Елена Хаецкая - ОЗЕРО ТУМАНОВ

• Название: ОЗЕРО ТУМАНОВ
• Автор: Елена Хаецкая
• Жанр: Фэнтези

Елена Хаецкая разместила в сети текст новой книги, которая не будет предлагаться издательствам. Книга называется "Озеро туманов", объём около 30 а.л… Написана в жанре фэнтези.

Далее перепечатка из ЖЖ поста:

По этой ссылке: http://yadi.sk/d/dOO-AZOZ69jp6

Можно скачать мой новый роман "Озеро Туманов".

По жанру это фэнтези.

Роман большой, 30 авторских листов. Он в трех частях.

Файл — архив, тексты в. doc.

Это роман в жанре фэнтези. Пожалуйста, помните об этом, если вам покажется, что я как-то не так описала битву при Креси, хотя я старалась не отклоняться от того, что в книжках (про Креси и еще про Иоанна Слепого).

Заплатить за роман можно на яндекс-деньги

41001432598842

Или, если хотите, могу прислать данные, как заплатить на карточку. Если кто уже платил мне на карточку, данные устарели, карту меняли.

Сумму я предполагаю рублей от ста до двухсот.

Если вы живете за границей, если вы не умеете пользоваться яндекс-деньгами или переводить на карту, если у вас нет ста рублей, если вы считаете, что сначала нужно почитать, а потом уж платить, — не стесняйтесь, без сомнений скачивайте и читайте, заплатите потом или еще как-нибудь.

Единственное, о чем я прошу, — не выкладывайте в сеть, потому что я категорически против того, чтобы за мои тексты получали деньги какие-то левые дяденьки, которые никакого отношения к работе над этими текстами не имели.

Этот роман не будет предлагаться издательствам.

---

В первый раз Ив осознал, каким одиноким было его детство и какой одинокой обещала стать его юность: он вырос без ровесников. В замке не жило никого, кто был бы ему близок по возрасту.

А Вран, этот блестящий сеньор, вполне мог бы быть не младшим братом Азенор, но старшим братом самого Ива. Разве не истинный праздник — появление в замке такого человека?

Пятнадцать лет разницы, но какая пропасть лежит между двумя молодыми людьми, родственными по крови! Вран хорошо знал цену людям и вещам. Сам он, младший в семье, никогда не мог претендовать на наследство — которого, впрочем, и не было, — однако отличался практическим складом ума, умело занимал деньги и еще более умело поворачивал обстоятельства таким образом, чтобы не возвращать долгов.

Вран предпочитал жить в Ренне, в большом городе; там водились у него друзья и деловые знакомства. По слухам, возлюбленной у Врана не имелось (случайные подруги, естественно, не в счет). Вран не намеревался вступать в брак до тех пор, пока у него не появится сколько-нибудь значительного состояния.

Насколько понял капеллан из всего, что писал ему настоятель собора Святого Фомы из Ренна, влияние Врана на мечтательного, восприимчивого мальчика будет, скорее, благотворным, нежели каким-либо иным. Пора бы сиру Иву узнать, какова настоящая жизнь, и научиться управлять реальными обстоятельствами, а не одними только грезами.

Вран, как и Ив, обладал несомненным сходством с Азенор. Эсперанс понял это сразу, едва лишь увидел дядю с племянником вместе. Оба высокие, белокурые, с характерными узковатыми зелеными глазами. И улыбались одинаково: радость зарождалась в груди, медленно озаряла глаза, самую их глубину, и лишь потом, как бы с легким недоверием, проступала на губах.

— Какое прекрасное зрелище! — прошептал капеллан, от умиления совершенно позабыв о том, что он презирает Эсперанса и вообще с ним не разговаривает.

Эсперанс покачал головой:

— Я не доверяю этому человеку.

Капеллан уставился на него с изумлением:

— Как ты можешь такое говорить, глупый солдат? Сеньор Вран — родня Иву по крови, он отобьет у мальчика охоту предаваться глупым мечтаньям и растолкует наконец, что к чему. Теперь, после смерти сеньора Алена, нашему мальчику придется взять на себя все заботы по управлению замком… Да разве он справится — в пятнадцать-то лет, да еще получив такое глупое воспитание, какое ты дал ему?

— Я правильно его воспитывал, — огрызнулся Эсперанс. — Не успел только объяснить, что не следует доверять первому встречному: негодяи на этом свете встречаются куда чаще, чем хотелось бы.

Капеллан гневно передернул плечами и отвернулся.

— Я позабочусь о том, чтобы тебя удалили из Керморвана, — обещал он.

Эсперанс сильно побледнел и поскорее ушел. Он умел сделать так, чтобы о нем позабыли. Товарищи, с которыми он вместе воевал, когда-то всерьез утверждали, что Эсперанс наловчился даже отводить от себя стрелы врагов. И теперь Эсперанс крепко рассчитывал на это свое замечательное умение, поскольку больше всего боялся, как бы его и в самом деле не выгнали из Керморвана.

* * *

С приездом Врана поистине ожил старый замок. На протяжении столетий все прежние владельцы Керморвана заботились лишь о том, чтобы стены его оставались высоки и крепки, а в нижних этажах главной башни не переводились запасы стрел и каменных шаров, которые сбрасывали на головы осаждающих. Вран был первым, кого обеспокоили иные вещи.

Он заказал в Ренне новые гобелены взамен старых, наполовину истлевших, велел доставить десяток красивых медных ламп и расставить их по жилым помещениям, а в довершение всего прибыл целый обоз с сундуками, набитыми одеждой и посудой, металлической и из разрисованного магрибинского фаянса.

Все эти чудеса наполнили маленькую вселенную Ива. Притихший, ошеломленный, мальчик бродил по комнатам, которые знал с детства, и повсюду ему встречались новшества: он как будто попал в чудесный мир, вроде тех, что рисуют в книжных миниатюрах.

Дядя постоянно оказывался поблизости от мальчика; Эсперанса же нигде не было видно.

Коснувшись лампы, изображающей смешного человечка, сидящего на корточках в акробатической позе — с ладонями, упирающимися в землю, и ногами, закинутыми на плечи, — Ив тихо усмехался и тотчас же встречал ответную улыбку Врана:

— Нравится? Говорят, такие трюки проделывал Жан Руконожка, придворный шут герцогини Изор… Ты слыхал о нем?

Ив качал головой, и Вран тотчас охотно принимался рассказывать:

— Жана называли Руконожкой за то, что он ходил на руках с той же легкостью, с какой другие ходят обычным способом, то есть ногами. Он был на удивление уродлив — медная лампа, по слухам, его изрядно приукрасила: рот до ушей, глаза навыкате, нос расплющен.

— Возможно, он был мавром, — заметил Ив. — Я читал, что у мавров темная кожа, вытаращенные глаза и расплющенный нос, однако это не является, с их точки зрения, уродством, но, напротив, вполне обычное у них дело. У всякого народа собственные представления о красоте, так что не исключено, что Руконожка кому-то казался красивым…

— Только не герцогине Изор, — отмахнулся сир Вран, стараясь не показывать удивления, которые вызвали у него рассуждения племянника. — Уж она-то, во всяком случае, точно считала его уродом, и того же мнения были все ее друзья и подданные. Тем не менее Жан имел глупость влюбиться в свою госпожу и по целым дням таскался за нею следом и вздыхал. Но прекрасная Изор ничего не замечала. Ей и в голову не могло прийти, что шут осмелится на подобную дерзость. Он же не знал, как ей получше услужить, и изобретал все новые и новые трюки, так что герцогиня, бывало, смеялась до упаду.

Ив затаил дыхание: он чувствовал, что сейчас в истории Жана произойдет нечто важное, необратимое, нечто такое, после чего ни сам Жан, ни слушатель истории уже не останутся прежними.

Вран между тем продолжал:

— Случилось так, что проделывая очередной прыжок, Жан повредил себе спину. Но, поскольку герцогиня была весела, Жан не захотел портить ей праздника и поскорее закончил выступление: он уполз, помогая себе руками и подражая ящерице. Он надеялся, что отлежится и болезнь его пройдет, но на следующий день все оказалось еще хуже, чем было накануне: он утратил способность двигать ногами, и холод медленно поднимался от колен все выше и выше. Еще через два дня Жан понял, что умирает — скоро холод подберется к самому сердцу и остановит его. Между тем герцогиня соскучилась по забавным выходкам своего шута и, узнав о его болезни, явилась к нему сама. Впервые в жизни шут не сумел рассмешить ее и заплакал. И тогда случилась удивительная вещь: заплакала и сама Изор.

— Это потому, что душа у нее была добрая, — сказал Ив. Голос мальчика подрагивал.

Вран искоса поглядел на племянника и, никак не отзываясь на его последнее замечание, заключил рассказ:

— Одна теплая слеза герцогини упала на грудь шута, и сразу же холод отступил. Тогда Изор положила руку ему на лоб и велела поскорее поправляться: «Если ты меня любишь, — сказала она, имея в виду, конечно, не любовь мужчины к женщине, которой на самом деле втайне пылал шут, но обычную любовь слуги к доброму господину, — то непременно будешь на ногах к нынешнему воскресенью, потому что я жду к себе важных гостей и желаю насмешить их».

— Он поправился? — спросил Ив с замирающим сердцем.

— Да, — сказал Вран.

Поначалу он хотел рассказать совсем другое: как шут умер от неразделенной любви, но, видя, как страстно хочется племяннику доброго завершения повести, изменил намерение.

— В то воскресенье, говорят, Жан проделал самые забавные свои трюки… Впрочем, все это случилось почти сто лет назад.

Другие лампы были столь же причудливы, и с каждой связывалась какая-нибудь история: одна напоминала о верном псе, которого Тристан выучил не лаять во время охоты, дабы тот громким лаем не выдал ревнивому королю Марку местонахождение влюбленных (не могли же Тристан и Изольда, сбежав от короля, отказать себе в удовольствии поохотиться!); другая была отлита в форме хитрого кота Тибальта, приятеля и соперника лиса Рейнеке; третья имела вид оседлавшей философа женщины с распущенной шнуровкой на лифе.

— На свете нет другой такой же лампы, — рассказывал племяннику Вран. — Их делают из воска, обмазывают глиной, а после заливают в форму металл. Воск выливается через специальное отверстие, а глиняную оболочку — после того, как металл застывает, — разбивают…

Впрочем, Ива не столько интересовал способ изготовления фигур, сколько связанные с ними истории, и Вран охотно пересказывал одну за другой.

Так Ив узнал о чудесном коне, которого корриганы наделили даром говорить человеческим языком, наказав воспользоваться этим умением лишь трижды за жизнь, и о певце, которого ослепили враги и который проклял их за это, предсказав тем, что трижды они после этого родятся на свет — и трижды погибнут позорной смертью.