу! - произносит Мбахву. - Давайте пешком!

Колесницы, звеня, разворачиваются и уезжают. Геныч с поднятым автоматом остается на улице, но не приближается ни на шаг. Безвольно, безуспешно машу ему рукой - и следуем дальше.

- Понял, где она живет? - говорит Ромка. - Я, конечно, пользую ее... по старой дружбе.

Я останавливаюсь... Что значит - пользую?.. Как врач или?..

- Здесь! - показывает Ромка.

Маленькая глинобитная хатка с отбитым углом: солома торчит из стены, сделанной из засохшего навоза. Двери нет! Только темный проем, прикрытый оборванной занавеской!

Я зажмуриваюсь. Вот и собралась опять наша команда! Но как!!

Я резко оборачиваюсь. Ненависть бьет из глаз Ге-ныча - даже, кажется, расширяя прорезь!

- Геныч! - Я кидаюсь к нему.

- Стой! - кричит Ромка, но тормознуть я не успеваю.

Автомат начинает дергаться. Горячие спицы прожигают меня.

Геныч!

Я падаю на него... и вижу, что кожа возле глаз - черная!

Это не Геныч! Вот так! Не удалось Артему устроить своего брата в депо!

Душа моя с ликованием взлетает.

Свет без конца и без края, далекое, но приближающееся пение флейты... Неужели увидимся?

... Я поднимаюсь с подушки. За окном - широкий серо-гранитный простор Невы.

Покашливание. У постели, почему-то наклонной (я почти стою), звездопад на погонах: они настолько крупные, что сияют сквозь тонкий больничный халат.

Грунин! Алехин!

- Ну, наконец-то! - произносит, улыбаясь, Алехин, и в богатом его голосе слышно многое: и наконец-то я открыл глаза, и наконец-то есть, что увидеть: новое время!

Портрет Зайчика еще висит на стенке, но уже запыленный, забытый.

- Ну, все! - хрипит Грунин. - Хватит тебе под задом сидеть! Освободитель!

- Он прав! - улыбается Алехин. - Ваша голова занимала явно не соответствующее ей место. Такими людьми, как вы, теперь никто не позволит нам разбрасываться!

Чуть было не разбросались! Слезы умиления душат меня, но я все же трезво пытаюсь понять: по какому случаю такой парад? Неужто только ради меня? Ну, соображал вроде что-то... называли меня то "цифроед", то "шифроед"... дураков на ту технику и не брали!

- Поправляйтесь! - улыбается Алехин, и они уходят.

Потом так же торжественно, с целым консилиумом появляется Ромка. На петлицах у них, медицинские значки - змея над чашей, а не колесики с крылышками, как у нас.

- Ну, что, пузырь? - Ромка светится самодовольством.

Везет мне: выстрел в меня послужил сигналом к перевороту. И в больнице, уже под обстрелом, когда рушился последний Оплот Социализма, Ромка сделал мне уникальную операцию, извлекая пули, и теперь рассказывает коллегам о ней.

- ... Повернись! Нашел куклу!

- Все!

Консилиум удаляется с прохладным ветром.

... Больше желающих нет?

Неожиданно приходит Маркел. Под халатом у него - уже не тело, а словно бы мощи. Но по-прежнему полон злобы!

- ... Ну, как там наша установка? Фурычит? - спрашиваю я.

- "Наша"! Наша - тюрьма да параша! - злобно говорит Маркел, и я внутренне соглашаюсь с ним.

Лестница мертвых

И когда я выхожу из больницы, оказывается, что "тюрьма да параша" еще не самое страшное.

Сонькина Губа. База Стратегических Вооружений. Черная вода с торчащими мертвыми деревьями. Кто по своей воле попрется сюда? Думаю, даже шпиону, крепко получающему в валюте, и то надо всю волю собрать, чтобы продержаться здесь!

Скромную подводную лодку лепят на Адмиралтейской верфи, оттуда она, поскольку Балтийское море торжественно объявлено безъядерным, медленно плывет через Неву, Ладогу, Свирь - за обычным буксиром, замаскированная под сарай, скользит среди лугов и стогов. Так мы и плыли.

И, наконец, скрылись в темной Сонькиной Губе. Здесь мне предстояло ставить на лодку новую связь - какую, я даже сам еще не знал... У нас это принято: о том, что делаешь, узнавать в конце.

Алехин только намекал, что такого еще не было... Это уж точно!

Пока мы плыли, Грунин только говорил мне, что я законспирироваться должен - якобы поругаться с начальством, запить, загулять.

Запросто!

Для конспирации мне даже и жилья не дали, чтобы не заподозрил никто, как меня ценит начальство.

Ночевал в каюте на лодке, а в свободное время с моим новым другом Колей-Толей ездили на моем ржавом "москвиче", у него же и купленном, по пыльным проселкам, искали жилье.

Много повидал я развалюх, да и почти целых домов, но, в основном, в деревнях, где жизнь была убогая, но сердитая... еще и тут мне справедливость наводить?

Коля-Толя куражился:

- Ты шале, что ли, хочешь найти?

Ехали из одной деревни в другую - и вдруг за кустами мелькнул длинный деревянный дом с заколоченными ржавым железом окнами.

Сердце екнуло: то! Не скажу, чтобы радостное было чувство, скорее наоборот... Тишина. Зной. Мухи бубнят. Паутина светится на кладбищенских крестах.

- Выходим.

Бывший дом попа, как Коля-Толя объяснил. Поп сбежал отсюда лет десять назад - и не по политическим там мотивам, а просто семья не захотела здесь жить... И епархия почему-то отказалась от этой церкви. Уже полуразрушенная - в глубине, в зарослях, краснеет кирпичом. Вокруг нее витые чугунные кресты в крапиве. Ближе к дому сменяются современными деревянными, простыми, обходят дом с флангов. Тишина. Зной.

Здесь!

Что - здесь?

... С сельсоветом по поводу дома не возникло проблем...

Однако часто не приходилось там бывать: проклятая работа - заказ Щ-427, "Нырок". Замаскированная под обычный шельфоразведчик. Но обладающая одним неожиданным свойством: умением нырять на шестьсот метров. И "рогом", которым берет пробы грунта, нечаянно зацепляться за трансатлантический корабль. Любопытно все же: о чем они там говорят?