Иэн Бурума - Ёсико

• Название: Ёсико
• Автор: Иэн Бурума
• Издательство: РИПОЛ классик
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-386-05223-2

Она не выглядела ни типичной японкой, ни китаянкой. Было в ней что-то от Великого шелкового пути, от караванов и рынков специй и пряностей Самарканда. Никто не догадывался, что это была обычная японка, которая родилась в Маньчжурии…

От Маньчжоу-Го до Голливуда. От сцены до японского парламента. От войны до победы. От Чарли Чаплина до Дада Уме Амина. Вся история Востока и Запада от начала XX века до наших дней вместилась в историю одной-единственной женщины.

«Острым и в то же время щедрым взглядом Бурума исследует настроения и эмоции кинематографического Китая в военное время и послевоенного Токио… Роман „Ёсико“ переполнен интригующими персонажами… прекрасно выписанными в полном соответствии с духом времени, о котором повествует автор».

Los Angeles Times

---

— На чьей ты стороне?! Ты, гребаный шпион косоглазых! Ты, долбаная марионетка вонючих китаёз! Ты, дегенеративный блядун и наркоман! Ты, позор японской нации! Как можно выиграть войну, если кругом такие извращенцы, как ты?

Я сказал:

— Я — японец, и воюю за единство Азии.

Его кулак врезался в мои и без того распухшие губы. По подбородку опять побежала кровь.

— Молчать! — завопил он. — Заткнись, мать твою! — И ударил меня снова, а затем еще раз. Его вопли, как и побои, становились невыносимыми. — Единство Азии? Красиво брешешь, гад! Трепло поганое!!

У меня еще хватило сил возразить ему:

— Это не ложь, это миссия нашей империи. А ваши действия противоречат приказам Его Императорского Величества.

Еще один удар по голове.

— Поганый лжец, гребаный китайский шпион! Если ты с ними — ты не японец. Признайся, что ты на их стороне!

А когда это животное уставало от попыток выбить из меня признание, его сменял другой персонаж, похожий на школьного учителя в очках, куривший сигарету за сигаретой. У него были на редкость крупные ступни, и ботинки он носил просто громадные — коричневые, на толстой резиновой подошве, резко скрипевшие всякий раз, когда он вставал. С ним все обходилось без крика. Он вообще говорил мало, предпочитая ждать, когда заговорю я, и бил меня, лишь когда я начинал терять сознание. Если ты провел день и ночь без сна, потому что тебя привязали к стулу, а свет от лампы бьет тебе прямо в лицо, твой мозг начинает протестовать. Сначала тебе все время хочется плакать. Потом начинает подводить зрение, и ты уже не понимаешь, насколько реально то, что творится вокруг. Дальше приходит унижение, поскольку ты больше не можешь контролировать функции своего организма. И наконец, ты превращаешься в развалину, не соображающую ни кто она, ни где находится. С тобой остается только одна реальная штука: боль.

Я жаждал сна, точно страждущий — капли воды. Я готов был сделать что угодно, написать признание, рассказать им все, что они хотели, лишь бы мне дали возможность закрыть глаза и не оказаться разбуженным ударом в зубы. Все, чего я хотел, — это несколько минут отдыха. «Учитель» протянул мне ручку и лист бумаги. Моя рука так тряслась, что я не мог писать. Но я все же умудрился нацарапать, что являюсь декадентом, братаюсь с врагами и сливаю им наши секреты. Я отдал бумагу и закрыл глаза. «Учитель» немного потянул время, разглаживая лист с брезгливым выражением железнодорожного кондуктора, поправляя очки и шевеля губами во время чтения. Затем медленно придвинул бумагу ко мне:

— Нехорошо так шутить с нами. Мы не идиоты. Сразу можем понять, когда ты пишешь что попало, лишь бы нам угодить. Мы хотим твоего полного признания. Ты должен поверить в свое признание. И пока этого не случится, боюсь, нам придется продолжать наше дознание.

Я хотел завыть, но сил на это у меня уже не было.

После нескольких часов сна — а может, и через час, не знаю — меня разбудили в камере ведром ледяной и вонючей воды, приказали сесть прямо и думать о своих преступлениях. Вода на деревянном полу тут же замерзла, и только жуткий холод не позволял мне немедленно заснуть — холод и бдительные охранники, которые били меня бамбуковыми палками при каждой попытке лечь на пол. Я пытался медитировать, словно я монах, а не жалкий заключенный, но в мозгу лишь вихрем вертелись невнятные, а порой и ужасавшие меня образы. Я просто не мог нормально думать. Мне слышались голоса знакомых людей, они звали меня и говорили, чтобы я во всем признался. Я слышал ужасные крики, но не мог понять, доносились они извне или звучали только в моем мозгу.

Не знаю, когда это случилось и сколько времени я пробыл в тюрьме, но после того, как я написал множество признаний, которые были отвергнуты из-за их «неискренности», мне вдруг послышался голос Ри, которая пела по-китайски что-то про конфеты — «такие сладкие, такие вкусные». Наверное, я сошел с ума: подобные вещи, казалось, больше не должны меня волновать, — и все же то была самая чудесная песня, какую мне когда-либо доводилось слышать, то был голос моей персональной богини милосердия. Позже я понял, что песню эту передавали по тюремному радио — «Сладкую девчонку» из ее последнего фильма «Опиумная война». Пока я сидел за решеткой, эта песня прославила Ри на весь Китай, в точности как я и предсказывал. Тогда мы, японцы, этого не понимали, но там ее уже знали все — от Кантона до Харбина, в оккупированных японцами районах, в оплотах красных партизан и в провинциях под контролем националистов. Наверняка ее слушали и Чан Кайши, и Мао Цзэдун. Она проникла даже в бетонные казематы Специальной полиции Синьцзина. Думаю, только голос Ри Коран и не дал мне сойти с ума.

Я знал, что больше не выдержу. Как-то днем или ночью, не помню точно когда, меня вытащили из камеры, как мне показалось, на очередной сеанс — то ли с Хищником, то ли с Учителем. Меня втолкнули в допросную. Все комнаты до сих пор выглядели более-менее одинаково, но эта комната оказалась совсем иной, в таких я никогда раньше не был. Она скорее походила на кабинет — на стенах висели застекленные, в рамках, картинки японского и маньчжурского флагов. Еще более невероятной оказалась чашка с ячменным чаем, которую поднесли к моим губам и которую я выпил залпом, а потом начал икать как сумасшедший. Я попытался рассмотреть человека, сидевшего напротив меня на другой стороне стола. Лицо его было мне знакомо: крошечные глазки, пухлые губы, короткая, словно резиновая шея…

— Я же обещал, что мы еще встретимся, друг мой, — произнес человек с ухмылкой. — Хотя и надеялся, что это произойдет при более приятных обстоятельствах.

Он громко засмеялся, как над хорошей дружеской шуткой. Этот голос, смех… И тут в мозгу у меня щелкнуло: Танэгути!

А он продолжал ухмыляться:

— Добрый поступок никогда не останется безнаказанным. Вы разве не знали?

Я тупо смотрел на него. Какого черта он здесь делает? Икота делала меня каким-то нелепым.

— Нужно было убить нашу маленькую Ёсико, когда вам предоставили шанс. Сейчас у нее появились влиятельные друзья в Токио.

Мой ум отказывался работать. На какое-то мгновение мне почудилось, что он говорит о Ри. Зачем мне было ее убивать? И кто такие эти влиятельные друзья?

Но Танэгути продолжил:

— Боюсь, что она опять вернулась к своим старым проказам, наша маленькая Ёсико. Она сказала своим друзьям, что ты китайский шпион. Мне очень неприятно это говорить, но именно это хотели услышать ваши враги в Синьцзине.

Постепенно мне стало ясно: меня предала моя маньчжурская принцесса с ревнивой душонкой. Но кто были мои враги?

Танэгути велел принести еще одну чашку чая.

— Может, хотите чего-нибудь съесть? — спросил он так предупредительно, словно мы сидели в каком-нибудь ресторане.

Прежде чем я успел что-нибудь ответить, он приказал принести нам по тарелке вареных бобов. Мне дико хотелось вареных бобов, но его манера общения поставила меня в тупик. Я был очень рад, что для разнообразия меня не били по морде, но и жизнерадостная встреча в странном стиле Танэгути меня не успокаивала.

Он долго смотрел, как я пожираю булку. Свою же оставил нетронутой на тарелке. Я просто умирал от желания схватить ее. Он, наверное, это заметил, но так и оставил ее где лежала.

— А теперь перейдем к делу, — наконец сказал он. — Уверен, что вы согласитесь со мной в том, что офицеры нашей Специальной полиции великолепно справляются с работой по защите нашей имперской миссии от шпионов и предателей. Но и не удивлюсь, если узнаю, что вы уже готовы отказаться от их гостеприимства. Изменить режим питания, подышать свежим воздухом. Я прав или как?

Он явно наслаждался собой. Пожирая глазами булку на его тарелке — беспечно брошенное сокровище! — я ждал, когда он перейдет к главному.

— Радуйтесь, что сегодня у вас еще остались друзья в Синьцзине, — продолжил он. — Они-то и попросили меня сделать вам небольшое предложение, которое может быть выгодно для всех нас. Наши общие друзья очень раздосадованы слишком активной деятельностью господина Кавамуры в Шанхае. Мне не стоит разъяснять вам, что они имеют в виду. Достаточно сказать, что наша священная миссия будет значительно лучше исполнена без него. К сожалению, он очень осмотрителен и его хорошо охраняют. Поэтому нам нужен тот, кому он доверяет, желательно его друг, дабы выполнить то, что нужно. Наших друзей не волнует, как вы это сделаете, лишь бы в итоге работа была закончена. Это ваш шанс — единственный шанс, поверьте мне! — на исправление прежних ошибок….

Я хотел что-то возразить, но он предостерегающе поднял руку:

— Немедленного ответа от вас не требуется. Поспите, подумайте. Но к какому решению вы бы сейчас ни пришли, обратного пути уже не будет.

Нет ничего хуже, чем физическая боль. Но слова Танэгути сразили меня сильнее, чем удар кулаком по лицу. Этот человек был сущим дьяволом. Это он, а не Кавамура, предал нашу миссию в Азии. Именно из-за таких, как он, китайцы и ненавидели нас. Я был почти готов простить Восточную Жемчужину. Скорее всего, она не подозревала, что когда-то я спас ей жизнь. Хотя я даже не знал, как ее вывезли из Маньчжоу-го. Танэгути не оставлял следов. Восточную Жемчужину ввели в заблуждение, но дьяволу она не служила. Месть маньчжурской принцессы ужасна, но ее можно простить. А Танэгути был дьяволом во плоти.