Хидыр Дерьяев - Судьба (книга первая)

• Название: Судьба (книга первая)
• Автор: Хидыр Дерьяев
• Издательство: Туркменское государственное издательство
• Жанр: Роман
• Год: 1963

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы.

Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию.

Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение.

Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе.

«Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

---

— Тётя Огульнар, выйдите на минутку, — попросил Берды, — мой товарищ вам два слова скажет.

— Идём, хан мой, от тебя можно и все десять слов послушать…

— Что нового в Мары, племянник, как народ живёт? — спросил Нурмамед, проводив взглядом жену и Узук. — Несколько лет я уже не бывал в Мары. Изменилось, наверное, многое…

— Что там могло измениться дядя! Как был город, так он и остался. По разному люди живут. Кое-кто плов и чектырме[81] кушает, а большинство бедствует.

— Ай-я-яй… — покачал головой Нурмамед. — А такой большой и богатый город. Когда же люди перестанут па судьбу жаловаться?

— Когда у верблюда хвост до земли дорастёт, — невесело пошутил кто-то.

— Верно! — поддержали в толпе. — Когда вода выше головы, всё равно — на один вершок или на десять. Бедняк что в большом городе, что в маленьком ауле — везде бедняк.

…Во дворе Узук спросила у своей спутницы:

— Где ваша кибитка, тётушка?

— Вот эта самая, откуда мы вышли.

— А рядом — чья?

— Рядом младшая сноха живёт.

— Пойдёмте в её кибитку!

В кибитке не было никого, кроме здоровенной краснощёкой девахи, испуганно отвернувшейся к стене при виде незнакомого мужчины.

— Вы только не пугайтесь, тётушка, — слабо улыбнулась Узук и сняла тельпек. Две тяжёлые чёрные косы упали вниз.

— Вай! — вскрикнула Огульнур.

Обернувшись на восклицания, краснощёкая девица растерянно уставилась на Узук, прикрыв рот рукой.

— Помоги мне сапоги снять, — попросила её Узук. Она попятилась.

— Давай я помогу, — сказала опомнившаяся Огульнур. — Она ещё не научилась сапоги с джигита снимать. Вот отдадим её за восемьдесят верблюдов с золотом да семьдесят верблюдиц, гружённых халатами, тогда она быстро всю науку женскую постигнет.

Девушка хихикнула.

Узук развязала пояс, скинула халат, брюки, рубашку и осталась в алопламенеющем платье.

— Ну, как, теперь я не похожа на мужчину?

Догадливая Огульнур — недаром сорок лет на свете прожила — достала откуда-то бёрук[82], протянула неожиданной гостье. Узук надела его на голову. Огульнур накинула на неё сверху бархатный пуренджик. Только после этого краснощёкая хозяйка кибитки осмелилась подойти к Узук.

— Вай, до чего же я простая, до чего недогадливая! — изумлялась она. — Даже косы увидела — и то не поверила, что вы не мужчина.

— Простота говорит о добром сердце, — похвалила её Узук.

А тем временем Огульнур, смеясь, вернулась в свою кибитку.

— Молодец, племянничек! — закричала она ещё с порога. — Теперь у тебя не два глаза, а все четыре? Молодец! Вы, люди, слышали новость? Нет, так послушайте. Наш племянник привёз с собой не товарища, а девушку! Вон, пойдите посмотрите, в женском платье джигит сидит!

Заахав, все девушки и женщины ринулись в соседнюю кибитку, окружили Узук, затормошили её. Одни называли её сестрицей, другие — племянницей, третьи — тётушкой. Смутившаяся было Узук сразу почувствовала себя в этом весёлом шумном сборище, как в родной семье.

Пока Берды рассказывал дяде свою историю. Нурмамед то одобрительно крякал, то средито морщил редкие брови, то весело смеялся.

— Хорошее дело сделал, племянник, чтоб не сглазить, — подытожил он. — Теперь мне понятно, почему вы через пески ехали, а не по железной дороге. У кого, говоришь, отнял свою невесту?

— У Бекмурад-бая, я же вам сказал…

Нурмамед задумался: он хорошо знал Бекмурад-бая и понимал, что такое дело добром не кончится. Но сдаваться не собирался.

Через некоторое время во дворе началась весёлая суматоха.

— Свадьба! У нас будет свадьба! — завопили босоногие девчушки и кинулись наряжаться в свои нехитрые наряды.

Нурмамед послал младшего брата за муллой. Средний брат, чиркая ножом по бруску, пошёл к глинобитной клетушке, где ещё с весны откармливалась пара добрых валухов. Женщины стали разводить огонь в наружных оджаках, собираясь готовить чектырме. Некоторые побежали переодеваться. Словом, суматоха была полная, и только к вечеру всё было готово для свадьбы.

Осенние вечера быстро переходят в ночь. Пока собирались приступить к венчанью, стало совсем темно. Но Нурмамеда беспокоила не темнота. Он поторапливал женщин по другой причине. И когда один из племянников сунул, голову в кибитку, где вокруг, муллы собрались несколько старших мужчин, и сказал: «Дядя, Нурмамед, выйди во двор, к тебе приехали», он ощутил лёгкий нервный озноб. То, чего он ждал, не миновало его дома.

Шестеро всадников, спешившись, стояли у лошадей. Нурмамед поздоровался, пригласил их в кибитку, почтительно пропустил гостей впереди себя. Их усадили на самое почетное место, перед каждым поставили чайник и пиалу. Последовали традиционные вопросы приветствия — о здоровье, жизни, делах, семье.

Двое из вновь прибывших носили большую чалму. Их знали — это были ишан и ахун. Знали люди и Овезмамед-бая. А вот остальные трое были чужими, и только один Нурмамед был знаком с волчьим взглядом Бекмурад-бая.

— К нам приехали гости из Мары, — сказал ишан. — Вот его зовут Бекмурад-баем, это очень почтенный человек, один из самых знатных и уважаемых баев Марыйского уезда… Вот это его ближайший родственник Вели-бай, тоже знатный человек. А это уважаемый Сарбаз-бай, в песках нет никого равного ему по богатству… Очень знатные люди почтили нас своим присутствием…

Ишан сделал паузу, обвёл глазами сидящих.

— Марыйские гости приехали по важному делу… Нехорошее случилось дело. Да, люди, очень нехорошее, но всё равно надо говорить о нём. В вашем селе прячутся парень и молодая женщина, невестка вот этого почтенного Бекмурад-бая. Парень, что приехал с ней, пастух. Он в пустыне потерял человеческий облик, да падёт на него кара аллаха, он украл невестку Бекмурад-бая! Это преступление перед законом и перед богом. Никто не должен защищать проходимцев, готовых на всякую пакость, не признающих ни шариата, ни совести. Таких негодяев надо изгонять, убивать их камнями! Встать на защиту проходимца — всё равно, что самому сделаться участником его преступления. Защитник сам превращается в безнравственного подлеца, виновного перед верой!

— Кто яшули этого села? — хмуро спросил Бекмурад-бай.

— Пожалуй, можно сказать, что мы яшули, — ответил Нурмамед.

— У кого остановились беглецы?

— У нас. Гостеприимство — священный долг каждого мусульманина.

— Знаю. Никто не собирается нарушать долг. Проводите их на дорогу!

— Мы их не звали, они сами пришли. По своему желанию они и уедут, а мы им приказывать не можем.

Бекмурад-бай вопросительно посмотрел на ишана. Ишан сердито повернулся к мулле.

— Мулла Ораз, зачем вы пришли сюда?

Смущённый неожиданным поворотом событий, мулла молчал.

— Я вас спрашиваю, мулла Ораз: зачем вы здесь?!

— Нас попросили обвенчать молодых.

— Вы знали, кого собирались соединить перед лицом бога?

— Парня и… девушку…

— Теперь вы знаете, какая это девушка и какой парень. Будет законным ваше венчанье?.. Отвечайте, когда вас спрашивают, мулла Ораз! Будет законным, если вы обвенчаете чужую жену с проходимцем?

— Мы ошиблись, ишан-ага… Просим простить нашу невольную вину…

— Мы можем простить, но простит ли бог?

— Ошиблись мы… ошиблись, ишан-ага… — И мулла попятился к выходу.

— А вы, Нурмамед, если являетесь яшули этого ряда, немедленно распорядитесь вывести нарушителей серы на дорогу.

— Хорошо, — неожиданно согласился Нурмамед. — Если вы, ишан-ага, настаиваете, я прикажу вывести их. Но перед всеми собравшимися дайте слово, что если прольётся их кровь, она падёт на вас!

— Мало ли кто кого убивает в народе! вмешался ахун. — Ишан-ага не может брать на себя ответственность за каждое убийство. Пустое вы говорите.

— Я дело говорю, ахун-ага! Если не можешь отвечать, то и вмешиваться не надо в чужие споры. Этот парень — мой родной племянник. Да будь он хоть десять раз незнакомцем, но, если он попросил моей защиты, я не выдам его палачу.

— О каком палаче вы говорите? — удивился ишан.

— Тот, о котором я говорю, сам знает. Я не святой человек, но вижу, как на ноже палача алеет свежая человеческая кровь. А вы, ишан-ага, к богу же, неужели для вас это является тайной?

Бекмурад-бай с хрустом сжал кулаки, метнул на Нурмамеда испепеляющий взгляд. Ахун примирительно сказал:

— Намёки тут ни к чему…

— Я не знаю, что такое намёк, и не умею говорить намёками! — перебил его Нурмамед. — Я говорю только правду. Не мне спорить с ишанами и ахунами. Они люди учёные. Мне трудно доказывать, где нарушен устав веры, где — не нарушен. И карман у меня набит не так туго, как у других, я не имею возможности пригласить для спора своего ишана и ахуна. На арбе, как говорят, зайца не поймаешь. Но я живу среди людей, вижу и хорошее и плохое. Хорошее я называю хорошим, плохое — плохим. Так я понимаю шариат! Я не признаю такой шариат, который разрешает Бекмурад-баю только потому, что он силён и богат, отнять у родителей единственного ребёнка. Наш ишан не раз повторял нам слова священного писания: «Воистину аллах велит творить справедливость и добро, шариат не может требовать от человека злых поступков». Нет в нашем шариате ничего подобного!