Альберт Брахфогель - Рыцарь Леопольд фон Ведель

• Название: Рыцарь Леопольд фон Ведель
• Автор: Альберт Брахфогель
• Издательство: Зовнішторгвидав України
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-85025-050-6

Увлекательный исторический роман А.Е. Брахфогеля «Рыцарь Леопольд фон Ведель» переносит читателя в бурный XVI век, время ожесточенной борьбы католиков и протестантов. Война и мир, интриги и преступления, ненависть и любовь… В центре этих событий благородный рыцарь Леопольд фон Ведель, на всю жизнь оставшийся верным своим идеалам и любви к прекрасной Анне фон Эйкштедт.

Вместе с героем вы побываете в Германии и Венгрии, Италии и Испании, на Ближнем Востоке и в Англии, переживете множество испытаний и приключений…

Нашим читателям хорошо известны исторические произведения французских и английских авторов. Теперь предоставляется возможность познакомиться с немецким сентиментально-историческим романом.

---

— Какое мне дело до вас!

Потом он увидал свою любимую мать и Анну фон Эйкштейн в ее девичьей красоте, но она осмеяла его любовь и сказала, что он может жениться только на еврейке Саре. Сейчас же явилась Сара с лицом Сидонии. Со всеми этими призраками разговаривал возбужденный ум Веделя. Невольно посвятил он Десдихаду во все тайны своей молодой и бурной жизни.

На другой день он проснулся очень поздно и, несмотря на сильную слабость, чувствовал себя очень легко. Прежде всего Леопольд спросил о здоровье Николаса. Старуха сказала, что ему гораздо лучше. Потом юноша задал несколько вопросов своему доктору с его разрешения.

— Не правда ли, мошенники были там впереди нас?

— Дон, Катя, Флорин, поляк — все убиты. Их нашли растерзанными недалеко от Бассы и его сокровищ. Оедо погиб так же, как Манассия и его жена в Сарагоссе.

— Почему? Что это значит?

— Теперь не спрашивайте меня об этом, господин. Это несчастная история моей бедной жизни. Вы один из всех живущих, да, вы один должны узнать ее. Если сегодня вечером Николас уснет, я вам расскажу ее! Вы узнаете, кто я на самом деле!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Сара

В течение дня Леопольд поправился совершенно. Нервное возбуждение прекратилось, и его молодость быстро стряхнула с себя все следы лихорадки. Этому особенно способствовал уход Десдихады и также то, что она велела приставить к его двери караульного, не допускавшего к нему товарищей, которые в своей буйной радости и гордясь тем, что имели «рыцаря»-прапорщика, хотели выразить ему свое уважение. Леопольд ждал вечера, объяснения насчет его спутницы, которая чем дальше, тем более казалась ему загадочной. Он сел у открытого окна, выходившего в сад, и стал глядеть на золотистую зелень и на чистое безоблачное небо. Им овладели мысли о родине; Юмниц, после успокоительного питья, заснул и едва чувствовал пожатие руки хозяина, который нагнулся к нему и посмотрел на его бледное лицо, прежде чем предаться вновь своим мечтаниям у открытого окна. Вдруг шорох заставил его встрепенуться. Еврейка Сара, скрестив руки, стояла перед ним. Он поднялся с места с возгласом удивления. Она указала на спящего Юмница, потом села у окна, как раз против него, так что красные лучи вечернего солнца падали прямо на нее.

Она не была богато одета, как в доме Эбенецера, на ней было худое платье Десдихады. Только плащ, пончо и тюрбан были отброшены. Шелковая рубашка желтого цвета с затканным воротом и вытканным турецким бордюром охватывала ее стан, а черные, как смоль, волосы, заплетенные в косы, были обмотаны вокруг головы.

— Я это чувствовал, — прошептал он и схватил ее руку в непонятном волнении.

— Да, господин. Я вместе Сара и Десдихада! Извините эту двуликость. Не тщеславие ее вызвало, но вам надо было видеть меня такой, какой я всегда бываю, чтобы правильно понять то, что я хочу рассказать вам.

— Так вы на самом деле дочь Эбенецера?

— Между ним и мною нет ничего общего, кроме веры и старинной привычки нашего народа — приобретения, Будьте так добры выслушать меня спокойно и воспринимать, что я скажу, без неудовольствия, как подобает христианину. Потом жалейте меня или, если хотите, презирайте меня, но позвольте мне только одно: под защитою безобразия, старости и вашей чести разделять с вами вашу судьбу во время войны.

Леопольд с жаром схватил ее руку.

— Неужели вы еще сомневаетесь?

Краснея, высвободила она свою руку, потом, взглянув на него своими большими, пылающими глазами, она произнесла:

— Вам не следовало бы прикасаться к той, которая грабит покойников!

Леопольд вздрогнул и опустил голову.

— Ну, так говорите!

— Меня зовут Сарой или, правильнее, Сарой Иоханаан из Сарагоссы. Отца моего звали Манассия, мать так же, как и меня. Мы принадлежали не только к древнейшим и самым богатым еврейским фамилиям Испании, но считались самыми гордыми, важными и строгими последователями нашего закона, потому что отец мой вел свое происхождение от великого раввина Иоханаана из Тивериады, в земле наших отцов, который написал там, в давнишние времена, Гемару, священнейшую часть нашей книги закона, так называемый иерусалимский Талмуд. Народ наш, господин, поносим и обижаем, но всякий грабеж и насилие, все оскорбления и преследования, какие начинают против нас ваши единоверцы, ничто в сравнении с жаждой возмездия, которое живет в наших сердцах! В моем семействе особенно сильно было это чувство, мне его с детских лет привили, уважение же, которым пользовался мой отец, и могущество его золота позволяли ему отвечать на все нападения, даже людей сильных, презрением или хитростью. Но ему суждено было найти гибель как раз там, где он менее всего ожидал. — Сара тяжело вздохнула. — У родителей моих, — продолжала она затем глухо, — был сын. Он был двенадцатью годами старше меня, то был Ефраим.

— Как? Кто?

— Обуздайте себя! Ефраимом звали его, но из него не вышел ни честный купец, ни ревностный иудей, менее всего добрый человек! Правда, гордость и ум моих родителей наследовал он, но не наследовал ни верности их, ни веры. Он имел все пороки нашего замученного народа, но ни одной из его добродетелей.

Грубо и необузданно держался он на стороне христиан, забывал свои обязанности, отрекался от своего происхождения и своей веры. Занимался такими делами, потворствовал таким склонностям, которые обесчестили бы самого последнего человека в каждом народе! Что сказать вам о горе моих родителей и о домашних сценах, пока наконец гордость моего отца не пересилила его сердце! В присутствии старейшин нашего общества лишил он Ефраима наследства и проклял его. С этого дня брат мой никогда больше не переступал наш порог. Мне было шестнадцать лет, когда случилось это грустное событие и был изгнан сын, рождение которого мои родные приветствовали с воздетыми руками! Он сделался теперь злейшим врагом своих родителей! Лишение наследства взбесило его, потому что ни один иудей не был так жаден к деньгам, как он, и это только для того, чтобы промотать их постыднейшим образом хуже всякого христианского расточителя. Он принял крещение и вместе с ним новое имя! Затем сам обвинил перед инквизицией бедных родителей в тех преступлениях, которые суеверия христиан и их страсть к преследованию прилепили к нашим пасхальным обрядам! Шесть лет тому назад костер положил конец жизни Манассии и его жены! — всхлипывания и стоны заставили Сару остановиться. — Моя же несчастная жизнь, — продолжала она, — была спасена только потому, что я гостила у сестры моей матери в то время, когда напали на несчастных, чтобы взять их под суд. Когда дошло до нас известие об их осуждении на смерть, я тайно оставила свое убежище и день и ночь с опухшими, окровавленными ногами бежала в Сарагоссу. Я пришла слишком поздно и уже не застала их в живых! Я видела только их обугленные тела, привязанные к столбу!!

— Несчастная девушка! Что же затем сталось с тобой?

— Со мной? Я сделалась фурией сражений, мстительницей за мой народ, грабительницей трупов! С того лишь дня поняла я, что такое жажда мести! Нет человеческой груди, в которой ненависть ко всему, что носит имя христианина, была бы сильнее моей ненависти ко всем христианам, исключая вас, господин, вас одного! «Око за око, зуб за зуб», — эти слова сделались правилом моей дальнейшей жизни! Я была уже не Сара, застенчивое еврейское дитя, но Десдихада, что значит — гибель! Где ни ступала моя нога, она везде оставляла лишь кровь да слезы! Дух проклятия, дух умерщвленных покойников внушил мне, чтобы не быть узнанной, изменить свою наружность, сделать себя старою, страшною и таким образом следить за преступными путями брата! Ха-ха-ха! Кровавые деньги за жизнь моих родителей не пошли ему впрок! Прежние, бесчестные товарищи стал избегать его, как только у него ничего не осталось и он вынужден был поступить простым наемником в войско Филиппа II. Я в обозе следовала за ним во всех его походах в Италию, в отдаленные западные земли (за океаном), в Африку и Германию. Он стал вскоре известен как безжалостный грабитель и обманщик, а я, между тем, обирала на дымящемся поле битвы трупы христиан и, отнимая у них вещи и деньги, разбогатела! Сколько полков ни менял дон Оедо, в скольких странах ни служил он — везде, где он был, видели и Десдихаду. Я была его подруга и поверенная и все-таки — он меня не узнал!

— Оедо — брат ваш!!

— Он был моим братом! Вчера я исполнила свою клятву! Не осуждайте меня за это слишком строго! Как истинно и свято храню я в сердце своем веру в отцов так же истинно и то, что нрав мой был некогда мягок. Нужны были те ужасные преступления, чтобы превратить меня в такое чудовище! Не жадность добычи заставила меня пересилить естественное отвращение, которое чувствовала я, прикасаясь к телам тех, которым Господь судил кровавую смерть — надо же было найти средство устрашить диких солдат! Надо было бросаться первою в опасность, чтобы принудить их терпеть меня в своей среде, непротягивая ко мне рук! Я должна была представляться отвратительною и страшною, чтобы избежать позора и не быть узнанною братом! Но из всех сокровищ, которые я отнимала у покойников прежде чем другие их не ограбили, я себе ничего не оставила. Все эти громадные суммы перешли в руки моего замученного народа и усладили положение несчастных, притесняемых и преследуемых, так что, если я проклята христианами — зато, куда я не приду, в какую бы то ни было землю — везде иудеи, мои страждущие собратья, уважают Сару Иоханаан из Сарагоссы и молятся за нее! Так пришла я сюда вместе с Оедо. Брат мой пал уже так низко, что не мог быть принят ни в какой полк, состоявший из честных людей, его место было лишь между изгоями войска! Как меня, бедную девушку, месть и презрение к жизни заставили ничего не страшиться, так и его побудили к тому же корысть и неспокойная совесть, поэтому и поставили его над Федерганзенами. Я видела, какими исполинскими шагами он шел к концу и делался жертвой Кешеня. Час его наступал! Мною часто овладевало сожаление о нем, раз десять, находясь около него, мне было бы достаточно одного взмаха кинжалом — и казненные в Сарагоссе были бы отомщены! Но я, его родная сестра, не захотела его умертвить. Проклятие его сатанинских желаний, собственная его злая воля, Божия десница должны были погубить его — вот чего я хотела!