Оноре Бальзак - Столетний старец, или Два Беренгельда

• Название: Столетний старец, или Два Беренгельда
• Автор: Оноре Бальзак
• Издательство: Текст
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-7516-0578-0

Оноре де Бальзак (1799–1850), великий создатель «Человеческой комедии», предстает здесь в совершенно неожиданной роли: перед читателем готический роман о загадочном демоническом старце, который не без успеха пытается обрести бессмертие, исторгая жизненные силы из своих многочисленных жертв, и о возвышенной романтической любви наполеоновского генерала и прекрасной девушки.

На русском языке издается впервые.

---

Беренгельд, с самого своего отъезда не имевший возможности повидать матушку и Марианину, заранее радовался, предвкушая их удивление, когда он приедет к ним обеим и продемонстрирует все свои регалии, награды и отличия.

Лошади мчались во весь опор, но он мысленно постоянно подгонял их, дабы как можно скорее приблизить долгожданный миг сладостного свидания: ведь ему предстояла встреча с нежнейшей из самых нежных матерей!.. В Г… его нагнал курьер, посланный префектом Верино; посланец сообщал, что госпожа Беренгельд только что скончалась и последние слова ее были обращены к Туллиусу. Она робко пеняла судьбе за то, что та не позволила ей еще раз увидеть своего мальчика, отчего смерть ее была исполнена глубочайшей печали. Марианина не отходила от изголовья матери своего возлюбленного, окружив госпожу Беренгельд заботами нежной и послушной дочери; в остальном же красавица не желала поступаться своей гордостью, а потому не написала генералу ни строчки.

Генерал упрекал себя за то, что не написал матери и не предупредил ее ни о приезде в Париж, ни о своем решении отправиться в Беренгельд. Пока он предавался неизбывной печали, его нагнал курьер, посланный вдогонку самим повелителем, и вручил депешу, безотлагательно призывающую его в столицу: монарх желал поручить ему командование одной из армий, отправлявшихся в Испанию.

Послание удивило Беренгельда, ибо ему было известно о похвальной привычке Бонапарта удалять от себя людей выдающихся и умных, всех тех, кто, будучи во всем достоин его, могли говорить с ним на равных. Нелицеприятные и честные советы этих людей нередко противоречили честолюбивым планам правителя. По этой причине генерал вот уже долгое время находился в опале. Однако Туллиус подчинился.

Опечаленный известием о смерти горячо любимой матушки, Беренгельд, испытывая отвращение ко всему, отправился в Испанию с мыслью погибнуть в одном из сражений и тем самым славно завершить существование, начавшее тяготить его.

Здесь уместно будет сделать отступление и сообщить, что моральный недуг обычно поражает души чувствительные, подобные душе Беренгельда, и происходит это именно тогда, когда человек, достигнув вершины своих желаний, успевает на ней обосноваться. Являясь одним из самых богатых людей во Франции, Беренгельд в точности не знал размеров своих владений; ему было известно лишь, что под мудрым управлением они приносят дохода вдвое больше, чем любое иное поместье в стране. Хозяйство же его велось рукой твердой и мудрой, о которой можно только мечтать. Туллиус мог позволить себе любую прихоть; власть более не прельщала его; от любви он брал одни лишь удовольствия; слава немало способствовала его успеху в глазах прекрасного пола, и скоро легкие победы на поприще соблазнителя пресытили его. Наука о человеке не могла предложить нашему герою ничего нового — единственным неисчерпанным предметом оставалась химия, но для вдумчивых занятий ею у него не хватало времени. В подобных обстоятельствах жизнь человека, обладающего душой Беренгельда, превращалась в бесцветное существование, сравнимое с оперной декорацией, глядя на которую наметанный глаз видит только пружины и машинерию. Когда любопытство удовлетворено и стремиться более некуда, смерть видится счастьем, жизнь теряет свою притягательность, и могила кажется убежищем.

Смерть матушки усугубила его мрачное расположение духа; и вот в 18… году он убыл в Испанию с твердым намерением навсегда упокоиться в тамошней земле.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Битва при Л***. — Болезнь генерала. — История юной испанки. — Генерал при смерти. — Окончание мемуаров генерала

Отчаянная храбрость Беренгельда и его трогательная доброта, то есть недуги, обычно присущие душам чувствительным, снискали ему любовь солдат.

Смерть не желала распахнуть ему свои объятия: эта жестокосердая богиня, похожая на всех женщин сразу, отказывалась принять постоянно, с упорной настойчивостью предлагаемый ей дар.

Бонапарт находился в Испании и лично руководил всеми операциями. В одном из сражений, Ставшем для Беренгельда последним, генерал внезапно исполнился отвращением к войне и власти.

Испанцы, укрепившиеся на одной из гор, простреливали из двух удачно размещенных батарей единственный доступный для подъема склон. Этот столь хорошо обороняемый бастион нарушал планы Бонапарта, желавшего довершить разгром врага и разбить его наголову. Сердце императора клокотало от ярости, видя подобное сопротивление; четыре раза разъяренные гренадеры из его гвардии делали попытку подняться на гору и все четыре раза были сметены ураганным огнем. Обескураженные, они вернулись, окончательно отказавшись от своих бесплодных попыток захватить высоту. Когда Беренгельд во главе корпуса польской кавалерии прибыл сообщить о поражении противника, раздраженный до крайности Бонапарт приказал своим доблестным офицерам следовать за ним и лично двинулся на приступ смертоносной горы, вышагивая впереди, словно на параде; разгневанное лицо его пылало.

— Я запрещаю вам произносить слово «невозможно», для моих гренадеров нет ничего невозможного, — сурово отчитал он командира, пытавшегося оправдаться за невыполнение приказа.

— Сир, — отвечал офицер, — прикажите, и мы вернемся на гору и все как один там погибнем!

— Вы даже этого не достойны!.. Я предоставлю эту честь моим полякам, они возьмут укрепление. Теперь дело за вами, Беренгельд!..

Любой недоброжелатель подумал бы, что Бонапарт решил избавиться от генерала, чей возвышенный ум раздражал его.

Повинуясь приказу императора, Беренгельд сделал знак своему отряду и галопом помчался по склону горы; с двадцатью солдатами он добрался до плато, порубил испанцев и захватил батарею. Остальные солдаты перекрывали противнику пути отступления.

Подвиг Беренгельда и его воинов произвел огромное впечатление на Бонапарта и его офицеров; когда же Беренгельд с остатками своего отряда вернулся к монарху доложить о выполнении приказа, тот уже нес в себе зародыш смертельной болезни, порожденной необычайным возбуждением, вызванным бесполезной гибелью храбрецов, бессмысленно принесенных в жертву честолюбию. Ибо вполне можно было окружить гору и, подвергнув испанцев длительной осаде, заставить их либо умереть от голода, либо сдаться на милость победителя. Однако подобные медлительные средства были не во вкусе того предприимчивого человека, в чьих руках находились бразды правления.

По причине болезни, определенной военными врачами как смертельная, Беренгельд и большая часть его дивизиона остались в этой местности. Удрученные воины горевали, услышав приговор врачей, с быстротой молнии разнесшийся по всему войску; солдаты оплакивали отца, офицеры доброго друга.

Еще до начала болезни генерал проявил интерес к некой юной испанке; опасно заболев, он по-прежнему продолжал расспрашивать о ней. Эта девушка жила в доме по соседству с особняком, где разместился генерал.

С пылом, присущим дочерям этой опаленной солнцем страны, Инес полюбила одного французского офицера. Брат Инес, впадавший в неистовство от одной лишь мысли о том, что по его родной земле ступает вражеская нога, поклялся уничтожать каждого француза, которого он встретит, будь тот с оружием в руках или безоружный, молод или стар, друг или враг. Дон Грегорио убил возлюбленного своей сестры в ту минуту, когда тот выходил из ее дома. Инес услышала последний крик любимого, у нее на руках он и испустил последний вздох.

И вот девушка, являвшая собой настоящий портрет Гебы, сошла с ума; ее безумие могло разжалобить самые черствые сердца. Целыми днями она безмолвно сидела на том самом месте, где был убит ее дорогой Фредерик, уставившись на беломраморные плиты с пламеневшим на них кровавым пятном и не давая никому смывать это страшное свидетельство смерти. В одиннадцать часов вечера она слабо вскрикивала и принималась умолять невидимого собеседника: «Грегорио, пощади, не убивай его!..» Затем она плакала и снова умолкала. На окно ее пришедшего в запустение дома ей ставили еду, но она принималась за нее только тогда, когда муки голода становились нестерпимыми.

Она всегда сидела на одном и том же месте, в одной и той же позе, волосы ее разметались по плечам, она не давала снять с себя запятнанное кровью платье; недвижная, в окровавленном платье, она напоминала изваянную из камня статую отчаяния. Всем, кто останавливался возле нее, пытаясь с ней заговорить, она улыбалась, но улыбка эта, одинаковая для всех, хранила печать отчуждения и надрывала душу даже самым бесчувственным людям.

В любое время суток ее можно было видеть на привычном месте, а если она иногда и покидала его, то лишь затем, чтобы подойти к двери, в которую она обычно впускала Фредерика; там она прислушивалась, изо всех сил вытягивая свою хорошенькую шейку, ее чуткое ушко улавливало одной ей слышный шум, навсегда запечатлевшийся в ее памяти, и взор ее, блуждающий по саду, жаждал разглядеть желанную фигуру. Внезапно несчастная девушка вскрикивала: «Дверь хлопнула, вот он!..» — бросалась навстречу существу, появлявшемуся на тропинке в результате ее бурного расстроенного воображения и сжимала его в своих объятиях: она обнимала призрак Фредерика и бережно и ласково, как пристало нежной возлюбленной, провожала его в свою комнату. Но обман быстро рассеивался, и она, испустив страшный вопль, с искаженным лицом и со взором, исполненным ужаса, вся дрожа, возвращалась на свое место.