Кристоф Доннер - Король без завтрашнего дня

• Название: Король без завтрашнего дня
• Автор: Кристоф Доннер
• Издательство: Рипол Классик
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-386-01855-9

Так кто же на самом деле является истинным убийцей Людовика XVII, узника из Тампля, сына Марии-Антуанетты, «ненавистной австриячки», окончившей свою жизнь на эшафоте?

Этим вопросом задается главный герой романа писатель Анри Нордан вскоре после того, как берется за создание сценария фильма, посвященного судьбе этого ребенка, ставшего еще одной кровавой жертвой французской революции.

Его главным подозреваемым становится Жак-Рене Эбер, любимый автор санкюлотов, редактор самой скандальной газеты эпохи всеобщей свободы и всеобщей гильотины. Удастся ли Нордану узнать правду?

История французской революции после прочтения этой книги уже никогда не станет для вас прежней.

---

Поиски денег делали его все более азартным и плодовитым. Его стол ломился под грузом статей, которые не удавалось нигде опубликовать. Тогда он стал читать их на уличных собраниях. Слушатели мало что понимали, но толпы обычно не вникают в смысл — они больше обращают внимание на голос и манеры того, кто говорит. Пока Марат бубнил свои умные теории перед депутатами, столь же искушенными, как он сам, Эбер зубоскалил с рабочими и торговками рыбой. Именно в клубах и на уличных сборищах Эбер научился писать как Эбер.

В марте 1790 года он начал издавать за свой счет газету «Мне плевать». Она содержала в основном сумбурные размышления о текущих событиях и после трех номеров перестала выходить.

Несмотря на этот уже неизвестно какой по счету провал, Эбер снова отыскал деньги — на издание первого номера «Папаши Дюшена». Анри не был уверен, что держит в руках тот самый экземпляр, который принадлежал Эберу. Но это было неважно — хорошая идея ничего не стоит без того, кто поможет ей восторжествовать.

Эберу пришлось выдержать конкуренцию с полудюжиной авторов, оспаривающих единоличное право на использование имени папаши Дюшена. Он уничтожил соперников одного за другим — кого угрозами, кого насмешкой, кого измором. Измором во всех смыслах этого слова: когда речь идет о деньгах, упорство возрастает многократно.

Образ действий, который избрал Эбер и благодаря которому он в течение нескольких лет стал журналистом номер один во французской прессе, принес потрясающие плоды. Газета, как ребенок, росла с каждым номером, это была уже почти книга; но если любую книгу в конце концов ставят на полку рядом с другими, то газета приносит своему редактору невероятное ощущение всемогущества, которое, впрочем, вполне соответствует его реальной власти. Патроны прессы, которые, по сути, не кто иные как маленькие Эберы, дети папаши Дюшена, — это люди, способные упечь в тюрьму кого угодно и кого угодно из нее освободить. Они могут и спасать людей, и доводить их до самоубийства — и все это лишь ради очередного подтверждения собственной власти: «потому, что мне доставляет удовольствие без всякой причины заниматься тем, что само по себе не хорошо и не плохо».

В сентябре 1790 года Эбер наконец нашел издателя, месье Трамбле. Эберу удалось убедить своего мецената, что «Папаша Дюшен» должен быть не газетой и не сборником памфлетов, а тем и другим сразу: памфлетической газетой. Регулярной скандальной хроникой, которую читатель нетерпеливо ждет каждую неделю. Папаша Дюшен — это Рокамболь Революции. Разоблачитель заговорщиков и коррупционеров, он дважды в неделю будоражит народ, не давая ему забыть об опасностях, постоянно угрожающих нации. Ведь прессу изобрели не для того, чтобы она писала о важных событиях, а для того, чтобы именно она определяла, какие события по-настоящему важны, и каждый день давала читателям новые темы для обсуждения. Эбер понимал, что любой скандальный факт можно сделать событием — если он будет преподнесен соответствующим образом. А если о нем сообщает скандальный персонаж, то полдела, считай, уже сделано.

Устами папаши Дюшена Эбер не просто комментировал ситуацию, он безжалостно ее громил. Папаша Дюшен, торговец печными трубами, не был «другом народа» — это был сам народ. Он не рассказывал о всяких там «революциях во Франции и Брабанте», но сам по себе, со своим зубоскальством и со своими постоянными ругательствами, был голосом и душой Революции. И он собирался всем показать, как вывести на верный путь и довести до победного конца «эту вашу гребаную революцию».

Первый номер вышел с подзаголовком «Папаша Дюшен в Сен-Клу, или Встреча с королем и королевой».

«— Эвона как! — королева говорит. — Стало быть, это тот самый папаша Дюшен, про которого только и разговору?

— Он самый и есть, мадам, — король ей в ответ.

— Эй ты, чего молчишь? Язык проглотил?

А я рта не разеваю, боюсь, сорвется „черт“, или „мать вашу“, или еще чего не для ихних ушей. Однако ж весь целиком сдержаться не смог и выдал из-под низу хороший залп, от чего королева захохотала, а король призадумался.

Это, если кто не понял, я воздух испортил хорошенько. А королю, может, какая угроза в этом померещилась».

Но самое интересное в этом памфлете то, как папаша Дюшен определяет будущую участь Людовика XVII.

«Я сказал, что хотел бы повидать мальчонку-прынца, и меня к нему отвели. Хороший у них малец, е…ть мои башмаки! И меня по-хорошему встретил. Показал мне столько всяких забав, что обхохочешься! Когда-нибудь он вырастет, этот славный маленький засранец; и отец его мне заранее пообещал, что воспитает его по всей строгости. Будет знать, мать его, как заботиться о стране, а не пить из нее соки и притеснять народ!»

~ ~ ~

6 мая 1795 года Людовик XVII, запертый в своей камере уже целый год, одолеваемый скукой, стыдом, голодом и паразитами, заболел. Ему недавно исполнилось десять лет — в этом возрасте его старший брат умер в Медоне. Нормандцу не было нужды лишний раз напоминать себе об этом, чтобы понять, что его ждет.

Доктор Дезо из приюта «Человечность», в прошлом богадельни «Божье пристанище», пришел осмотреть дофина. После визита Робеспьера в прошлом году мальчик больше ни с кем не разговаривал. Голубка, которая была его единственным развлечением, умерла. Он даже не заплакал, когда у него забрали птичий трупик, который он перед этим три дня прижимал к груди. И вот теперь Людовик XVII лежал на убогом деревянном топчане и дрожал.

Врач прослушал его и задал несколько обычных вопросов: с каких пор он себя плохо чувствует? как это началось?

— Не давайте мне конфет, — в полубреду пробормотал ребенок, — я их выброшу. И не говорите мне комплименты, я не буду отвечать… Я ничего у вас не возьму, даже игрушек, и я не хочу, чтобы вы меня учили своим песням, — я заткну уши… Я не хочу, чтобы вы со мной любезничали. Вы только притворяетесь, а на самом деле смеетесь надо мной. Я сказал, что не хочу… Моя мама, королева, меня толкнула. Толкнула меня в спину и сказала: «Идите, месье». Она не хотела, чтобы я сопротивлялся. А они гладили меня по голове, им нравились мои кудри, они сказали, что хотят остричь их на память.

Его голос, прерывистый и хриплый, свидетельствовал о начавшейся лихорадке. Он ненадолго замолчал, чтобы перевести дыхание, потом взял доктора за руку.

— Это вы, аббат? Вы пришли?

— Я — врач…

— Я был один, мне было грустно без вас…

— Я не аббат. Посмотрите на меня.

Мальчик поднял гноящиеся, лихорадочно блестевшие глаза. Казалось, он ничего не видит. Потом он улыбнулся — от радости, что снова встретился с аббатом. Его голос стал громче, слова — отчетливее.

— Однажды, когда мы были на прогулке, мы увидели делегацию депутатов. Их предводитель обратился к маме, он даже поклонился… я как будто и сейчас это вижу… Он засмеялся… они любили смеяться над нами или пугать меня. Тогда я задрожал и спрятался. Они попросили маму взять меня на руки. Но я не хотел, я убежал, далеко… А мадам де Турзель меня догнала и отвела к маме. Она сказала, что я должен слушаться этих господ… Иногда у нее бывает такой злой голос… я чуть не заплакал. Мама взяла меня на руки, и они закричали: «Да здравствует королева! Да здравствует король! Да здравствует дофин!» А моя сестра ревновала — вы же помните, аббат, она всегда была ревнивой. Завидовала, что у меня свита пышнее, чем у нее. Но я ее прощаю, я давно ее простил… И она тоже меня простит… Революционеры хлопали в ладоши, дарили мне подарки. А сестре, Терезе, никогда не хлопали, ни разу в жизни, даже когда она родилась, потому что она девочка… Парижане мной восхищались, они хотели, чтобы я стал королем вместо папы. Папа больше не ходил на прогулки, потому что, как только он появлялся, его начинали обзывать рогоносцем и свистели ему вслед, а мне хлопали. Давали мне все, что я хотел. А когда в газетах про меня писали, мне давали их читать. Я ведь умею читать — спасибо, что научили меня, аббат.

~ ~ ~

В Тюильри у дофина был свой садик на берегу реки. Каждое утро мальчик шел туда собирать цветы для матери. Это были красные розы. Вечером их втыкали в землю, а утром он их собирал.

~ ~ ~

Эбер познакомился с Франсуазой Гупиль в ходе патриотического рейда в монастырь Непорочного Зачатия, занимавший уродливое здание недалеко от сада Тюильри.

Он вошел туда в сопровождении десятка муниципальных гвардейцев — расхристанных, грязных, зато с трехцветными кокардами, вручную изготовленными дома. Сам Эбер был хорошо одет, не имел при себе оружия и держался особняком. Настоящий политический комиссар.

Благодаря успеху своей газеты Эбер стал одной из заметных фигур Революции. Между написанием статей и веселыми вечеринками в кафе «Корраза», где вино лилось рекой, он порой разыгрывал примерного гражданина. Его избрали президентом одной из секций Трибунала, под ироническим названием «Благая весть», отвечающей за борьбу с духовенством. Шла повальная дехристианизация — уже вовсю грабили церкви, расплавляли золотые дароносицы, теперь нужно было освободить монахинь из монастырей. Эбер решил отправиться с остальными, чтобы собрать материал для очередного памфлета: «Папаша Дюшен навещает монашек в монастыре Непорочного Зачатия».