Валерий Попов - В городе Ю (Рассказы и повести)

• Название: В городе Ю (Рассказы и повести)
• Автор: Валерий Попов
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Может, не ехать мне, а? Может, придумать что-то, остаться?

- Да ты что? - Я ей прямо сказал. - Такой шанс упустишь - всю жизнь себе потом не простишь!

В общем-то, если честно говорить, все у нас кончилось с ней. Меньше двух месяцев продолжалось, но, в общем-то, все необходимые этапы были. Просто от прежней жизни, похожей на производственный роман средней руки, с массой ненужных осложнений, искусственных трудностей, побочных линий пришел я, постепенно совершенствуясь, к жизни виртуозной и лаконичной, как японская танка:

Наша страсть пошла на убыль

На такси уж жалко рубль!

Все!

Уехала Регина, и я совсем уже с развязанными руками остался.

Ну, ты даешь, Евлампий!

Что же, думаю, мне теперь такое сотворить, чтоб небу было жарко и мне тоже? И тут гигантская мысль мне пришла: песню сделать из стиха, который я Регине посвятил!

Вскочил я в полном уже восторге - бежать, с Дзыней и с композитором делиться, но вспомнил тут, ведь нет уже их, сам же сократил этих орлят, как малопродуктивных!

Снял балалайку со стены - и песню написал. Назвал "Утро".

Немножко, конечно, совесть меня мучила, что из стихов, посвященных ей, песню сделал. Тем более - для "Романтиков"!

Крепко ругаться с ними пришлось. Видимо, общее правило: "Из песни слова не выкинешь" - не распространялось на них. Не понимают: не только слово - букву и ту нельзя выкидывать! Одно дело - "когда я на почте служил ямщиком", другое - "когда я на почте служил ящиком"!

Порвал я с "Романтиками" - мелкая сошка. А эту песню мою - "Утро" - на стадионе на празднике песни хор исполнял. Четыре тысячи мужских голосов:

Все бу-удет! Чу-увствуешь - я тут!

Да-а... Немножко не тот получился подтекст. Ну - ничего! Зато - слава!

Даже уже поклонницы появились. Особенно одна.

Пищит:

- А я вас осенью еще видела - вы в такой замечательной шубе были!

... А сейчас что, разве я бедно одет?

Выкинул наконец свой пахучий портфель, вернее, на скамейке оставил, с запиской. Купил себе элегантный "атташе-кейс". При моих заработках, кажется, могу себе это позволить? А почему, собственно, должен я плохо жить? Можно сказать, одной ногой Гоголь!

С машиной, правда, гигантское количество оказалось хлопот: ремонт, запчасти, постройка гаража!

Еду я однажды в тяжелом раздумье, вдруг вижу - старый друг мой Слава бредет. Усадил я в машину его, расспросил. Оказалось, в связи с разводом лишился он любимой своей машины. Остался только гараж, но гараж хороший.

"Колоссально! - вдруг мысль мне пришла, острая, как бритва. - Поставлю мою машину в его гараж, пусть возится с ней - он это любит".

Загнали машину к нему в гараж, потом в квартиру к нему поднялись. Он порывался все рассказать, как и почему с женой развелся, а я успокоиться все не мог - от радости прыгал.

Замечательно придумал я! С машиною Славка теперь мучается, с бывшей женой-дурой - Леха, с композитором... не знаю кто! А я - абсолютно свободен. Какой-то я виртуоз!

Тексты за меня - нашел - один молоденький паренек стал писать. Врывается однажды сияющий, вдохновенный:

- Скажите, а обязательно в трех экземплярах надо печатать?

- Обычно, - говорю, - и одного экземпляра бывает много.

Потом даже выступление мое состоялось по телевидению.

В середине трансляции этой - по записи - выскочил я на нервной почве в магазин. Вижу вдруг в винном отделе двух дружков.

- О!.. - Увидели меня, обомлели. - А мы тебя по телевизору смотрим!

- Вижу я, как вы меня смотрите!

Подвал наш с Региной отделал к возвращению ее. При моих заработках, кажется, могу я себе это позволить?

Бархатный диван. Стереомузыка. Бар с подсветкой.

Неплохо!

Правда, в подвале этом раньше водопроводчики собирались, и довольно трудно оказалось им объяснить, почему им больше не стоит сюда приходить. Наоборот - привыкать стали к хорошей музыке, тонким винам.

Приходишь - то один, то другой, с набриолиненным зачесом, с сигарой в зубах, сидит в шемаханском моем халате за бутылочкой "Шерри".

По Регине, честно говоря, я скучал. Но и боялся ее приезда. Много дровишек я наломал - с ее особенно точки зрения.

Конечно, ужасным ей покажется, что я из стихотворения, посвященного ей, песню сделал для хора!

И вдруг читаю однажды в газете: вернулся уже с гастролей прославленный наш оркестр! А ни Регина, ни Дзыня у меня почему-то не появились.

Звоню им - никого не застаю.

Мчусь в филармонию на их концерт.

Регина! Дзыня!

Дзыня обернулся перед концертом и вдруг меня в зале увидел, почему-то смутился. Взмахнул палочкой, дирижировать стал. Дирижирует, робко взглянет на меня и палочкой на пожилую виолончелистку указывает.

В антракте подошел я к нему.

- Почему это ты все на пожилую виолончелистку мне указывал?

Дзыня сконфуженно говорит:

- Хочешь - познакомлю?

- Как это понимать?! - На Регину смотрю.

- Понимаешь... - Дзыня вздохнул. - Ты так доходчиво объяснял, как жениха мне Регининого изображать, что я втянулся как-то. Мы поженились.

Вот это да!

И это я, выходит, уладил?

Ловко, ловко!

Можно даже сказать - чересчур!

Пошел к себе в подвал, выпил весь бар.

Ночью проснулся вдруг от какого-то журчания. Сел быстро на диване, огляделся - вокруг вода.

Затопило подвал, трубы прорвало!

Всю ночь на диване стоял, к стене прижавшись, как княжна Тараканова. Утром выбрался кое-как, дозвонился Ладе Гвидоновне (единственный вот остался друг!).

Она говорит:

- В Пупышеве с завтрашнего дня собирается семинар, поезжайте туда!

Ну, что же. Можно и в Пупышево. Все-таки связано кое-что с ним в моей жизни!

Перед отъездом не стерпел - соскучился, - зашел в старую свою квартиру, навестить бывшую жену и Леху... Главное, говорил мне, что проблемы быта не интересуют его, а сам такую квартиру оторвал! Нормальная уже семья: жена варит суп из белья, муж штопает последние деньги.

Потом уединились с Лехой на кухне.

- Плохо! - говорит он. - Совершенно не хватает средств.

Обещал я с "Романтиками" его свести.

Три часа у них просидел, больше неудобно было - пришлось уйти. Ночевал я в ту ночь в метро - пробрался среди последних, спрятался за какой-то загородкой - больше мне ночевать было негде.

Утром пошел я к Славке в гараж - поехать хоть в Пупышево на своей машине!

Но и это не вышло. Машина вся разобрана, сидит Славка в гараже среди шайбочек, гаечек. Долго смотрел на меня, словно не узнавая.

- Это ты, что ли? - говорит.

- А кто же еще?

- Что - неужели дождь? - На плащ мой кивнул.

- А что же это, по-твоему?

- А это вино, что ли, у тебя?

- Нет. Серная кислота! Не видишь, что ли, все спрашиваешь?

Но машину собрать так и не удалось.

Пришлось поездом ехать, дальше - автобусом. Долго я в автобусе ехал... и как-то задумался в нем. Не задумался - ничего бы, наверно, и не произошло. Вышел бы в Пупышеве, и покатилось бы все накатанной колеей. Но вдруг задумался я. Пахучий портфельчик свой вспомнил. Как там хозяин-то новый - ставит его в холодильник-то хоть?

Очнулся: автобус стоит на кольце, тридцать километров за Пупышевом, у военного санатория.

Водитель автобуса генералом в отставке оказался. Другой генерал к нему подошел, из санатория. Тихо говорили они. Деревья шумели.

Оказывается, генералы в отставке хотят водителями автобусов работать.

А я и не знал.

И не проехал бы - не узнал.

Вышел я, размяться пошел.

Стал, чтобы взбодриться чуть-чуть, о виртуозности своей вспоминать. Ловко я все устроил: то - так, это - так...

Только сам как-то оказался ни при чем! Можно сказать - излишняя оказалась виртуозность! Э, э! В темпе, понял вдруг я, все назад! Я быстро повернулся и, нашаривая мелочь, помчался к автобусу.

И ВЫРВАЛ ГРЕШНЫЙ МОЙ ЯЗЫК

Все, чего удалось добиться к сорока годам, - это дачка, поделенная к тому же на три части. Общая прихожая, заваленная всяким хозяйственным хламом - ржавыми керосинками, лыжными креплениями; чистенькая маленькая кухонька, деревянный туалет с круглым отверстием и маленьким окошком под потолком.

Иногда, особенно вдали, можно слегка погордиться - все-таки ценят! но когда живешь здесь, особенно третий день подряд, ясна вся ничтожность твоего

успеха!

Узкая комната с жестяным цилиндром печки в углу, тахта, круглый столик с липкой клеенкой и много едкого дыма, появляющегося при попытке хоть как-то нагреть это помещение!

Дача! Работа! Семья! Сцепка слов, напоминающая те тончайшие паутинки, которые плел упорный паучок над бездной между перилами двенадцатого этажа гостиницы в Пицунде. Как он упорно сцеплял свои кружева, так и я пытаюсь сплести паутинку из слов, заткать ими провалы - но безуспешно.

Я сошел с черного мокрого крыльца, пошел по тропинке голых кустов. Самая яркая мысль за последние дни: что здесь, в загородных магазинах и не в сезон, должно скопиться некоторое количество дефицита, - и я третий уже день хожу по промтоварным магазинам в округе, поднимаюсь по лестницам в душные помещения с запахами одеколона и лежалой одежды, сонно брожу в синеватом дрожащем свете трубок и, не обнаружив ничего привлекательного, ухожу - как ни странно, удовлетворенный: ведь, попадись там нечто такое, что заставило бы мое сердце учащенно биться, - это было бы трагедией: денег у меня всего полтора рубля. А так - ничего нет, и я доволен. И я упорно шляюсь по магазинам уже не с целью найти нужную вещь, а наоборот, с желанием, чтобы нигде ее не было, - и на такой зыбкой, извращенной основе держится моя жизнь последних дней, а может быть, и последних лет!