Евгений Баранов - Легенды о русских писателях

• Название: Легенды о русских писателях
• Автор: Евгений Баранов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011

«В московских низах мало кто знаком с жизнью невымышленного Гоголя, по крайней мере, из числа довольно многих своих низовых знакомых я встретил лишь одного человека, который знал подлинную биографию его…»

---

Вот тут царь и посылает за Пушкиным.

Вот приходит Пушкин, глянет на эти ихние дела-бумаги, на эти ихние документы разные…

– Тут, говорит, и премудрости особой не требуется. Вот, говорит, дело это так повернуть надобно, а это – вот так.

Ну, они сейчас делают, как он говорит. Смотрят – и верно, все благоразумно выходит. И все тут удивляются. И царь тоже приходит в удивление.

– Ну, говорит, и Пушкин! Золотая у тебя голова, всем головам – голова.

Ну, однако, голова-то голова, а под конец все же окрысился на Пушкина… Положим, по правде сказать, от самого Пушкина начин был: укол на царя сделал, такую шпильку вогнал, что ай-люли!

И возгорелось ему это дело через крестьян… Это тоже вот раз призывает царь Пушкина, тоже не мог сам с делом справиться. А дело и взаправду очень трудное было. Ну, для кого трудное, а как пришел Пушкин, так сразу дал ему ума. Вот направил он дело, стал уходить, да на прощанье возьми и скажи царю:

– А не пора ли, говорит, крестьян на волю отпустить? А то, говорит, помещики совсем заездили их.

А тогда крестьяне помещичьи были. Пушкин и думает: «Дай я за крестьян свое слово замолвлю царю?» Ну, и сказал. А сказал с подковыркою, с усмешечкой. Ну, конечно, эти Пушкина слова царю не сладки были. Эти слова спичка ему в нос: дескать, вот ты царь, а защиты народу от тебя нет… За живое крючком зацепили его эти пушкинские слова. Вот он и закричал:

– Молчать! Это не твоего ума дело!

А Пушкин… Он ничуть не испугался.

– Ежели, говорит, не моего ума дело, так зачем же посылаешь за мной дела твои разбирать? У тебя, говорит, больше ума, вот ты и рассматривай их, а за Пушкиным нечего присылать.

Вот он какой Пушкин был! Другой бы согнулся перед царем и не пикнул бы, а Пушкин напрямик отрезал ему. Тут царь и взбеленился:

– Чтобы твоего духу здесь не было! – кричит.

Ну, Пушкин и пошел. И как ушел, взял и описал эту самую историю, как царь посылал за ним дела разбирать, как он сказал царю свои слова насчет крестьян, и как царь прогнал его. Все подробно описал.

А министры узнали про это писание. Сами-то дознались, или эти легавые, шпионишки подлые донесли – неизвестно. А только они сейчас к царю побежали. Чего им бегать, когда есть кареты, коляски? А это только так говорится, что побежали. Ну, хорошо… Вот приехали к царю…

– А наш, говорят, Пушкин вот какими делами занимается, – и рассказали про это самое пушкинское описание.

Как услышал царь, нахмурился… не по сердцу ему это описание было. «Что же это такое? – думает. – Ведь он на свежую воду меня выведет». И говорит он министрам:

– Пусть пишет, до чего-нибудь допишется. – И тут отдал приказ:

– Посадить Пушкина в крепость. А то, говорит, он такой важный интерес описывает, а ему помеха от людей: шум, да гам, да крик. А в крепости, говорит, никто не помешает, там тихо…

Ну, понятно, насмешку делает. Тоже думает: «Дай-ка подковырну Пушкина…» Вот и подковырнул. Злоба, конечно…

И вот схватили Пушкина, засадили в крепость, на замки заперли, часовых поставили. Все как следует. Боялись, как бы не убежал, а только напрасно. Пушкин и не думал убегать. Он и то в насмешку говорит министрам:

– А вы еще десяток орудий тут поставили бы…

А им нечего на это сказать, они и говорят:

– Ладно, ты вот сиди-посиживай, – вот теперь какое твое занятие.

Конечно, ихняя сила, что тут поделаешь.

Ну, засадить-то царь засадил его, а без него-то дела не так-то шибко идут… Иное-то дело сварганят абы как, лишь с рук долой…

Видит царь – без Пушкина ему плохо, а выпустить его так не хочет, а ему надо, чтобы Пушкин прощения у него попросил. Вот он и закинул удочку, министров спрашивает:

– Ну, как, говорит, Пушкин там сидит? Не просит прощения?

А министры говорят:

– Сидит спокойно, а насчет прощения, говорят, ничего не слышно.

Царь и говорит:

– Ну и пусть сидит, а то он уж очень прыткий, до всего ему дело есть… Вот, говорит, пусть посидит и подумает.

Вот министры и поняли, чего требуется царю. Вот прибежали к Пушкину, строгость такую на себя напустили, испугать думали Пушкина.

– Ты это что же делаешь? – кричат на него. – Почему прощения у царя не просишь?

А Пушкин нисколько не испугался, сам кричит на них:

– Ах вы, аферисты, говорит, кричите, а попусту: мне ли, говорит, вас бояться, такую злыдню! А прощения просить мне, говорит, не за что: я не вор и не разбойник, а ежели, говорит, про царя написал, так написал правду. К тому же, говорит, у меня есть гордость и по этой причине не хочу я просить прощения.

Вот министры видят – неудача им, а все же докладывают царю:

– Уж очень, говорят, Пушкин возгордился и через эту свою гордость не хочет прощения просить.

Тут царь еще больше озлился на Пушкина.

– Ах, он!!! – говорит. – Как не хочет? Чтобы я на колени перед ним стал? Чтобы я у него прощения просил? Так это, говорит, мне не пристало. Я – царь, а он кто? Пушкин, только и всего. Не покоряется, говорит, – пусть сидит.

Конечно, раздосадовался царь, обида ему большая от Пушкина… А Пушкин тоже досадовал на царя. Думает: «Вовек ему покорности моей не будет».

Вот и сидит… И проходит год, а Пушкин как сидел, так и сидит – не просит прощения у царя. Вот министры опять собрались, опять идут к Пушкину. Идут и уговариваются между собой:

– Его, говорят, строгостью не возьмешь, а надо с ним поласковее обходиться.

Вот пришли и говорят:

– Здравствуй, господин Пушкин.

А Пушкин насквозь ихнюю подлость видит.

– Ну, говорит, здравствуйте, коли не шутите.

– Какие, говорят, шутки, мы не для шуток пришли, а по серьезному делу.

– А какое это дело? – Пушкин спрашивает.

Ну, они опять запели насчет того, чтобы он покорился.

– Ты, говорят, через свою гордость хвартуну свою не видишь.

А он опять вопрос им задает:

– А какая, говорит, эта хвартуна?

– А вот какая, говорят, свободу от царя получишь и награда тебе будет.

Ну, Пушкина не обманешь: он ихний подвох сразу уразумел.

– И кого вы, говорит, хотите обморочить? Я ведь знаю, на что вы бьете, и царскую, говорит, награду тоже знаю, какая она бывает: вот законопатил царь меня в крепость, это, говорит, и есть его награда. А какая, говорит, моя вина? Правду ему в глаза сказал, только и всего.

А министры опять за свое:

– Да ведь не отвалится у тебя язык прощенье попросить.

Взяла тут Пушкина досада.

– Ну что, говорит, пристали? Ступайте, откуда пришли. Я, говорит, десять лет просижу, а не заплачу.

Ну и утерлись господа министры, ни с чем пошли к царю. Царь спрашивает:

– Ну, как, говорит, там Пушкин, не запищал еще?

А министры озлились на Пушкина.

– Он, говорят, какой человек? Уперся и ни с места. «Я, говорит, десять лет просижу, а не заплачу». Очень, говорят, большая в нем гордость.

А царь аж весь потемнел.

– Ну, говорит, не хочет покориться, и не надо. Он, говорит, до самые облака вознесся… Только смотри, не загремит ли оттуда? Он думает: у него одного гордость, а другие, говорит, без гордости живут. У него, говорит, гордость, а у меня еще больше.

Посмотрим, говорит, чья перетянет…

Он и казнить Пушкина мог, кто ему запретил бы? К стенке поставил бы или повесил, – и весь тут разговор. А ему этого не требовалось: ему надо, чтобы Пушкин покорился… Вот на что он упирал.

А Пушкин тоже своего придерживался:

– Я, говорит, два года не покорюсь, а ежели на третий покорюсь, то всяк меня дураком назовет.

Вот какое дело затеялось: чья возьмет, чья победит…

Вот и третий год идет. А Пушкину не сладко было сидеть в тюрьме. Какая же приятность день и ночь под замком… И поговорить не с кем, и погулять не выпускают. Все один, да голые стены… И заболел Пушкин, зачах. Разнемогся совсем, лежит на тюремной постели… Видят часовые – призатих ихний арестант. Вот докладывают надзирателю:

– Как бы не помер наш Пушкин…

А надзиратель сейчас начальству доложил обо всем. Вот министры посылают к Пушкину доктора, сами тоже идут…

– Надо, говорят, хоть напоследок уговорить Пушкина.

А старались для себя: надеялись царскую награду получить. А доктор осмотрел Пушкина и говорит:

– Это вот какая болезнь, тут такие и такие-то порошки помогают.

Тут и министры приступили к Пушкину: Эх, Пушкин, Пушкин, говорят, до чего довела тебя твоя гордость: ведь умираешь!

– И умираю, – Пушкин говорит. – Я, говорит, на небо сквозь железную решетку смотрел, а солнышка совсем не видел, вот, говорит, отчего моя болезнь, вот отчего я умираю…

Ну, им-то что? Хоть сию минуту умри, а только сперва покорись.

– Ты бы, говорят, все же покорился бы… Только, говорят, одно слово скажи: «покоряюсь».

А Пушкин знает ихнюю заботу.

– Ну, езуиты же вы, – говорит. – Вы чего добиваетесь? Медаль от царя получить хотите? Ну, только от меня вам, подлецам, не будет помощи в этом деле.

Видят они – не выгорает их мошенническое дело, побежали докладывать царю.

– От Пушкина, говорят, нет покорности, а здоровьем он совсем плох, того гляди умрет. А на наш, говорят, разум надо бы его без всякой покорности выпустить… А то еще умрет, станут говорить: «уморили Пушкина».