Илья Лавров - Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры

• Название: Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры
• Автор: Илья Лавров
• Издательство: Новосибирское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988

В книгу вошли рассказы и миниатюры известного сибирского писателя И. М. Лаврова (1917–1982), в которых его лирическое дарование проявилось наиболее рельефно.

---

Иногда Николай бросал то там, то здесь забавную карикатуру на себя или на Таню, громко смеялся и, как мальчишка, загибал ноги и пятками стукал себя по заду.

Три дня, в свободные часы, он работал лежа на полу, среди разбросанных книг, в клубах сигаретного дыма. И это письмо о любви, длиною в три метра, удалось ему на славу…

Николай часто встречал Таню в сквере, когда она шла из театрального училища. Из-за поворота аллеи она возникала всегда неожиданно. Он знал, что она появится, и какая она — знал, и все-таки каждый раз удивлялся ее появлению, удивлялся ее лицу, фигурке, будто видел ее впервые.

Вот и сегодня она будто вылетела из-за киоска среди деревьев. Черное пальтецо, черные сапожки, из-под шапочки — темно-рыжие пряди, полудетское, свежее лицо с черными глазами, легкая походка, потертый портфелик в руках…

Николай отбросил сигарету, заторопился к Тане, протягивая бумажный рулон.

— Что это за свиток? — спросила она.

— Идем, идем, — потащил он ее за руку.

По извилистой тропинке на сером, обледеневшем снегу они устремились в глухую аллею.

Первое тепло марта растопило снежную подушку на скамейке, и сейчас с нее свисали длинные сосульки. Они доставали до серого снега, образовав прозрачную решетку.

Таня села на эту скамейку и раскатала первый метр письма. С затеплившейся улыбкой она читала написанное и рассматривала нарисованное, а Николай, стоя перед ней, держал за конец полосу бумаги и по мере того, как Таня прочитывала, отходил все дальше и дальше, пока наконец этот бумажный мостик не перекинулся через всю аллею. Хорошо, что здесь не было прохожих.

Ветерок парусил бумагу, сбрасывал на нее с деревьев соринки. Николай молча следил за нахмуренно-радостным лицом Тани.

И все это сливалось для него с сереньким мартом, со звякающими под ногами льдинками, с замершими в ожидании весны кленами, с кустами сирени еще по пояс в снегу.

Дойдя до последней строчки, Таня подняла голову и посмотрела на Николая. Он стоял перед ней по-южному смуглый, с выпуклыми ласково-черными глазами, в коротеньком, выше колен, клетчатом пальто с поясом, в шапке пирожком.

Таня смотрела, тихонько смеясь и как бы ласково говоря: «Выдумщик ты мой, выдумщик!»

Скрестив ноги в черных сапожках, она убрала их под скамейку, и там, стеклянно зазвенев, рассыпалась ледяная решетка. От всего этого на Николая дохнуло таким весенним счастьем, что и этот мартовский денек, и этот голый сквер, и эта скамейка, и эта девочка, и эта минута показались ему лучшим, что было в его жизни. И, видя только прекрасное — так ему казалось — лицо Тани, он медленно скручивал письмо, все приближаясь и приближаясь к ней.

Таня держала туго натянутое послание и уже знала, что сейчас произойдет, и совсем не боялась этого, а была радостно-счастливой и доверчивой. Руки их коснулись, обхватили рулон бумаги, и Николай склонился к ее лицу…

Таня вздохнула, прервала воспоминания Николая.

— Как настроение? — спросил он.

— Мне хорошо. Ни о чем не хочется думать. Просто хочется вот так сидеть под луной, глядя на Обь, сидеть и ночь, и день, и столетие. Лишь бы все было так, как сейчас.

— Увы, к сожалению, ничего нет вечного, — откликнулся Николай.

— Не говори банальностей, — и Таня шлепнула его по руке.

Из-за острова возникло созвездие огней и заскользило над водой к Тане, и тут же из-за другого острова засверкало другое созвездие — это могучие буксиры гнали баржи.

Всюду над зеркальной водой рдели угольки — лампочки на бакенах. Бакены были окрашены какой-то волшебной краской. Еще вечером Таня заметила: пронзительно алые, они даже в сумерках казались раскаленными, светящимися изнутри…

Уже светало, когда разошлись по каютам. Таня побледнела от усталости, чуть не валилась — так ей хотелось спать — и беззвучно смеялась над этим.

Николай было сунулся следам в ее каюту, но Таня утихомирила его строгим взглядом. А потом, стоя в дверях, она плавно подняла руку выше головы и так же плавно и горделиво, как царевна, опустила ее к губам Николая, и он начал целовать каждый ее палец, ладошку, запястье, всю руку до самого плеча. И ей это нравилось, она милостиво улыбалась.

Она уснула сразу же, без сновидений, сладко, как это бывает в детстве…

И снова было утро.

Широко размахнулась Обь. Стада деревьев грудились к воде. У ступенчатых высоких берегов вокруг норок тучами вились стрижи. Из размытых берегов свешивались бахромой черные, будто просмоленные, веревки корней. В половодье обрывистые берега, подмытые водой, обрушиваются в реку огромными пластами, с березами и соснами. И сейчас кое-где деревья торчали из воды. Изредка виднелись перевернутые рыбацкие лодки на отмелях у островов.

Теплоход обгонял самоходные баржи, сплавлявшие нефтяникам Васюганья разное имущество; другие ползли вверх, с бревнами и досками.

Нос теплохода резал воду, взбивал пену. Знойно дымились белые песчаные косы — ветер взвеивал, сносил в реку легкий, сыпучий, горячий песок. Вились чайки над сияющей солнечной дорогой, пролегшей по реке.

И все это принадлежало Тане.

У редких сел теплоход причаливал прямо к высокому берегу. Матросы бросали трап. Установив корзины на траве, бабы и ребятишки продавали смородину, молоко и мед. На берегу лежали и сильно пахли горы березовой и осиновой коры, ивовых, еще не высохших корзин, новых золотисто-белых и гулких кадок. Высились штабеля бревен и белые, веселые поленницы дров.

— Прелесть, — показала Таня на все это. — Ты меня понимаешь?

Николай кивнул: да, да!

Потолкавшись среди шумной толпы сбежавшихся жителей, они возвращались на теплоход, неся в газетных воронках черную смородину.

И снова плыли, И снова могуче и ровно шумела Обь…

2

Вдали показались дома на высоком яру.

— Вот и Колпашево, — обрадовался Николай. — Еще в семнадцатом веке основано. Это оставил след первопроходец Первуша Колпашников!

Таня разглядывала высоченный яр. В половодье его подмывает, и в ревущую воду ухают песчано-глинистые пласты.

— Уже две улицы исчезло — обгрызла Обь-матушка.

Жутковатым показался Тане этот слоистый огромный яр с желто-зелено-черными подтеками. Около него — глубины. К кучам песка у подножия были пришвартованы и теплоходы, и буксиры, и самоходные баржи, и катера. На вершину яра круто поднимались ветхие лестницы из досок.

А в одном месте Таня увидела… деревянный берег. Возле стены яра вколотили стоймя бревна, а между ними втиснули поленницы из чурок и всяких обрезков.

— Так в Нарыме крепят берега грузовых пристаней, — объяснил Николай.

С деревянного берега подъемные краны опускали на баржи контейнеры и пачки золотистых досок. А рядом на ленте транспортера уползали из барж на берег ящики с продуктами.

«Патрис Лумумба» причалил к желтому пассажирскому павильону с голубой крышей.

По длинной дощатой лестнице поднялись на улицу. Таня увидела тихий бревенчатый городок, тополя, березы и даже кедры и ели на улицах. Совсем недалеко поднимала верхушки тайга. Шаткие доски тротуаров гремели под ногами. Рабочие ломами выковыривали деревянные чурочки, которыми была вымощена улица. Теперь их заменяли бетонными плитами.

Подошли к автобусной остановке. Здесь был сколочен из горбылей сарайчик без одной стены. Сели в нем на длинную скамью из плахи. Таня посмотрела на Николая и ласково засмеялась: ее умилял этот домашний и по-сельски уютный городок. И Таня радовалась, что он такой особенный, нарымский. Ведь с него начнется ее с Николаем жизнь, и они всегда будут вспоминать его с волнением…

Николай не написал родителям. Приезд его с невестой и свадьба — все должно было стать сюрпризом.

Старая, обжитая часть Колпашева выходила на высокий берег Оби. Здесь была вполне современная улица с большими домами, магазинами, кинотеатром. Когда же дорога повернула от Оби к лесу, автобус мягко заколыхался по колдобинам, въехав в строящуюся часть города. Во дворах и на улицах еще виднелись болотные кочки, бревна, доски. За домами темнела сумрачная нарымская тайга.

Таня смотрела в окошко автобуса и все беспокоилась: как-то встретят ее родители Николая? Она только и знала о них, что отец работает директором гостиницы, а мать заведует клубом.

Когда по высокому дощатому тротуару подошли к бревенчатому особняку с голубыми ставнями и наличниками, Таня сказала:

— Дай передохнуть, — и притиснула руку к груди. Ей было трудно дышать — так она волновалась.

Они остановились у решетчатого зеленого заборчика, пахнущего краской.

— Нужно было все-таки написать, — сказала Таня, — а то… Как-то неудобно мне. Вдруг свалилась с неба и: «Здравствуйте, я ваша невеста… невестка!»

Тане почудилось во всем этом что-то ее унижающее. Будто совершался какой-то пустячок, а не…