Юрий Борев - Луначарский

• Название: Луначарский
• Автор: Юрий Борев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03304-7

Анатолий Васильевич Луначарский (1875–1933) был личностью многогранной и потому неординарной, и как подчеркивает автор в своей работе, отсюда и крайняя сложность в трактовке его позиции. Его называли романтиком и утопистом, он заметно выделялся среди других партийных функционеров своими идейными пристрастиями, сильно отличавшимися от российского варианта марксизма. Именно его мировоззрение, считает автор, делает Луначарского одной из самых противоречивых фигур в большевистском руководстве, наиболее подверженной критике со всех сторон.

---

Не подлежал оглашению и не обсуждался на съезде ленинский проект дополнительной резолюции о вооруженном восстании. Эту дополнительную резолюцию раздали делегатам для ознакомления.

Меньшевики отказались от участия в съезде и собрали в Женеве свою конференцию.

Уже в этот период у Луначарского наметились философские расхождения во взглядах с В. И. Лениным. Позже, после Штутгартского конгресса Второго интернационала (1907), эти расхождения стали причиной отхода Луначарского от большевизма.

Несмотря на это, Ленин видел в Луначарском выдающегося оратора-полемиста и, по свидетельству Горького, считал его «на редкость богато одаренной натурой».

Во второй половине ноября 1905 года Луначарский по телеграфному вызову Ленина выезжает из Флоренции в охваченную революцией Россию. Сразу же по приезде в Петербург Анатолий Васильевич отправляется на Невский. Он шагает по проспекту до его пересечения с набережной Фонтанки. Там в угловом доме 68/40 расположена редакция большевистской легальной газеты «Новая жизнь».

Начинаются горячие и напряженные журналистские будни, полные споров, борьбы, литературного труда, новых знакомств. В их числе было и знакомство с Алексеем Максимовичем Горьким.

Горький снял шубу, не найдя, где ее повесить, положил на широкий редакционный стол и остался в черной косоворотке навыпуск, подпоясанной узким ремешком. На ногах его сверкали до блеска начищенные хромовые сапоги, в которые были вправлены черные брюки.

Луначарский внимательно рассматривал знаменитого писателя: высок, сутуловат, однако время от времени вспоминает об этом и выпрямляется. Горький пошел навстречу Луначарскому, протянул озябшую на осеннем ветру руку, широко улыбнулся и сказал, поглаживая рыжеватые, аккуратно подстриженные усы:

— Наслышан о широких знаниях и способностях ваших, Анатолий Васильевич. Рад познакомиться и рад, что мы с вами будем сотрудничать в этой газете.

Луначарский с приветливой почтительностью улыбнулся, поблагодарил за добрые слова и лестное мнение писателя, а тот продолжал:

— А вы, я слышал, из теплой Флоренции в нашу революционную круговерть?

Луначарский подтвердил:

— Да, я из Флоренции, по телеграфному вызову Ленина.

Горький признался:

— Неважно себя чувствую, простужен, высокая температура. Однако у меня сегодня богатый на знакомства день. Вот вас узнал, а перед тем, как в редакцию поехать, впервые встретился с Лениным.

— Я осведомлен: вы привезли на заседание ЦК резолюцию Московского комитета большевиков. Будем готовиться к вооруженному восстанию. Сегодня 27 ноября, а в первых числах декабря все должно начаться.

— Да. Назревают события. Мир перекрашивается в другой цвет только кровью. Грустный закон истории. Однако закон, и действовать приходится сообразно с ним.

Стараясь занять своего нового знакомого беседой и сгладить шероховатость его вхождения в среду столичной интеллигентской элиты, Алексей Максимович спросил:

— Помимо газетных дел успеваете что-нибудь?

— Приходится много выступать на рабочих собраниях. Выступаю с докладами перед студенчеством и другой публикой. Много читаю платных лекций. Сбор — в кассу партии.

— Похвально, — как волжанин, немного «окая», пробасил Горький, а Луначарский продолжал:

— Стараюсь преуспеть и в творчестве. Вот закончил двухактную пьесу «Из иного мира». Собираюсь отдать в журнал «Мир божий» Кранихфельду, а если разрешите — вам покажу для прочтения и желательного помещения в сборнике «Знание». Для меня ваше издание предпочтительнее.

— Покажите. Смущает меня только, что творчеством вы занимаетесь между уймой дел. Литература ревнива и не прощает других увлечений. Писательский труд требует полной сосредоточенности. Жизнь в искусстве требует всей жизни художника, и он творит всей своей жизнью. Иначе недолго стать графоманом.

— Сосредоточиться пока не получается. Вот победим в революции, тогда…

— Тогда только и начнутся главные заботы, — пошутил Горький.

— Возможно. Ныне же я стараюсь писать об истории рабочего движения. В «Образовании» идет статья.

— О чем?

— О Первом интернационале. Еще недавно марксистов упрекали в преувеличении значения рабочего класса. Сегодня его историческая роль не вызывает ни у кого сомнений не только в Западной Европе, но и у нас. Теперь марксистов обвиняют в незаконной претензии на исключительные права представлять экономические и политические интересы рабочего класса.

— Интересная, но трудная тема… — сочувственно покачал головой Горький.

Луначарский, продолжая беседу, разглядывал писателя: глаза сосредоточенные, внимательные, с лукавинкой, густые волосы. Анатолий Васильевич перевел разговор на остро интересующую его тему издания газеты:

— Алексей Максимович, хочу сказать вам как одному из основателей «Новой жизни», что в нынешних условиях такая легальная газета — большое дело. Однако в наследство от ее легального происхождения нам достались неожиданные попутчики, не имеющие к большевистской печати никакого отношения. Мы их высадим из «Новой жизни».

— А вы драчливый! — улыбнулся Горький.

— Что поделаешь. На войне как на войне.

— Ну что же, воюйте. Дело правое. Впрочем, кажется, вам и воевать не придется: ЦК сегодня решил изменить состав редакции «Новая жизнь».

— Спасибо, Алексей Максимович, за добрую весть. Ужасно разношерстна современная русская интеллигенция. И не со всеми за один стол сядешь.

— Вы правы, Анатолий Васильевич. Но верно и особое значение русской интеллигенции. В России, которая, по словам Некрасова, «и убогая, и обильная, и могучая, и бессильная», главные носители культуры — люди искусства. У нас нет прочных традиций, и поэтому люди искусства являются истинным духовным авторитетным правительством страны.

— По Платону, править народом должны философы, а по Горькому — художники?

— Я не говорю — должны. Я, Анатолий Васильевич, говорю о реальных условиях нашей культуры. Впрочем, не будем спорить. Лучше я задам тривиальный вопрос, который меня действительно интересует. Над чем вы сейчас трудитесь?

— Вот, вычитываю статью «Социальная революция», выйдет в завтрашнем номере нашей газеты. — Луначарский протянул Горькому гранки.

Горький пробежал глазами текст: «Социальная революция в России возможна лишь в связи с европейской социальной революцией. Многое, однако, заставляет думать, что она может прийти скорее и неожиданнее, чем предполагают»…

— Интересно. Завтра в номере прочту. А сейчас, прежде чем попрощаться, хочу пригласить вас принять участие в первом редакционном совещании журнала «Жупел». Совещание состоится вскоре на квартире художника Билибина. Вот вам адрес. — Горький подошел к большому редакционному столу и карандашом на обрывке бумаги написал несколько слов. — Хочу заметить, — продолжил он, — что журнал предполагается сатирического направления, и было бы хорошо, чтобы вы приготовили и высказали ваши соображения по этому предмету.

За кулисами жанра: факты, слухи, ассоциации

Протоколы сионских мудрецов были подложены Николаю II, и он, ознакомившись с ними, сказал: «Революция 1905 года — результат работы жидов и масонов». Однако вскоре, узнав от Столыпина, что протоколы сионских мудрецов фальшивка, царь высказался по-другому: «Чистое дело грязными руками не делают».

* * *

В 1905 году Керенский был эсером и собирался убить царя.

* * *

В 1905 году после объявления конституции дрессировщик Владимир Дуров выступал в ялтинском цирке. Он вывел на сцену собаку и приказал ей: «Лови себя за хвост, но смотри не оторви его, а то станешь собака куцая, как наша конституция».

Генерал Думбадзе издал приказ: обязать Дурова ни о хвостах, ни о конституции не говорить ни слова.

* * *

В 1908 году в открытом письме Толстой призвал индийцев к ненасильственному сопротивлению. Это письмо вдохновило Ганди.

Глава четвертая ПОРАЖЕНИЕ ПЕРВОЙ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Свои эстетические взгляды первого десятилетия XX века Луначарский выразил в статье «О художнике вообще и о некоторых художниках в частности» (1903) и в работах «Основы позитивной эстетики», опубликованной в сборнике «Очерки реалистического мировоззрения» (1904), «Этюды критические и полемические», «Марксизм и эстетика. Диалогов искусстве» (1905) и других. Они написаны под влиянием одного из классиков позитивизма Спенсера, университетского учителя Луначарского Р. Авенариуса и известного участника российского социал-демократического движения А. Богданова. Дух позитивизма и эмпириокритики живет в этих работах, иногда взаимодействуя с марксистским подходом к искусству, которое должно соответствовать «идеалу жизни».