Пиримкул Кадыров - Бабур (Звездные ночи)

• Название: Бабур (Звездные ночи)
• Автор: Пиримкул Кадыров
• Издательство: Издательство "Художественная литература"
• Жанр: Роман
• Год: 1988
• ISBN: 5-280-00256-9

Бабур — тимуридский и индийский правитель, полководец, основатель государства Великих Моголов (1526) в Индии. Известен также как поэт и писатель.

В романе «Бабур» («Звездные ночи») П. Кадыров вывел впечатляющий образ Захириддина Бабура (1483–1530), который не только правил огромной державой, включавшей в себя Мавераннахр и Индию, но и был одним из самых просвещенных людей своего времени.

Писатель показал феодальную раздробленность, распри в среде правящей верхушки, усиление налогового бремени, разруху — характерные признаки той эпохи.

«Бабур» (1978) — первое обращение художника к историческому жанру. Первое, но не случайное. Это основательное (по университетскому образованию П. Кадыров — историк-востоковед) изучение его творчества, обстоятельств жизни, и поездки в Индию и Пакистан. П. Кадыров исследует биографию от истоков до устья. От андижанских смут, отравивших юные годы мирзы Бабура, до вожделенного прорыва в Северную Индию и провозглашения государства Великих моголов.

Как полководец, герой автора одержал не одну победу, как просвещенный правитель оказался несостоятельным. Он хотел если не устранить, то хотя бы приглушить фанатичные суннитско-шиитские распри, но своей дипломатией, своим посредничеством только подлил масла в огонь. Он пытался упростить витиеватый арабский алфавит, сделать его графику более понятной, доступной, но в результате вызвал лишь гнев мракобесов и упреки в оскорблении священных букв Корана. Он проповедовал уважение к обычаям Индии, стремился сдружить индуистскую и мусульманскую культуры, во проповеди эти сопровождались и заглушались звоном оружия его же вукеров.

И так во всем. Что ни шаг, то дисгармония намерений и результатов. Дисгармония, отравляющая сознание, рождающая горечь от недостижимости целей, усталое разочарование роковым круговоротом вражды и мести. Изображая это борение чувств, Кадыров опирается на стихи и мемуары самого Бабура.

---

Лицо Хадичи-бегим омрачилось, губы она плотно сжала. Зуннунбек возразил заносчиво:

— Мирза, провидцы Герата не похожи на звездочетов Самарканда! В таком великом городе, как Герат, никто не повторит ошибки, допущенной в Сарипуле!

«Однако он просто глуп», — подумал Бабур.

Бурундук попытался успокоить вышедшего из себя визиря:

— Уважаемый Зуннунбек, наш высокий гость прибыл из этакой дали, как Кабул, желая нам добра. Положение наше и впрямь опасно, правда и то, что надо думать о противодействии Шейбани-хану и не откладывать с этим.

Хадича-бегим решила не становиться сейчас на сторону кого-либо из визирей, а ласково урезонить всех:

— Высокочтимый Зуннунбек, вам должно понять, что и в самом деле нельзя предаваться беспечности. Но нашему Бурундукбеку не должно забывать: человек, потерпев много поражений, склонен преувеличивать опасность. Так поступает, помимо своего желания, наш дорогой гость… Мой мирза, не тревожьтесь сверх меры: если Шейбани-хан посмеет посягнуть на Герат, это будет гибельно для него самого!

— Удивляюсь тому, что Хадича-бегим, так много повидав на своем веку, верит льстивым предсказаниям шейхов, — сказал на другой день Бабур Бадиуззаману.

Мирза Бадиуззаман, осанкой и прищуром глаз напоминавший своего отца, Хусейна Байкару, улыбнулся пренебрежительно:

— Не удивляйтесь. Что там ни говори, женщина всегда остается женщиной: волос долог, ум короток.

— Но эта близорукость может повлечь за собой тяжкую беду…

— Что поделаешь? Мой любимый сын мирза Мумин погиб из-за ее злокозненного нрава!

— О повелитель, забудьте же эту тягостную ошибку, — ведь, говорят, ваш отец был тогда не в себе от опьянения!

— Не могу забыть, не могу… Виноват не мой покойный отец! Султан Сохибкирон безмерно любил внука, знал наизусть его стихи… Сперва-то отец очень любил и меня. Ведь я, именно я, для него был наследник престола! Хадича-бегим изыскивала пути, чтобы сделать нас врагами. И когда мирза Мумин сражался с ее сыном, а моим, увы, братом кровным Музаффаром-мирзой и попал в плен… к дяде попал в плен, не к чужому!., этот путь нашелся… она убила его приказом опьяненного шаха и тем самым превратила меня и отца моего в непримиримых врагов. После этого сын Хадичи-бегим, мой кровный братец Музаффар-мирза, стал наследником престола. Вместо меня!.. Сегодняшнее положение также изобретено этой коварной женщиной! Я знаю: бегим считается со мной временно, ждет удобного случая, чтобы погубить меня и сделать единственным шахом Герата Музаффара-мирзу!

Бабур решил напомнить Бадиуззаману о Шейбани-хане, спросил, есть ли о нем новые вести?

— Хан взял Хорезм и вернулся в Самарканд…

— Значит, теперь очередь Хорасана. Хан пойдет сюда, — уверенно произнес Бабур.

— Так сразу и пойдет?.. Неужто не отдохнет год-другой после похода на Хорезм?

Да, гератский совластелин толком ничего не знает, нет, видно, у него лазутчиков в стане врага. Совластители-братья следили только друг за другом. Что им Шейбани-хан, смертельный враг Тимуровых отпрысков? Бабур, не переставая удивляться этой слепоте, еще раз попробовал вразумить Бадиуззамана:

— Повелитель, я на своем опыте знаю, сколь предусмотрителен и коварен Шейбани-хан. Не сомневаюсь, что тайные люди хана пребывают в Герате в облике дервишей или купцов и передают ему в Самарканд нужные сведения.

Бадиуззаман почувствовал невысказанный упрек Бабура в беспечности. Отшутился:

— Э, мой мирза, может быть, ваши тайные люди получили более свежие сведения из Самарканда?

— Я почитаю вас как отца, поверьте. Я, ваш гость, знаю по собственному опыту, как умеет Шейбани использовать… беспечность своих противников. Его не ждут, а он, оставив одно, уставшее после похода, войско в захваченной области, сразу же отправляется в новый поход с войском, которое до этого находилось на отдыхе. И неожидавший не успевает собраться с силами. У Шейбани вся сила в том, что он сражается, сплотив вокруг себя всех братьев, всех родственников, способных чем-либо помочь ему… Перед таким опасным врагом мы, отпрыски Тимура, должны забыть свои распри. Если мы тоже не сплотимся, не подготовимся к борьбе под началом одного полководца, случится беда!

— Под началом одного полководца, говорите? А кто же им станет, а, амирзода?

Бабуру теперь стало ясно — каждый из братьев говорит в душе: «Если не мне, то и не ему!» И пусть государство, за которое они грызутся друг с другом, достается не им и не их двоюродному брату Бабуру, а какому-нибудь чужаку, если уж так повелит судьба.

— Неужели и в бой вы хотите идти по отдельности? — спросил Бабур.

— А как же иначе? У каждого свое войско, свой эмир. Я не верю Музаффару-мирзе. Но с вами готов идти в любой бой. Мой высокий гость, оставайтесь в Герате! Будьте моим полководцем. Что надо, все сделаем.

Только в этом сходятся братья: каждый хотел бы, чтоб опытный в ратном деле Бабур со своими беками и нукерами остался в Герате и, когда настанет опасный час, вышел бы на поле битвы против Шейбани именно с ним, а не с братом.

Двоевластие сыновей Хусейна Байкары представилось вдруг Бабуру кораблем с дырявым дном. Зачем ему оставаться на таком обреченном корабле?

4

Мулла Фазлиддин наконец собрался с духом и пришел к Бабуру в Унсию. Обычно после полуденного намаза градус житейской суеты падает, на сей раз чувствовалась суета в Унсии. Нукеры и слуги готовились в дальнюю дорогу.

Тахир повстречал дядю в крытом переходе, озабоченный и деловитый:

— Э, слава аллаху, вы сами пришли, дядя мулла!

— А в чем дело, что у вас тут происходит, племянник?

— Вам могу сказать: завтра поутру уходим из Герата.

— В Кабул?

— Да. Но братья-шахи не должны знать об этом, — Тахир перешел на шепот, — Для них мы собираемся… перезимовать за пределами города.

Фазлиддин как-то сразу сник, со вздохом пожаловался:

— Оставляете, значит, нас снова, сирот беззащитных…

— Как зима кончится, так и вы переезжайте в Кабул. Ведь прошлый раз при встрече сам мирза Бабур пригласил вас к себе.

— Легко ли переехать, племянник? Месяц или даже сорок дней пути. А я человек семейный…

Грустным направился Фазлиддин к Бабуру. У резной позолоченной двери обширного зала, бывшего некогда приемной Навои, стоял страж. Видно, он был предупрежден о приходе мавляны. Перед Фазлиддином тотчас распахнулись двери.

Мавляна сразу же узнал людей, которые сидели в глубине зала, беседуя с Бабуром. Один из них — поэт Мухаммад Султан, человек лет сорока пяти, безбородый: он не раз беседовал с Навои. Чуть ближе сидел, скрестив ноги, Султан Али Машхади, отменный каллиграф. По правую руку от Бабура сидели Камалиддин Бехзад и Хондамир.

Бабур поднялся с курпачи, поздоровался с вошедшим. Поднялись с места и остальные. Зодчий хотел примоститься на самое скромное место полукруга, но Хондамир, самый молодой здесь, не считая Бабура, произнес:

— Вы соотечественник нашего высокого гостя-повелителя, — и усадил его меж собой и Бехзадом, ближе к Бабуру.

И тот же Хондамир, продолжая, должно быть, речь, прерванную приходом зодчего, стал говорить:

— Что за превратности судьбы! Мой повелитель, вы восхищены процветанием искусств в Герате, его замечательными талантами. Мы же горюем оттого, что в сегодняшнем Герате нет такого, как вы, просвещенного и талантливого шаха!

Бабур не захотел, чтобы задето было достоинство братьев-совластителей, — как-никак, именно они принимали его с большими почестями:

— Мавляна, я полагаю, что и сегодня в Герате просвещенные правители.

На худощавом, тонко очерченном лице Бехзада с коротенькой курчавой бородкой, очень шедшей художнику, заиграла насмешливая улыбка:

— Да, мой повелитель, в Герате нынче много если не просвещения, то света, — Художник поднял взгляд на Бабура, — Знаете почему? Если один из наших повелителей — солнце, другой — луна. Среди гератцев сейчас распространилось одно стихотворение такого содержания: Хусейн Байкара был истинный шах, он одерживал победы в настоящих боях. Его сыновья сидят на двух престолах. «Я луна», — говорит один из них, «я солнце», — заявляет другой, — день и ночь соперничают они друг с другом. Их взаимная борьба напоминает борьбу двух шахов на игральной доске, не в пример своему отцу, они не настоящие шахи, а всего лишь шахматные фигуры…

Бабур невольно рассмеялся:

— Воистину вражда братьев похожа на шахматы!

— Беда лишь в том, — Хондамир ни разу не улыбнулся, — что в этой игре они проигрывают Хорасан!

И втолковать им это никакими словами невозможно.

Глаза поэта Мухаммада Султана мятежно сверкнули:

— Втолковать можно — только не словами, а саблей!

Хондамир бросил беспокойный взгляд на дверь.