Иосиф Пилюшин - У стен Ленинграда

• Название: У стен Ленинграда
• Автор: Иосиф Пилюшин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1958

Аннотация издательства

И. И. Пилюшин — известный ленинградский снайпер-фронтовик. В годы Великой Отечественной войны он уничтожил более ста гитлеровцев, обучил искусству меткого выстрела около четырехсот молодых красноармейцев. В 1958 году Военное издательство выпустило записки И. Пилюшина «У стен Ленинграда», в которых бывалый воин рассказал о своих товарищах по оружию, защитниках славного города-героя на Неве. Написанная живым языком, книга быстро разошлась. В настоящем издании книга значительно расширена. Автор довел повествование до тех дней, когда Ленинградская область была полностью освобождена от врага, расширил характеристику ряда героев, более подробно показал жизнь населения Ленинграда в годы блокады. Книга «У стен Ленинграда» представляет большой интерес для молодых воинов — наследников славных боевых традиций героев Великой Отечественной войны.

---

Мой сосед лежал на спине, заложив левую руку за голову. Правый рукав его рубашки был пуст. Он задумчивым взглядом смотрел куда-то вдаль.

* * *

Через двадцать дней меня выписали из госпиталя.

Прежде чем уйти на передовую, я зашел навестить сына. Володя подрос и не по годам возмужал. Он знал, кто обстреливает город и куда нужно укрываться во время обстрела, что есть где-то «Дорога жизни», по которой привозят детям и взрослым хлеб и сахар. Спрашивал:

— А скоро, папочка, уйдут домой немцы и мы с мамой будем дома жить?

— Немцы, сынок, сами домой не уйдут, им надо дорогу показать.

Я заметил с удивлением, что сын прижимал к ладони левой руки три пальца.

— Володя, что ты прижимаешь пальчики? Рука болит?

— Нет, не болит. Это я считаю, когда ко мне бабушка Катя придет. Я хочу, чтобы мама пришла, а она не приходит.

— А разве к тебе мама Зина не приходила?

— Приходила, но редко, а я хочу, чтобы она все время со мной была.

Володя показывал мне свои игрушки, познакомил с доброй няней Людмилой Яковлевной. Мы вдвоем погуляли, вместе пообедали. Остальные осиротевшие дети, подойдя ко мне, положив ручонку на плечо или прислонив головку к моей руке, с жадностью вслушивались в каждое слово, глядя мне в глаза. Затем, понурив головку, отходили, брали игрушки и издали наблюдали за нами. Володя лег спать, не выпуская моей руки. Я поцеловал спящего сына и пошел навестить тетю Катю, но ее не было дома. Оставив для нее записку и деньги, я ушел на передовую.

…Встреча с фронтовыми друзьями была горячей. Найденов все совал мне в руки до отказа наполненный душистой махоркой кисет:

— Кури, хороший табак. Ух, какой забористый!

Зина нетерпеливо расспрашивала о Володе.

Вечером я вместе с Найденовым вышел в траншею.

Нужно было подстеречь немца, носившего ужин кому-то из своих офицеров в крайний блиндаж у разрушенного кирпичного дома на окраине города Пушкина.

Июньский день угасал… Наступала тишина. Багровые сумерки разливались все шире. Глядя с Пулковских высот на Ленинград, мы увидели нечто необыкновенное: город то погружался в пучину тумана со всеми куполами и трубами, то вновь всплывал на поверхность и, как огромный корабль, куда-то плыл…

Найденов взял меня за локоть:

— Слышишь? Где-то в этих кустарниках соловей распевает… Маленькая птаха, а выстрелов не боится. В свой родимый дом прилетела…

Соловьиная трель и в мирные дни ласкает слух, а здесь, в передовой траншее, она безжалостно пощипывала за сердце.

Фронтовая ночь с непрерывной перестрелкой и перебранкой с немцами незаметно прошла. Взошло солнце. Вдруг где-то недалеко прозвучал орудийный выстрел. Ветер подхватил пушечный гром и унес его вдаль, будто не смея нарушить начало чудесного летнего дня.

Не успели мы определить, кто стрелял, как пришел артиллерист Корчнов.

— Семен, это ты стрельнул? — спросил Найденов.

— Я, а что?

— Эх ты! Неугомонная твоя башка. Ребята только прилегли отдохнуть, а ты тут как тут со своей хлопушкой.

— Это, брат, не хлопушка, — обиделся сержант, — а что ни на есть настоящее сорокапятимиллиметровое орудие!

— Шуметь можно, а толк какой?

— Как! — вспылил артиллерист. — Да что ты понимаешь в нашем деле? Издалека не сделать того и стодвадцатимиллиметровым орудием, что я из этой малютки прямой наводкой натворю. Надо кумекать. — Корчнов схватил за руку Найденова: — Иди, идол ты этакий, покажу тебе.

Пройдя несколько траншейных поворотов, артиллерист остановился и показал рукой на глубокую воронку в бруствере немецкой траншеи, там, где у гитлеровцев была огневая точка.

— Видишь? Это я ее ночью приметил, а сегодня спозаранку в расход списал. А ты говоришь, что попусту шум подымаю, солдатам спать мешаю. Вишь какое дело получилось, одни обломки валяются, — не без гордости заявил Корчнов.

Из опыта войны я и Найденов знали, что выстрел Корчнова был для нас бесполезен. Та огневая точка противника, которая уже обнаружена, не опасна: она постоянно находится у нас на прицеле. Разрушать ее нецелесообразно, потому что враг вместо нее построит где-то новую, найти которую куда труднее, чем разрушить найденную. Но я промолчал, зная, что не всякая инициатива приносит пользу во фронтовой обстановке, но гасить ее нельзя.

— Славный выстрел, ничего не скажешь, — сквозь зубы похвалил Найденов артиллеристов. — А иной раз стреляют, стреляют — и все мимо, такое зло берет, что готов прибить такого стрелка. А этот выстрел, что называется, снайперский!

— Это верно, всяко и у нас случается, — согласился корректировщик, почесывая затылок.

Через наши головы одна за другой просвистели вражеские мины.

— Злится, думают нащупать нашу пушку, да где там, она у нас в надежном местечке укрыта.

Для осторожности мы зашли в пулеметный дот.

— Сеня, где это ты пропадал, что к нам не показывался? поинтересовался пулеметчик Максимов.

— Поцарапало малость, пару недель в госпитале провалялся.

— А где это тебя угораздило?

— Да на обороне первого батальона. Я с ребятами один дотик немцев обрабатывал, заметили, черти, обстреляли, ногу поцарапало.

— А я думал, что ты на другой «курорт» махнул, — осторожно вмешался в разговор Найденов.

— Будет тебе, Сережа, «курортом» попрекать. Сказал в шутку, а ты глаза колешь. Скажи лучше, как вы отличаете друг от друга немцев, когда говорите: убил наблюдателя, связного или офицера.

— Офицера, — ответил Сергей, — по физиономии сразу отличишь от солдата: морда холеная, а глаза злые; в траншее появится — часовые крик поднимают, ну, тут только гляди, где каска высунется. А наблюдателя ищи где-нибудь у мотка проволочного заграждения или среди ржавых банок на бруствере. Найти его очень трудно. А связной — это ходячая фигура, его подкараулить легко.

— А кто это у нас одноглазый снайпер, ты знаешь? Говорят, он солдат обучает, хотелось бы и мне поучиться у него.

Найденов украдкой от меня крестом положил на губы палец, а глазами показал в мою сторону. Я сделал вид, что ничего не заметил.

— Как только начнутся занятия на курсах, — сказал Сергей, — я тебе скажу.

Найденов и Корчнов ушли в траншею, а я остался в доте наблюдать за обороной немцев.

Соревнования

Несколько дней мы наблюдали в траншее противника необычное движение и шум. Вечерами немцы громко свистели, кричали, пели под аккомпанемент губных гармошек. Я не знал, чем была вызвана такая радость у солдат врага. Знал лишь одно: ничто в жизни фронта не в силах привести в такую ярость человека, как веселье во вражеском стане. Самые уравновешенные бойцы и те хмурились, покусывая губы, и сыпали по адресу гитлеровцев самую отборную брань. Теперь с той стороны кричали:

— Эй! Иван! Скоро ваш Москау будет немец!

Ночью я встретил в траншее Петра Романова. Он шел медленно, внимательно прислушиваясь к выкрикам немцев.

— Петя, ты не знаешь, отчего это они так захорохорились?

— Получено сообщение, что пятого июля немецкие войска начали наступление на орловско-курском направлении с целью обойти Москву с тыла и овладеть ею. Вот гитлеровцы и зашевелились: мол, возьмут советскую столицу и войне конец. Дополнительно к этому есть и другие сведения: немцы накапливают силы на мгинском и синявинском участках фронта, чтобы вновь замкнуть кольцо окружения. Вот они и веселятся, все еще верят в своего фюрера, болваны…

— Петя, а как бы нам испортить им настроение, а?

— Если им набьют морду на Орловско-Курской дуге, они сами притихнут, а вообще стукнуть их разок-другой не мешало бы.

Шли дни… Нервное напряжение фронтовиков все нарастало. Нередко вспыхивали горячие споры, все по одному и тому же вопросу: когда заткнем глотку немцам? Настроение бойцов передовой линии фронта в эти дни напоминало подземный вулкан, который ищет выхода на поверхность земли. Сдержать боевой порыв солдата могла лишь высокая воинская дисциплина. Мы с нетерпением ждали команды для атаки.

Конечно, в это время обстановка под Ленинградом не позволяла еще провести широкие наступательные действия против немцев. Но командование, учитывая наступательный порыв бойцов, наносило чувствительные удары врагу. Так было и сейчас.

Двенадцатого июля подразделения нашего участка обороны внезапно атаковали немцев. В едином порыве бросились мы на вражеский рубеж. Все мы были готовы умереть, но сокрушить врага. Кто бежал слева от меня, кто справа, кто впереди — не помню. Но этот момент атаки, когда каждого как бы охватывает вдохновение, остался в памяти на всю жизнь.

Перепрыгивая через дымящиеся от разрывов воронки, я вбежал в облако дыма и тут же лицом к лицу столкнулся с рослым эсэсовцем. Мы на мгновение остановились. На моей стороне оказалось огромное преимущество: дуло его автомата было направлено на пол-оборота правее меня, а штык моей трехлинейной винтовки — в его грудь. Гитлеровец попытался изменить свое положение, но не успел… Я прыгнул в траншею к немцам и увидел раненого Найденова. Сергей стоял, опершись руками о стенку траншеи, жадно дыша открытым ртом. Я наспех наложил повязку на рану, и он уполз к санитарам, загребая левой рукой.