Сергей Семенов - Степь ковыльная

• Название: Степь ковыльная
• Автор: Сергей Семенов
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1981

Роман повествует о событиях на Дону в конце XVIII века. В его основу положена исторические факты о восстании казачества против притеснений царского самодержавия, охватившем 68 станиц. В произведении прослеживаются судьбы простых казаков, чье свободомыслие не смогли сломить жесточайшие репрессии.

Роман «Степь ковыльная» переиздается в связи со столетним юбилеем его автора — Сергея Ивановича Семенова, творчество которого посвящено историческому прошлому Донщины.

---

Щербатов взял щепотку табаку из золотой табакерки, понюхал и самоуверенно продолжал:

— Из полученного мной письма от графа Салтыкова ведомо мне, что государыня-императрица придает сему делу весьма большую важность и надеется на то, что приму я все меры к скорейшему своевольных укрощению, дам строжайший отпор злодеяниям и буянству, прекращу брожение умов и вольных мыслей на Дону. Буду опираться на «дюжих» казаков… и на помощь вашего превосходительства, — любезно добавил он. — Вместе с сим государыне благоугодно, чтобы представил я обстоятельное донесение о настроениях казачества, как благонадежного, так и мятежного, с указанием точных причин беспорядков, принявших столь широкое распространение. Ведь, ясное дело, бунт трех полков явился лишь поводом, а не причиной сильных волнений, почти весь Дон охвативших. Вот почему я и попросил вас, ваше превосходительство, назначить на сегодня допрос вожаков восстания.

— Правильно изволили рассудить, ваша светлость, — угодливо согласился Иловайский. — Даже и я в догадках теряюсь. Поэтому и приказал содержать в караульном помещении урядника Дерябина и захваченных в его хате хорунжего Денисова и казака Карпова. Собирался сам допрос им чинить, а тут вы изволили прибыть.

Щербатов проницательно взглянул на Иловайского: понял он, что какая-то другая цель имелась у хитроумного атамана.

Несколько дней назад Алексей Иванович узнал о желании князя, чтобы он, атаман, не принимал участия в походе на Есауловскую и остался в Черкасске якобы для предупреждения могущих возникнуть в городе беспорядков, а на самом деле потому, что не хотел Щербатов ни с кем делить лавры победы, в которой он не сомневался. И вот вчера Иловайский, еще не зная, что наступление на восставших будет осуществляться столь большими силами, приказал доставить к себе Дерябина, Денисова и Карпова: полагал он, что вожаков следует держать заложниками на случай, если счастье повернется в сторону восставших и они начнут успешно продвигаться к Черкасску. Даже сейчас Иловайский считал, что положение может измениться в невыгодную сторону, если к есауловцам подоспеют большие подкрепления из других станиц.

Вошел ординарец и доложил, что следственная комиссия собралась и арестованные уже приведены.

XXIX. Допрос

Двойственный, противоречивый был характер у Щербатова. Любил он посмеяться, пошутить, увлекался женщинами, мог показать себя, если был расчет, добрым и даже отменно великодушным, но всегда — объяснялся ли он в любви, пылал ли к кому-нибудь ненавистью — жестковатый, холодный взгляд его темно-голубых глаз не изменялся, а удлиненное, с правильными чертами лицо выражало равнодушие. И лишь тогда, когда беседовал он с высшими по чину, лицо его принимало приветливое выражение.

Щербатов небрежно поздоровался с сидевшими в зале заседаний за длинным столом полковником Сербиновым, двумя офицерами Каргопольского гренадерского полка — членами военного суда — и свысока кивнул согнувшемуся почтительно секретарю, военному аудитору. Слева от князя Щербатова, но немного сзади уселся Иловайский, а справа — Сербинов.

— Ввести арестованного Костина, — скучающе приказал Щербатов.

Ординарец щелкнул каблуками и исчез за дверью.

Конвойные с саблями наголо ввели Сергуньку. Круглое лицо его казалось простодушным, на губах застыла глуповатая улыбка.

— Подойди к столу, — приказал Щербатов.

Сергунька, сделал несколько шагов вперед, неуклюже, почему-то на цыпочках, и отвесил низкий, в пояс, поклон, нелепо прижав к груди растопыренные пальцы закованных в кандалы рук.

— Здравия желаю, ваша светлость… и ваше превосходительство господин войсковой атаман, — поклонился он в сторону Иловайскогв.

«Что за шут гороховый? — мелькнула мысль у Щербатова. — А может, помешался с перепугу?»

— Откуда я ведом тебе? — спросил он.

— Помилуйте, ваша светлость, — льстиво ответил Сергунька, — вид у вас важный, начальственный… звезда на груди… сели в главное кресло с высокой спинкой… да и мы о вас наслышаны.

Пэдумал Щербатов: «Да нет, этот парень не глуп».

— Так, стало быть, обо мне и в мятежном гнезде знают, в станице Есауловской, откуда ты в Черкасск прибыл?

— От вас, ваша светлость, видно, ничто не скроется.

— А с какою целью ты приехал сюда?

— Да прям-таки невтерпеж, до дурноты было видеть мне шатанья, своевольства, бесчинства мятежные. Еще и меня замешают в свои дела негодные, подумал, а ведь я, как ни на есть, подхорунжий, а это прапорщику в российской армии соответствует.

— Значит, лишь поэтому ты в Черкасск подался? А где остановился здесь?

— Только что приехал тогда, ваша светлость, нигде не успел остановиться; не слезая с коня, направился в постоялый двор, что в конце Криничной улицы, а там меня невесть почему обезоружили, в полон взяли, — обиженно пожаловался Сергунька.

— А ты с урядником Дерябиным знакомства не вел?

— Дерябин? Николи не слыхивал!

— А с хорунжим Денисовым и казаком Федором Карповым?

— Ну, их-то знаю — одностаничники, в одном полку служили… А только как возвратился я на Дон, подальше от них держался.

— А почему?

— Уж больно заносятся они: Денисов своей ученостью, а Федька — голосом, отменно песни поет! Федька у меня всех девок станичных отбил, к себе переманил, — расплылось в широкой улыбке лицо Сергуньки. — Даром что старше меня на десяток лет.

— А почему ты все смеешься?

— Таким уродился, таким и помру. Полагать надо, матушка смеялась, когда меня на свет производила…

«Прикидывается дурачком, — подумал Иловайский. — Знаю, близок он к Денисову. А впрочем, какое мое дело? Потом все разъяснится, и кары ему не миновать. А пока есть смысл и его сохранить заложником!.»

— Ты, видно, веселый парень…

— В уныние николи не впадаю, ваша светлость. Сыт крупицей, пьян водицей, саблей бреюсь, не огнем, так дымом греюсь.

— Хитры вы, казаки, разобраться в вас трудно.

— Трудно? Так уж повелось на свете белом: легко лишь с девками болтать, а во всем прочем без труда — никуда: не вытащишь и окунька из пруда.

— За словом ты в карман не лазишь.

— Слово — дело великое, иной раз пуще стрелы татарской разит.

— А скажи, какого ты мнения о волнениях мятежных на Дону?

— Смутьянам и своевольникам не потатчик я. Древние обычаи рушат, против достойных, степенных людей да против воли царской идут. «Дюжие» казаки от них обиды неслыханные претерпевают.

— А ты согласен переселиться на Кубань?

— Кто, я? Да хоть сегодня, ваша светлость. Мне что? Бобыль я, а вкусную рыбку да хлеба скибку и на Кубани найтить можно…

— Врет, как блины печет! — восхищенно прошептал себе под нос старичок аудитор.

— Разрешите мне задать вопрос, ваше сиятельство? — скрипучим голосом сказал Сербинов. И, получив согласие Щербатова, обратился к Сергуньке: — Нам известно, что ты — друг Денисова, одних мятежных мыслей с ним.

— А вот мне это — никак неизвестно, — возразил Костин. — Правда, когда-то дружбу водил с ним, но за последний год как ножом отрезал.

У Сергуньки и впрямь положение было довольно выгодное: за последний год Павел для видимости держал его в отдалении от себя, поручая ему тайно лишь важные дела, требующие большой смелости: поездку в Черкасск, в Таврию, на север Дона… В восстании в самой станице Костин по настоянию Павла участия не принимал, против станичных богатеев не выступал.

— Ты знаешь, какие кары угрожают мятежникам? — зло спросил Сербинов.

— Без строгости с нашим братом нельзя, — ответил рассудительно Костин и добавил звонко: — Да только учил при нас офицеров генерал Суворов: «В людях разбираться надобно. При строгости и милость надлежит иметь, строгость без милости — сущее тиранство. Только трусы жестокосердны».

Имя Суворова прозвучало смелым вызовом в чинном зале, точно свежий ветерок ворвался в него.

Старичок аудитор от испуга выронил гусиное перо.

Щербатов беспокойно двинулся в кресле, приказал:

— Костин, отойди-ка к двери! — И шепотом спросил у Сербинова: — Какие улики у вас имеются?

— Никаких нет, ваша светлость, — печально развел тот руками. — Допрашивал я «дюжих» казаков из его станицы — Корытина, Милютина, Красова, но ничего касательно Костина они не сообщили. Однако же подозрителен он, весьма подозрителен! Надо бы придержать его под арестом, пока не закончится поход на Есауловскую. Разрешите сделать очную ставку его с Денисовым, Дерябиным и Карповым.

— Согласен, — кивнул Щербатов и, подозвав ординарца, распорядился: — Снимите с Костина кандалы!

Не верилось ему, что этот веселый крепыш, с озорным взглядом серых выпуклых глаз, радостно размахивающий занемевшими от кандалов руками, замешан в чем-нибудь серьезном.