Хидыр Дерьяев - Судьба (книга первая)

• Название: Судьба (книга первая)
• Автор: Хидыр Дерьяев
• Издательство: Туркменское государственное издательство
• Жанр: Роман
• Год: 1963

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы.

Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию.

Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение.

Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе.

«Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

---

…Будь проклята ты! Будь проклята ночь бессилия и позора!

… Боже всемогущий и милосердный, скоро ли рассветёт?! Неужели вечно будет длиться эта ужасная тьма?… Неужели вечно будут ползать по телу липкие холодные мокрицы и кошмарная, постыдная боль будет отдаваться в каждой частице тела?! Нет больше сил терпеть!..

— Ой, мамочка моя родная!..

— Лежи! — И грубый удар кулака в бок.

* * *

Утром, когда Аманмурад вышел, Узук окружили байские жёны и дочери. С понятным любопытством поглядывая на гелин, они тараторили, как ни в чём не бывало, словно ничего ужасного и не произошло.

Волосы Узук были заплетены, как это положено замужней женщине. Ей вытерли влажной тряпкой лицо, надели новое платье, навесили украшения. Она покорно отдавалась их рукам, сама не делая ни одного движения, и только один раз попросила пить.

Обрядив её, женщины предложили пойти погулять. Она не шевелилась, глядя в одну точку перед собой остановившимся взглядом. Тогда они, поговорив ещё немного, одна за другой вышли, шурша новыми, праздничными платьями. А Узук, закутавшись с головой в одеяло, снова легла, повернувшись лицом к стене.

Вошёл Аманмурад, грубо дёрнул одеяло.

— Вставай! Довольно вылёживаться!

Сжавшись в комочек, Узук смотрела на него как на пустое место.

— Вставай! Ты ещё не получила весть о смерти отца, мать твою… Вставай, иди работать по дому!.. — и хлопнул дверью.

Не пытаясь больше лечь, Узук смотрела на клочок неба, видимый в окно…

…Новый день. Самый обычный день… Почему же он обычный, почему не изменился против других? И солнце светит, как всегда, оно не померкло, не закатилось… Эх, ты, равнодушное солнце! Я думала, что ты ласковое, а тебе всё равно, что творится на земле, и добро и зло одинаково оделяешь ты своим светом и теплом… Может быть, каждый день ты видишь сотни таких же несчастных, раздавленных судьбой, как и я, — и тебе всё равно. Разве можно так жить, солнце, солнышко ясное, разве можно?… От кого ждать помощи?… Был бы мой отец богат, как Сухан-ага, разве случилось бы со мной такое! Или братья стояли бы за моей спиной… А что — Дурды, он мальчик, он слаб… Где моя воля? Где свобода, где девичья честь моя?… Ты слышишь, солнце?

Крупные слёзы катились по щекам Узук, но то не были слёзы облегчения, застывший ком в груди давил по-прежнему. И было такое ощущение, словно прыгнула в пустоту — и летит, летит, летит… До тех пор, пока острые камни на дне обрыва не оборвут этот жуткий полёт. А камни уже близко…

Волчьи уши на добыче

Недобрая весть вернула многих с половины дороги. Но только под вечер, когда собрались все, бывшие на базаре, люди сошлись у дома Сухана Скупого. Наиболее старших и уважаемых пригласили в кибитку бая, остальным предложили пока разойтись. Но никто не ушёл. Взбудораженные, оскорблённые неслыханной дерзостью похитителей люди желали немедленно знать все подробности.

Сухан Скупой сидел, не поднимая головы, всем своим видом показывая, что случившееся его опечалило и глубоко задело. Сообразно с этим и голос его был негромок, слова катились по самому краешку грусти, то и дело срываясь па испуг — и собравшимся было непонятно, почему трусит бай.

— Да, люди… вот все вы собрались сюда… Одних мы позвали, другие сами пришли. Но — пусть все знают… Мне не нужно объяснять, зачем вы собрались. Случилось в нашем ауле такое, что язык не поворачивается сказать. Деды и прадеды наши не знали такого, да… Позор на нас всех. И на вас позор, и на меня, как на яшули, в три раза больше позор. В нашем ряду живёт бедная семья, с которой обошлись так жестоко, под нашим покровительством она находится — значит наша честь задета тут в первую очередь. Это нас лично оскорбили разбойники, похитив девушку. Наши седины и наше доброе имя… Нам теперь хоть от торговли отказывайся, не появляйся на базаре в городе. Плохое дело получилось…

Сухан Скупой сунул руку под рубашку, кряхтя от наслаждения, почесал один бок, потом — второй, и продолжал:

— Да, люди… обидели бедную семью… Увезли девушку… Отцу с матерью горе-то какое!.. Ай-я-яй какое горе!.. Надо бы эту… как её… мать девушки пригласить сюда, а?

Собравшиеся хмуро слушали пространные разглагольствования Сухана Скупого. Один из дайхан прошептал на ухо соседу:

— О чём говорит, язык бы у него отсох? Причём тут торговля и всё остальное? Что он воду решетом черпает? Ещё яшули называется!.. У скотов ему яшули быть, а не у людей.

Сосед усмехнулся краем губ и громко сказал:

— Незачем вызывать почтенную Оразсолтан-эдже. Она больная лежит, встать не может — сильно ударил её один из бандитов. С ней всегда можно поговорить, а вот вы посоветуйте, что нам делать.

Дайхане одобрительно зашумели.

— Верно говорит! Советуйте, если имеете что посоветовать!

— Узнать бы надо, кто увёз девушку.

— Говорят, из рода Бекмурад-бая…

— Конечно, они! Кто-то из наших базарников видел, когда они большак перескочили и в степь подались.

— А если видели, почему не остановили?

— Попробуй останови вооружённых! Да и кто знал, что такое они везут…

— Что долго разговаривать! Седлать коней — да в их аул!

— Напасть-то можно… Крови может много пролиться…

— А позор сносить лучше?!

— Властям заявить надо.

Ясное дело — властям. Взять представителя — и к ним…

— Рубить их надо, собак, а не властями пугать!

Люди заспорили, перебивая друг друга. Одни предлагали обратиться к властям, другие ратовали за немедленное нападение на обидчиков, третьи предлагали подождать до окончательного выяснения дела, четвёртые вообще колебались, не зная, куда присоединиться. Кто-то даже выкрикнул, что нет смысла громко шуметь, подобные случаи, мол, бывали в других аулах, надо просто с похитителей выкуп требовать. Но на советчика зашикали со всех сторон, и он стушевался. Преобладающее мнение склонялось в сторону немедленной мести.

Те, кто стоял во дворе, услышав спор, сгрудились у дверей и тоже кричали:

— Нечего за советами время терять!

— Седлайте коней, джигиты!

— Отомстить тем, кто умыкнул девушку!

— Никто себя щадить не будет — на всём селе оскорбление лежит!

— Власти нам не подмога!

— Эгей, люди! — в общий гомон ворвался чей-то — пронзительный голос. — Незнакомый человек приехал! На коне приехал…

Дайхане постепенно затихли. Услышав о приезжем Сухан Скупой испуганно икнул и начал подниматься, но гость уже входил в кибитку, пригнувшись, чтобы не задеть верхний брус дверной рамы высоким тельпеком. Рослый и широкоплечий, крепко перетянутый в талии, он смотрел исподлобья, но без страха, скорее с любопытством. Его густую окладистую бороду круто посолила седина, за поясом, рядом с дорогой рукоятью плётки торчали серебряные инкрустированные рубинами и сапфирами ножны кривого турецкого ятагана. Этого человека знали многие па бесшабашной удали и дерзким выходкам.

Гость обошёл всех сидящих в кибитке, вежлива поздоровался за руку с каждым. Люди потеснились, освобождая ему место, пододвинули чайник. Налив чаю на донышко пиалы, приезжий выпил и, минуя традиционную лесенку приветствий, сказал:

— С вашего разрешения, мы приехали по просьбе одного человека…

Дайхане молчали, догадываясь о цели приезда гостя. Сухан Скупой торопливо сказал:

— Говорите свою весть… Люди послушают вас…

Приезжий снова налил чаю, не спеша сделал несколько глотков, тронул ребром указательного пальца усы.

— Хорошо, что все оказались в сборе… Приятно, что все яшули аула здесь — моя весть для них. Наше дело, как у посыльного: передать то, что просили. Выгоды мы никакой не преследуем… Сегодня сижу в своей лавке — бежит мальчишка: «Дядя Бекмурад очень просит приехать к нему». А почему не приехать, если просит человек? Приехал. Встретил он меня расстроенный, говорит: «Беда! Наши молодцы таких дел натворили, что хуже не придумаешь». Ну, и рассказал всё, как было. «Ты, говорит, — человек сторонний, люди тебя уважают, к слову твоему прислушиваются — поезжай, говорит, уладь как-нибудь это дело. Попроси для нас девушку, а калым мы заплатим любой, торговаться не будем». Ну, я и согласился. Чего в жизни не бывает? Даже пальван[26] на дынной корке поскользнуться может. Бывают дела, которых никак не исправишь. Всё равно, что слово: сказал — на место уже не водворишь… — Гость метнул косой взгляд на Сухана Скупого, который сидел как на горящих углях, пряча в густой бороде усмешку. — Вот и это. дело такого рода… Самое лучшее для обеих сторон — примириться. Если спорить будем, за оружие возьмёмся — хорошего мало. Для наших джигитов много есть достойных причин браться за саблю, по пустякам делать этого не следует. То, что случилось, понятно, нехорошо. Но — оно случилось. Зачем нужна кровавая вражда между двумя уважаемыми родами? Я думаю, не нужна. И вы так думаете. Мудрые люди всегда найдут тропинку согласия… Я сказал всё!