Сергей Высоцкий - Искатель. 1997. Выпуск №3

• Название: Искатель. 1997. Выпуск №3
• Автор: Сергей Высоцкий
• Издательство: М.: Издательский дом "Искатель", 1997 г.
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1997

Содержание:

Сергей Высоцкий. ПОДСТАВНЫЕ ЛИЦА (роман)

ВЫСОКИЕ УСТРЕМЛЕНИЯ ВЫСОЦКОГО (Интервью с Сергеем Высоцким)

Рэй Брэдбери. ПРИШЕЛЕЦ (рассказ, перевод Б. Клюевой)

Артур Кларк. НЕУВЯЗКА СО ВРЕМЕНЕМ (рассказ, перевод С. Шпака)

Мир курьёзов

Обмен

---

Когда нас принимали особенно тепло, Алевтина плавным взмахом руки приглашала, меня спуститься с возвышения — со скамьи или табуретки — и на радость зрителям пожимала мне руку или обнимала. Высокая, стройная, рыжекудрая, она очень нравилась публике. Наверное, олицетворяла для них незнакомый и притягательный мир большого города. Как же — ведь она была директором детского дома, эвакуированного из Ленинграда!»

Фризе оторвался от рукописи. Он вдруг настолько реально представил себе широкую плавную реку, песчаную отмель с догорающим костром и нагую девушку, выскакивающую из ледяной воды, что невольно поежился.

«И все это закончилось распрей о наследстве?

Неужели банкир и правда никогда не предпринимал попыток разыскать Олю? Почему?» — Он провел ладонью по лицу, прогоняя навязчивое видение, и перевернул страницу.

«Скандал разразился в небольшом городке Кунгуре. На этот раз с хором поехали два солиста, тоже из эвакуированных, еще не успевших вернуться в Ленинград.

Пожилой зубной врач по фамилии Славентантор играл на скрипке, а заведующий парткабинетом райкома исполнял старинные романсы. Его фамилии я не запомнил. А прозвище у него было Пипира.

Заведующего Алевтина усиленно обхаживала. От него много зависело — поездки по области, выступления на смотрах. И — чем черт не шутит! — концерт в областном центре.

У завпарткабинетом был хороший голос. Бас. Так я думаю сейчас, вспоминая его репертуар. А пятьдесят лет назад над этим не задумывался — мне просто нравилось, как поет Пипира. Нравились его песни.

..Мы отпели «Утро красит», «Вечерний звон».

Суровый и строгий вышел Пипира. Он пел Глинку.

Уймитесь, волнения страсти!
Засни, безнадежное сердце!
Я плачу, я стражду, —
Душа истомилась в разлуке…

Аккомпанировала Алевтина.

Пение завпарткабинетом вызвало шквал аплодисментов. Кто-то из зала крикнул: «Блоху!»

Пипира взглянул на директоршу. Та взяла первые аккорды.

Мне так нравилась эта песня и я так привык беззвучно раскрывать рот, что, забывшись, принялся «подпевать» солисту.

Жил-был король когда-то,
При нем жила блоха.

В зале послышался смешок. Мои старания были замечены, и через несколько секунд хохотали все.

Пипира допел романс до конца и, сопровождаемый бурей аплодисментов, ушел со сцены.

Хор спел еще пару песен. Алевтина глядела только на меня. С ненавистью. Я подумал, что надо срываться, бежать куда глаза глядят. Но не успел. За кулисами директриса подошла ко мне и молча влепила пощечину. При всех.

И сейчас я помню, каким усилием воли сдержал себя. Не ударил. Не ударил, потому, что мигом попал бы в милицию, а значит, не смог отомстить обидчице.

«Ты, курва, за это заплатишь!» — крикнул я в спину убегающей из-за кулис Алевтине.

Как мне потом рассказали., она долго рыдала в директорском кабинете.

А я посчитал, что жизнь кончена. С таким позором я уже не мог остаться в детдоме.

У одного из моих сверстников, Гришухи Савченко, законченного урки, не раз пускавшегося в бега, имелась финка с красивой наборной ручкой.

Я разыскал Гришуху в артистической гримуборной, где несколько хористов еще переоблачались из парадных сталинских костюмов в привычные, видавшие виды шмотки.

Савченко даже не спросил, зачем мне финка. Наверное, догадывался. Алевтину, жестоко наказывавшую его после каждого побега, Гришуха ненавидел лютой ненавистью.

Оля вошла в артистическую, когда он передавал мне финку.

— Певцы хреновы! — сказала сестра, обращаясь к хористам. — Что же вы их не остановите?

Все молчали. Некоторые из ребят поспешили смыться. Ушел и Гришуха.

— Забирайте шмотки и дуйте отсюда, — приказала Оля. Дайте мне с братцем потолковать!

Ее уверенность, словечки из блатного лексикона подействовали. Парни тут же улетучились.

Сестра подошла ко мне вплотную:

— Поговорим?

— Не о чем!

— Поговорим! — Ока попыталась вырвать у меня финку, но я прятал ее за спиной. От злости и обиды у меля дрожали руки.

— Зря стараешься. Не остановишь.

Не помню, как долго мы препирались. Мне казалось — бесконечно. Время от времени в дверь заглядывали ребята. Оля шукала на них, они тут же исчезали.

Наверное, ее вмешательство только распалило меня. Засунув нож за ремень, я схватил сестру за руки и попытался отшвырнуть с дороги. Но Оля обхватила мою шею. Зашептала:

— Витечка, миленький. Ее надо! Не убивай ее. Посадят! Как же я буду без тебя?

Она принялась целовать меня в глаза, в щеки, в губы.

— Витечка, миленький, не убивай!

Оля прижималась ко мне все крепче и крепче. И все отталкивала подальше от двери. Еще мгновение — и мы очутились на груде свернутых кумачовых транспарантов и знамен. Оля целовала меня все крепче и крепче. Теперь уже в губы. А потом — я не уловил момента, когда это произошло, — она лежала уже раздетая, крепко прижимаясь ко мне, тоже раздетому, и опять целовала. А я, ошарашенный, забыв про финку, про директрису, испытывал такое чувство, словно подхваченный теплым ветром парю где-то высоко в небе. Никогда в жизни я больше не испытал такого блаженства. И только одна посторонняя мысль, мешала мне — сейчас откроется дверь и кто-нибудь войдет. Потом, когда мы поднялись с нашего кумачового ложа и, не чувствуя ни вины, ни раскаяния — только нежность, — оделись, не сводя друг с друга глаз, я увидел, что дверь закрыта — сестра засунула в ручку древко флага. Когда она успела эти сделать, я не заметил.

Наша агитбригада — так именовался детдомовский хор — вepнулась домой. Тут же Алевтина вызвала меня к себе.

Когда, постучав и услышав резкое «войди», я открыл дверь ока стояла посреди комнаты, скрестив руки и придерживая ладонями локти.

— Подойди, Антонов. — Голос у нее был непривычно тихим. Hо я не сомневался в том, что за этим последует. Делая эти несколько шагов, решил: даже если стукнет, не отвечу. Ради Оли я был готов стерпеть все.

Но директриса, всхлипнув, резко прижала меня к себе и прошептала:

— Прости меня, Антонов.

Через неделю, располосовав бритвой свой «сталинский» костюм, я сбежал. И больше никогда не видел ни Олю, ни Алевтину. Никого из своих детдомовских приятелей».

Фризе отложил рукопись. У него осталось впечатление, что он сейчас познакомился не с драматическим эпизодом из жизни Виктора Сергеевича, а с его литературным опытом. С рассказом, в котором правда переплелись с художественным вымыслом.

Он собрался заглянуть в кабинет банкира, но в это время дверь отворилась. На пороге стоял хозяин:

— Я не рано?

— Нет. Я только что закончил.

— Прекрасно. У нас с вами есть время на чашку кофе.

Оставив дверь в кабинет открытой, Виктор Сергеевич принялся заряжать кофеварку. Фризе следил за тем, как аккуратно, не просыпав ни крошки, он насыпал кофе.

— Теперь вы понимаете, почему я не разыскал сестру? И она не пыталась меня найти, — спросил Антонов после того, как с кофе было покончено.

Фризе не понимал. И не стал скрывать этого от собеседника.

— Хорошо, хорошо! Думайте, что хотите! Если вам этого мало. — Антонов показал на рукопись. — Добавлю: однажды Оля пришла ко мне и сказала: «Алевтина знает про нас. И обещает отдать тебя под суд. А меня отправить в колонию. Если ты не будешь с нею спать». Она сказала: «Спишь с сестрой — не убудет, если будешь спать с директором». Вот я и пустился в бега. Может быть, теперь вы скажете о своей находке? Оля?

— Да. Ольга Сергеевна Антонова-Соколова около года назад запрашивала в архиве справку о своем дедушке, Никифоре Петровиче Антонове. Не она сама запрашивала — юрист. А цель — вступление в права наследства, оставленного вашим дядей, Михаилом Антоновым.

Фризе подробно рассказал банкиру обо всем, что ему удалось узнать. О гибели Таиски и Кости Ранета, о департаменте с таким мирным названием.

Но ему показалось, что Антонов услышал только то, что хотел услышать: нашлась его сестра Оля.

— Вы знаете, где она живет?

— В деревне Радонеж.

— Когда мы туда поедем?

— Вы не хотите услышать о дедушке? О его поездке в Америку?

— Хочу. Но позже, позже… Володя, простите мою черствость. Вы так много сделали для меня. И понесли такие потери! Но… — Он посмотрел на Фризе почти умоляюще. — Обсудим все после поездки в Радонеж.

О том, что ему хотелось бы поставить последнюю точку в расследовании убийства его литературного секретаря Лени Павлова, банкир и словом не обмолвился.

РАДОНЕЖ

Казалось, что Антонову, привыкшему командовать, распоряжаться судьбами людей — еще с комсомольских времен! — не знакомы ни сомнения, ни робость. И если, принимая решение, он может и заколебаться на мгновение, ни одна живая душа об этом не узнает.