Никола Бональ - Толкиен. Мир чудотворца

• Название: Толкиен. Мир чудотворца
• Автор: Никола Бональ
• Издательство: Гелиос
• Жанр: Публицистика
• Год: 2003
• ISBN: 5-344-00299-8

Эта книга удивительна тем, что принадлежит к числу самых последних более или менее полных исследований литературного творчества Толкиена — большого писателя и художника. Созданный им мир - своего рода Зазеркалье, вернее, оборотная сторона Зеркала, в котором отражается наш, настоящий, мир во всех его многогранных проявлениях. Главный же, непреложный закон мира Толкиена, как и нашего, или, если угодно, сила, им движущая, — извечное противостояние Добра и Зла. И то и другое, нетрудно догадаться, воплощают в себе исконные обитатели этого мира, герои фантастические и вместе с тем совершенно реальные: с одной стороны, доблестные воители — хоббиты, эльфы, гномы, люди и белые маги, а с другой, великие злодеи — колдуны со своими приспешниками.

Чудесный свой мир Толкиен создавал всю жизнь. И венцом его творения в конце концов стало всемирное признание: не случайно мир этот, равно как и его герои, пережили своего создателя (чем не доказательство успеха!).

Итак, читатель, мы зовем тебя следом за нами в увлекательнейшее путешествие в мир Толкиена, где путеводителем тебе послужит эта книга. И да будет легкой твоя поступь!

---

Ульмо в некотором смысле управляет нервной системой Арды, через которую проходят все импульсы от земных раздражителей:

«Ему, сокрытому в глубинах вод, ведомы, однако, все нужды и горести Арды — от него–то про них и узнает великий Манве».

Ульмо своего рода единственный deus non otiosus — единственный истинно деятельный бог: он, не ведая покоя, вбирает в себя вести от всех водных источников, оказываясь, таким образом, самым близким к эльфам и людям среди богов. В 3–м томе «Властелина Колец» наследник древнейшего королевского рода Арагорн приносит своим сподвижникам благую весть о победе на воде. Не менее захватывает воображение и спуск братьев по Кольцу в лодках по широкому величавому Андуину, несущему свои_воды в Мордор (и в Минас–Тирит).

Так что не будет преувеличением сказать, что великая борьба во «Властелине Колец» разворачивается на фоне неоглядного водного пространства. Вода служит символом чистоты, радости и здоровья — если она струится по эльфийским землям. Но хрустальные источники вод могут в мгновение ока превратиться в затхлые болота, как это в недобрый час случилось с ручьями, реками и озерами Хоббитании. Впрочем, и в загрязнении хоббитанских водоемов Саруманом и его приспешниками есть нечто духовно–символическое: ведь по–латыни «загрязнение» означает засорение разума дурными видениями и мыслями. И коварство, и контр–посвящение через осквернение чистых водных источников есть одно из тяжких испытаний, через которое тоже нужно пройти. И первое, за что берутся четверо хоббитов по возвращении в родные края, — это очищение водных источников от занесенной скверны. То же самое и в зловещем Мордоре: Сэм с Фродо остерегаются пить тамошнюю воду, дабы не отравиться, памятуя о том, что даже мерзкие орки, не брезгующие никакой падалью, мрут от нее как мухи.

Одно из величайших странствий, о которых поведал нам Толкиен, — это поход нолдор на северно главе с Феанором. Поначалу это «великое переселение» напоминает об Исходе сынов Израилевых в Землю обетованную под водительством Моисея или о миграциях северных народов. Переселение это стало причиной немилости Валар, ввергшей Феанора в исступленную ярость: с этим он никак не мог примириться. И вот он, подобно Моисею, говорит:

«Останемся ли мы здесь сидеть сложа руки, чтобы засим обратиться в призраков и витать среди туманов, проливая напрасные слезы в остывшее море? Или же тронемся в путь и вновь обретем землю родную?.. Ну же! И да останутся в граде сем лишь слабые духом!»

Силясь поднять нолдор, он будто вторит Ницше:

«Какая славная цель зовет нас вперед, хоть путь к ней долог и тернист! Сорвите же с себя оковы нерешимости! Распрощайтесь с легкой долей! С бессильными распрощайтесь! И с благами прошлыми! Ибо все богатства обретем мы сызнова…»

В исступленном восторге сбившегося с пути истинного воителя Феанор произносит страшную клятву, но перед тем, силясь поднять дух воинства своего, он изрекает:

«Путь наш лежит, куда не ходил и Ороме, и стойкости нашей позавидует даже Тулкас: мы не прекратим охоты. К Моргогу, на край света — вот куда лежит наш путь! И попутчиками нам будут гнев и борьба, но мы все превозможем и победим, и Сильмариллы снова будут наши. И тогда станем мы единоличными владетелями чистого неугасимого светоча и властителями Арды и будем возрождать радость и красоту. И никаким чужеземцам уже не быть нашими гонителями!»

Наконец, после пламенной речи своего предводителя, нолдор очертя голову пускаются в великий поход; хотя они и разделились в пути, всем им, однако, не терпится увидеть «новые, неведомые земли». И все же что двигало нолдор? Вероятно, утрата былого status quo(76): ибо для них она была горше потери Сильмариллов и важнее ненависти к Морготу. В Валиноре нолдор жили счастливо и в достатке. Но, как объявил Феанор своему народу и вестнику Манве, «через бури и невзгоды обретем мы счастье или, по крайней мере, свободу». Подобная демоническая или прометеевская страсть к свободе и предопределяет участь охваченных фанатизмом народов, ибо вверить свою судьбу пророку — легче легкого. И уж кому–кому, а нам с вами это хорошо известно: ведь в нашем прошлом, в XX веке, лжемессий и лжепророков хватало, и мы отлично помним, во что они в конце концов ввергли мир.

Так и здесь, в братоубийственной войне, разразившейся в Алквалонде, нолдор столкнулись со своими былыми друзьями — телери, морскими эльфами, а потом для нолдор ужасающим бременем стало Северное пророчество, обещавшее им страшные беды среди снегов и льдов. В перерождении Феанора Валар усматривают худшее из деяний Моргота. Исстхпленнаяярость уходит из Феанора вместе с жизнью, и тело его тотчас сжимается в комок, потому что кроме гнева в нем уже ничего не оставалось.

Пути героев Толкиена пролегают большей частью через глухие лесные чащобы. Лес для Толкиена — это целый народ: деревья подобны людям, живым существам, притом говорящим. Деревья — истинные светочи, дивные, творения, наделенные первородной магической силой, которая нередко служит во благо людям и эльфам.

И самый знаменитый из этих духовных древесных героев, конечно, Древень, он же Фангорн. Он — один из самых древних обитателей Средиземья — во всяком случае, во «Властелине Колец». Он — Повелитель онтов, наделенных тайной всесокрушающей силой, и, раз ожив, сила эта сметет Сарумана вместе с подручными ему полчищами орков. Фангорн, древний лес, подобно легендарному Мирквуду (Темнолесью), слывет живым и подвижным, а порой и враждебным. И в этом смысле Толкиен словно воссоздает знаменитую сцену из шекспировского «Макбета», когда главный герой — Макбет вдруг видит, как на него надвигается Дунсинанский лес, чтобы уничтожить. Впрочем, Толкиен, сказать по чести, не любил Шекспира, да и упомянутая сцена в «Макбете» ему не нравилась. Сам же Шекспир создал ее под явным влиянием кельтской легенды «Кад Годно» — «Битва деревьев». Известные кельтологи Кристиан Гийонварк и Франсуаза Леру приводят в этой связи следующий отрывок из кельтского эпоса:

«Дуб — несравненный быстроход:
Ввергает в трепет он земную твердь и небосвод,
Отвага же его стеной встает перед врагами,
Опорой нерушимой кличет его всяк, кто с нами».

А вот как описывает своих героев–онтов Толкиен:

«Они были разные, как деревья одной породы, но разного возраста и по–разному возросшие, или совсем уж несхожие, как бук и береза, дуб и ель. Были старые онты, бородатые и заскорузлые, точно могучие многовековые деревья (и все же по виду намного моложе Древня), были статные и благообразные пожилые исполины, но ни одного молодого, никакой поросли».

До поры до времени таинственный онтский народец пребывал в вековой спячке, оставаясь безучастным к судьбам прочих обитателей Средиземья, в том числе и братьев–скитальцев по Кольцу. По словам того же Древня, кое–кто из онтов «совсем уж одеревенел» (вот вам образ, вполне достойный многих наших «переродившихся» современников); да и потом, с уходом онтиц они, говорит Древень, просто «сгинули» — онтское племя оказалось обреченным на вымирание. Словом, перед нами — своеобразное безмятежное монашеское братство. Вот, к примеру, как выглядит в воображении Толкиена один из лесных собратьев:

«Листвень заспался, совсем, можно сказать, одеревенел; все лето стоит и дремлет, травой оброс по колено. И весь в листьях, лица не видать. Зимой он, бывало, встрепенется, да теперь уж и зимой шелохнуться лень».

А вот какая участь постигла другого члена «лесного братства» — Вскорня:

«Орки его ранили, родичей перебили, от любимых деревьев и пней не осталось».

В довершение Древень с горечью прибавляет: «Нет, я, видать, проморгал. Запустил я свои дела. Хватит!»

Воспользовавшись дремотой онтов, полчища Сарумановых орков кинулись вырубать леса почем зря — а ведь когда–то Саруман был онтам другом. И только с появлением двух невысокликов хоббитов — Пиппина и Мерри онты очнулись от безвременной спячки и, воспрянув духом, выступили в поход, дабы «Изенгард окутала ночь». Воспряв, онты стали прежними, какими были до великой дремоты; именно они сокрушают стены Изенгарда, точно твердь эта была сложена не из крепкого гранита, а из пыльного крошева: ибо «мы — кость от кости самой земли», — подмечает Древень–Фангорн.

Стоило воспрянуть одному онту, помимо Древня, — Брегаладу, как за ним в считанные мгновения встали и другие. И тотчас подхватили песню:

«На Изенгард!
Пусть грозен он, стеной гранитной огражден,
Пусть щерит черепной оскал за неприступной крепью скал, —
Но мы идем крушить гранит, и Изенгард не устоит!»

Древень посадил двух хоббитов себе на плечи, и те «торжествующе оглядывали шагавшую вслед за ними онтскую дружину и прислушивались к суровому, монотонному напеву».