Вадим Васильев - Трудная проблема сознания

• Название: Трудная проблема сознания
• Автор: Вадим Васильев
• Издательство: Прогресс-Традиция
• Жанр: Философия
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-89826-316-0

Книга посвящена обсуждению "трудной проблемы сознания" — вопроса о том, почему функционирование человеческого мозга сопровождается субъективным опытом. Рассматриваются истоки этой проблемы, впервые в четком виде сформулированной австралийским философом Д.Чалмерсом в начале 90-х гг. XX века. Анализируется ее отношение к проблеме сознание — тело и проблеме ментальной каузальности. На материале сочинений Дж. Серла, Д.Деннета, Д.Чалмерса и многих других аналитических философов критически оцениваются различные подходы к загадке сознания. В заключительной части книги автор предлагает собственное видение "трудной проблемы", позволяющее, с его точки зрения, избежать концептуальных тупиков и отдать должное интуициям здравого смысла

---

Трудная проблема сознания

Предисловие

Впервые о загадке сознания я задумался лет в четырнадцать, когда мой отец, Валерий Павлович Васильев, с которым всегда на редкость интересно общаться, удивил меня мыслью, что, по большому счету, человеческий мозг не представляет ничего особенно ценного — просто полтора килограмма органической массы. Я понимал, что это не совсем так, но не придумал, что сказать. И не исключено, что именно тогда я почувствовал интерес к философии. Но философия не терпит любителей, а я не стал бы профессиональным философом, если бы одним зимним утром 1986 г. девочка из параллельного класса не рассказала мне о замечательном философском факультете, который есть в МГУ и на который, по ее мнению, мне обязательно надо поступить — что я и сделал летом того же года.

И разумеется, я хочу поблагодарить своих учителей, а теперь — в течение уже почти пятнадцати лет — и коллег с нашего факультета. Без их понимания и дружбы я никогда не справился бы со своими задачами — ни в этой книге, ни в тех, что предшествовали ей.

С теплотой вспоминаю беседы с А. Ф. Грязновым, который привил мне вкус к аналитической философии. Исключительно ценным было общение с М. А. Гарнцевым, А. Л. Доброхотовым, А. Ф. Зотовым, А. П. Козыревым, В. Ф. Коровиным, А. А. Костиковой, В. Н. Кржевовым, А. Н. Красниковым, А. А. Кротовым, В. Г. Кузнецовым, В. Н. Кузнецовым, В. В. Куртовым, Г. Г. Майоровым, В. И. Маркиным, М. А. Маслиным, В. Я. Савреем, К. Х. Момджяном, Е. Н. Мощелковым, В. В. Соколовым, Г. Я. Стрельцовой, Г. Г. Судьиным, A. M. Шишковым, О. Д. Волкогоновой, А. П. Алексеевым, В. И. Бакиной, Д. В. Бугаем, Е. А. Войниканис, Ф. И. Гиренком, Д. К. Масловым, C. A. Мельниковым, Ю. Р. Селивановым, В. Ф. Титовым, Е. В. Фалевым и многими другими коллегами с философского факультета. Отдельное спасибо нашему декану В. В. Миронову за всестороннюю поддержку.

Я также благодарен коллегам из других институтов: А. А. Гусейнову, Н. В. Мотрошиловой, Т. И. Ойзерману, В. А. Лекторскому, Т. Б. Длугач, Н. С. Юлиной, В. И. Молчанову, А. Н. Круглову, Д. И. Дубровскому, C. A. Чернову, Е. В. Мареевой, Н. Н. Трубниковой и Н. Дмитриевой.

Особо я признателен Ноаму Хомскому и Дэвиду Чалмерсу, общение с которыми позволило мне сформулировать главные идеи этой книги. Очень полезными были и контакты с Д. Деннетом, Н. Блоком, Д. Армстронгом, С. Блэкмор, К. Макгинном, М. Маккинси, Р. Суинберном, Дж. Райдером и Р. Хауэлом.

Большую помощь оказали мне и люди, с которыми я обсуждал отдельные положения данной работы. Прежде всего это Д. Волков, а также Д. Иванов, Е. Косилова, Т. Постникова, Н. Воронов, Б. Ким, Н. Гарнцева, С. Алексеева, Н. Трушкина. И я благодарен — за интересные дискуссии — студентам МГУ, которым я читал спецкурсы по философии сознания.

Я также признателен В. А. Жучкову, А. Мацкевичу, В. К. Шохину и Д. Э. Гаспарян. Они очень воодушевляли меня. И спасибо Насте Данилочкиной, моей маме В. Я. Васильевой, Марине и дочерям — без них я не ступил бы и шагу.

Что касается самой книги, то я решил не дробить ее главы на параграфы, как это часто делается в философских текстах. Я согласен с тем, что это облегчает чтение, и сам не люблю большие разделы. С другой стороны, плохую книгу не спасет даже миллион параграфов, а хорошую прочитают в любом случае. Но главная причина в том, что я пишу в специфической манере. Весь текст этой книги, по сути, целен, и одно утверждение вытекает из другого, так что ее можно рассматривать как одну законченную мысль. При таком положении дел параграфы были бы чем‑то искусственным.

Наконец, я должен извиниться перед читателями за возможные и даже вероятные ошибки, которые могли закрасться в мои рассуждения, — хотя я старался, чтобы этого не произошло. В любом случае я надеюсь, что чтение этого текста может принести пользу, развлечь или побудить к каким‑то собственным размышлениям. И по крайней мере за некоторые примечания я совершенно спокоен.

мая 2008 г.

Ведение

Философия — занимательнейшая вещь. Все мы — я имею в виду коллег по цеху — очарованы его. Но можем ли мы преподнести публике какие‑то «позитивные результаты» своих исследований или должны примириться с мыслью, что философия — это всего лишь замечательная школа интеллекта, помогающая, по крайней мере в идеале, видеть вокруг реальность, а не химеры и замечать в этой реальности то, что достойно быть замеченным? Может ли теоретическая философия как особая дисциплина только ставить проблемы или иногда ей все же удается и решать их? В этой книге я попробую показать, что в некоторых случаях ей это действительно удается. Как ни странно, многие профессиональные философы придерживаются другого мнения. Так что я постараюсь переубедить их.

Эвристичность философии я буду защищать, демонстрируя ее возможности в решении так называемой «трудной проблемы сознания». Но, конечно, эта проблема интересует меня и сама по себе. И разумеется, не только меня — и не только философов, — но и вообще всех, кто в состоянии удивляться (сложно представить себе что‑то более загадочное, чем сознание) и размышлять. Впрочем, согласно традиции, к которой я в данном случае присоединяюсь, философ — это именно тот, кто расположен удивляться, а потом размышлять над тем, что его поразило, чтобы понять, как все это устроено. Размышление, нацеленное на понимание, отличается от другой хорошо всем знакомой реакции на удивительное — отмысли — вания. Отмыслить удивительное — значит без лишних раздумий принять какое‑то из имеющихся наготове в культурном пространстве объяснений — и заняться какими‑нибудь более насущными проблемами.

Но если мы все же не спешим отмыслить удивительное, а хотим осознанно выбрать то или иное объяснение — или придумать новое, — то чем же может быть обусловлен наш выбор? Можно выбирать «легкие» объяснения, которые соответствуют эмоциональному складу выбирающего. Так часто и делается. Но эмоциональный склад — вещь случайная. У одних один склад, у других — другой. Объяснения, выбранные по таким основаниям, заведомо лишены претензий на общезначимость, а значит, и объективность. А объективность объяснения синонимична его истинности. Итак, если мы хотим подлинных объяснений, мы должны выбирать и зних не те, которые нам подходят, а те, которые выдерживают проверку на истинность. Как проверять на истинность? Анализировать, делать рациональные выводы, сопоставлять эти выводы с фактами, взвешивать за и против. Все эти процедуры обычно называют аргументацией.

Аргументация в таком широком смысле — ремесло не только философов, но и ученых. Такое родство не должно пугать философов. Оно означает, что теоретическая философия — тоже наука: кто думает иначе, тот увлечен чем‑то совершенно другим[1]. Хотя здесь есть, конечно, немалая проблема. Философия — наука, но иная, отличная от эмпирических или экспериментальных аналогов.

Специфику философии можно почувствовать, если задуматься о различиях философских и нефилософских проблем. Эти различия интуитивно схватываются уже на обыденном уровне, но их концептуализация может потребовать некоторых усилий. К примеру, мы слышим три ювенильных вопроса: что такое молот? что такое вода? что такое вещь? Трудно спорить, что первый вопрос не имеет отношения ни к экспериментальной науке, ни к философии, ответ на второй дает ученый, на третий — философ. Но чем же отличаются эти вопросы? Первый задан о старинном артефакте, определение которого должно даваться в терминах функций, дополненных остенсивными пояснениями[2], т. е. для ответа на вопрос «что такое молот?» надо указать на какой‑то молот и сказать: «Молот — это нечто вроде такой штуковины, предназначенной для обработки металла». Вопрос этот и ответ на него не имеют отношения к экспериментальной науке: она занимается установлением причин, наличие которых в опыте приводит к появлению тех или иных вещей, а функции вещей не могут рассматриваться как достаточные условия их возникновения.

Вопрос о том, что такое вода, имеет несколько иной оттенок. Ответ на него предполагает экспериментальное исследование состава жидкости, которая в повседневной речи именуется водой. Это исследование трудоемко, и неудивительно, что формула воды была установлена лишь в конце XVIII века (не без удовольствия вспоминаю, как в одном немецком учебнике того времени я наткнулся на фразу о том, что, согласно новейшим гипотезам, вода состоит из двух частей водорода и одной части кислорода, хотя, — продолжал автор, — это смелое предположение Лавуазье еще предстоит проверить)[3].

Теперь вопрос о вещи. Можно ли представить, что подобно тому, как была установлена химическая структура воды, можно будет когда‑нибудь распознать химическую структуру вещи? Или что понятие вещи можно определить через указание на ее функцию? Обе ситуации кажутся просто нелепыми.

Через функцию можно определять артефакты, а вещь — не обязательно артефакт. Что же касается химической структуры, то совершенно очевидно, что ее нельзя установить из‑за того, что понятие вещи настолько общее, что говорить о ее конкретном устройстве невозможно.