Хидыр Дерьяев - Судьба (книга вторая)

• Название: Судьба (книга вторая)
• Автор: Хидыр Дерьяев
• Издательство: Туркменское издательство
• Жанр: Роман
• Год: 1964

Во второй книге романа «Судьба», X. Дерьяев охватывает период 1916-17 гг. Тот же аул, те же герои, но иное время. В России назревает революция. Эхо её набата докатывается до городов и сёл далёкой Туркмении. Активизируются русские рабочие, неспокойно среди бедняков-дайхан.

Автор широко показывает пробуждение народных масс в борьбе за свободу и лучшую долю.

---

Каждое время года характерно и хорошо своим цветом. Осень радует душу человека жёлтым золотом листвы, которой щедрая природа питает землю для будущих ростков. Зима бодрит холодком и веселит снеговым покровом, обещающим влагу полям и пастбищам. По весне распускаются яркие цветы, расцветают лучшие человеческие чувства, ободряются надежды. Знойное лето дарит людей многочисленными фруктами и плодами, дарит уверенностью в завтрашний день.

Такой уверенности не несло лето тысяча девятьсот семнадцатого года марыйским дайханам. Тусклым рыжим пятном просвечивало сквозь пыль бессильное солнце, и казалось, что впрямь небо навалилось на землю, чтобы задушить всё живое, расплющить всё сущее своей непомерной душной тяжестью. Детям снились кошмары, они отчаянными воплями будили по ночам матерей. Мужчины, вздыхая и шепча молитвы, то и дело подтягивали верёвки у кибиток, поправляли подпорки, чтобы сумасшедший ветер не свалил непрочное жильё.

В один из таких вечеров, прислушиваясь к разбойному свисту и хохоту неистовствующего ветра, трое друзей сидели в маленьком домике Сергея Ярошенко. Говорил Берды:

— Бедняга. Мурад-ага рассказывал: когда-то было время не добрее нынешнего. Хивинские беки били бедняков топорами, а потом тащили бедняков к кази и требовали уплаты за то, что топор иступился. Кази говорил бедняку: «Ты не уплатил ему за то, что он старался и бил тебя топором, за это я посажу тебя в зиндан». И сажал… Так говорил Мурад-ага. Где он теперь? Словно и не рождался на свет, бедняга! А всё подлое имя Бекмурад-бая! И со мной что сделали? Не легче, чем если бы топором ударил, а потом ещё уплатить за это потребовал. Чёрный камень навалили мне на сердце, никакими силами не столкнуть его. Что могут сделать хуже? Всё, что в их силах было, уже сделали. Убить, могут? Мне смерть не страшна. На одну голову и смерть одна, двух не будет. Ходит, вынюхивает, высматривает, как охотник добычу! Думает, не вижу, как его человек в Мары на пятки мне наступает. Но я ему не джейран! Захочет ещё Бекмурад-бай вернуться по своим следам, да следов уже нет — нет между нами мира до скончания веков!

Дурды подрёмывал полулёжа, склонив голову на руку. Время от времени он чуть приоткрывал глаза, шевелил ногой, нащупывая винтовку. Убедившись, что всё в порядке, снова погружался в приятную дремоту.

Аллак, не мигая, смотрел на огонёк семилинейной лампы, трепетавший от сквозняка, как залетевшая в стекло жёлтая бабочка. Он думал о своём, но оно тоже сводилось к Бекмурад-баю, который сначала обманом отнял у него землю, потом чуть не заставил стать предателем и убийцей лучшего друга и, наконец, самого лишил спокойного угла, заставил скитаться по тайным тропам и чужим кошам. Где-то ждёт его Джерен, жена, вянущая, словно мак от недостатка влаги, а он ходит таясь, как преступник, не зная, на чью подушку положить голову завтрашней ночью. Кто назначил ему так ходить, за какие вины и прогрешения?

Выслушав Берды, Сергей сказала

— Бекмурад-бай сильный и хитрый враг. Но умением, говорят, и отца родного одолеть можно, не то что бая. Недавно мы сделали очень большое дело — сумели одолеть мирабов и баев при дележе водных наделов. Я рассказывал о вас городским товарищам, они просили передать вам благодарность за смелость и решительность. Так мы и дальше должны действовать. Личная беда одного — беда всех. Не только тебе, Берды, насолил Бекмурад-бай, сотням людей он стал костью поперёк горла. Его время придёт, за всё ответит. Но мы сейчас не должны распылять силы, не должны поддаваться минутному чувству. Свою сноровку и хитрость мы противопоставим сноровке и хитрости Бекмурад-бая, покажем народу, что он не так силён, как кажется, что правда на стороне народа. Ты согласен со мной?

— Согласен! — Берды сверкнул в улыбке крепкими зубами, доверчиво заглянул Сергею в лицо. — Бекмурад хитрый — мы тоже хитрые. Бекмурад ударил — мы ударили. Когда-то я поклялся, что за всё, сделанное Бекмурад-баем, отплачу ему тем же. Думаю, что надо ходить не с опущенными, а с насторожёнными ушами. Пробовал Бекмурад-бай сладкое, пусть теперь попробует и горькое!

— Ты что-нибудь задумал?

— Да! Я хочу увезти дочь Бекмурад-бая!

— Зачем она тебе? Или жениться на ней задумал?

— Пусть она алмазная будет — мимо пройду, не взгляну! Лучше за бок красного дракона схватить, чем взять за руку дочь Бекмурад-бая и сказать: «Любимая!».

— Тогда я тебя не понимаю.

— Как не понимаешь! Позор хочу на голову Бекмурад-бая обрушить! Пусть камни горячие от стыда глотает!

— Украсть хочешь девушку, а потом назад вернуть? — догадался наконец Сергей.

— Не украсть, а умыкнуть, — поправил Берды. — Пусть Бекмурад на своей шкуре испытает то, что он даёт испытывать другим!

После непродолжительного молчания, Сергей грустно сказал:

— Вот ещё одно зло, с которым предстоит борьба.

— Где зло? — не понял Берды.

— Нельзя девушку увозить? — попытался сообразить Аллак.

— Да не только это! — Сергей поморщился. — Вообще отношение к женщине менять надо. Женщину покупают, женщину продают, никаких прав нет у неё. К иной скотине с большим уважением относятся, чем к бедной женщине. Разве это справедливо?

— Так было всегда! — удивился Аллак. — Чем ты недоволен?

— Знаю, что было! — сказал Сергей. — Много плохого и неправильного было и есть. О женском вопросе говорить ещё рано, до него черёд дойдёт. Но мне хотелось, чтобы мои лучшие друзья были выше скверных обычаев.

— Мы не нарушаем обычай! — сказал Берды,

— Я не говорю, что нарушаете, — Сергей доверительно положил руку на плечо парня. — Я говорю о том, что не надо следовать дурному обычаю. Чем, скажи, провинилась перед тобой девушка? Ведь ты не только её отца, ты её позоришь, на всю жизнь пятно оставишь! Разве она причастна к злодейским делам своего отца?

— А Узук чем провинилась, что её жизнь изломали и заплевали?! — вспыхнул Берды, сбросив с плеча руку Сергея и даже не заметив этого. — Оразсолтан-эдже твои слова говорит, а я не согласен! Корень плохой — все ветки дурные!

— Не горячись, друг, — ласково сказал Сергей, — не все пословицы справедливы. Оразсолтан-эдже не меньше твоего страдает от горя дочери, но, как видишь, она понимает, что за дела Бекмурад-бая должен отвечать Бекмурад-бай, а не его жена или дочь. Я понимаю, что для Бекмурад-бая позор дочери будет очень тяжёлым ударом, однако пострадает совсем невинный человек, будет бесповоротно искалечена жизнь девушки. Ты требуешь справедливости, ты борешься за справедливость — неужели тебе непонятно, что ты хочешь поступить очень несправедливо?

Берды, нахмурясь, молчал. Молчал и Аллак. Он понимал, что Сергей прав и в глубине души был вполне с ним согласен, но боялся огорчить Берды. Берды ведь отчасти тоже прав: когда пожар заливают, чистой воды не ищут. А такого удара, какой готовит Берды Бекмурад-баю, ещё никто не накосил. Вертеться будет, как змея, перерубленная пополам лопатой! Так ему и надо, по заслугам аллах накажет! Однако и девушку жаль. Куда она пойдёт, куда глаза от стыда прятать будет? Вот так всегда в этой жизни, будь она неладна: кто молоко выпил — облизывается, а кто пиалу облизал — попался!..

Если бы Аллак знал, какая страшная участь ожидает девушку, он обязательно отговорил бы Берды от задуманного дела. Да и сам Берды, несмотря на всю свою ненависть к Бекмурад-баю и его роду, отказался бы от такой мести, если бы предвидел, чем всё кончится. Но не дано человеку видеть грядущее, и поэтому Аллак промолчал, а Берды, заметив, что Дурды приоткрыл один глаз, разбуженный внезапно наступившей тишиной, сказал:

— Идём! — и поднялся, затягивая пояс.

Сладко зевая во весь рот, Дурды с хрустом потянулся, пробормотал что-то невнятное насчёт собачьей жизни и вскинул на плечо пятизарядку. Сочувственно вздыхая, так и не решив окончательно, кто из двоих прав, поднялся и Аллак.

— Подумай, Берды, над моими словами, — сказал, провожая их, Сергей. — Эх, ветрище какой дует!.. Неправ, ты, Берды. Девушка совершенно не при чём, и твоей затеи я не одобряю, — так и знай!

Отойдя на некоторое расстояние, Берды сердито пробормотал:

— Не говори про свою головную боль тому, у кого голова не болит!

— Что? — не расслышал Дурды, ещё окончательно не очнувшийся от своего дремотного состояния.

— Ничего! — огрызнулся Берды и продолжал бурчать: — Ты не согласен! Клычли тоже в городе бывает, в медресе учился, а он — одобряет, потому что — туркмен, понимает, где правда, где ложь. «Я не одобряю»! Ну, и не одобряй! Люди к нему с открытой душой идут, думают, что советом поможет, а он упрекать начинает. Конечно, с чужой боли голова не болит!..

За Сергея вступился Аллак.

— Ты напрасно так, Берды, — сказал он. — У Сергея забот больше, чем у нас троих: обо всех бедняках думает. А не одобряет он потому, что так его совесть подсказывает. По-твоему, только тот человек хорош, кто говорит приятные тебе слова? Он русский, он все наши дела понимает… А может быть, и мы немножко неправильно поступаем, а? Девушка не виновата…