Лев Карсавин - Saligia. Noctes Petropolitanae (сборник)

• Название: Saligia. Noctes Petropolitanae (сборник)
• Автор: Лев Карсавин
• Жанр: Религиоведение
• Год: 2002

Л.П.Карсавин – подлинный столп православной российской философии ХХ в., человек сложной, трагической судьбы – и удивительно чистой, прекрасно традиционной философской концепции.

Сборник «Saligia. Noctes Petropolitanae» – значительная часть творческого наследия Карсавина. Именно здесь его основная, классическая идея божественного Всеединства и единения человека с Богом получает наиболее полное развитие – и достигает высочайшей степени убедительности…

«Saligia, или Весьма краткое и душеполезное размышление о Боге, мире, человеке, зле и семи смертных грехах» – первая философская работа Льва Карсавина, во многом незрелая, но сфокусировавшая в себе основные темы его мысли. И основные темы мысли как таковой – «первые и последние вещи» как видно из названия – Бог, мир, человек, зло.

«Noctes Petropolitanae» («Петрополитанские ночи») Льва Карсавина представляют собой диалоги автора и Любви. Любовь как основа всего, как самая суть Бога и земная любовь как отображение света Вечной Любви – основная мысль автора.

---

Кто любит, тот стремится целиком «поять», понять любимую, т. е. познать ее, ибо одно и то же познание и любовь. Если люблю я, все в любимой, вся любимая – мое, даже более – я сам. Но это значит, что и я уже не мой, что я – она. Иначе нет познания, нет любви. И перелив властвования в подчинение, подчинения во властвование, вечная смена жизни и смерти не что иное, как влияние двух «я» в одно, как восстановление их первозданного единства, истинного двуединого «я».

Любя, я настолько отожествляю себя с любимой, что живу ее желанием, ее жизнью; не отделяю себя. Невольно усваиваю привычки любимой. И часто любовь кажется взаимоуподоблением, хотя на самом деле взаимоуподобление только внешность, отражение чего-то более глубокого, иногда – признак слабости и упадка любви. И смеемся мы над внешним, нарочитым желаньем уподобиться тому, кого любишь. Но не верим мы и в единство, рабствуя предвзятому мнению, будто две души друг для друга – монады без дверей и без окон. И все наблюдения свои упорно и настойчиво стремимся мы истолковать так, точно переживаемое нами лишь примысел и обманчивое объяснение какого-то неизвестного нам, но смело предполагаемого нами, механического процесса. Наивной иллюзией кажутся зарождение и рост в душе нашей чувства, переживаемого милой; случайным совпадением – одновременное просветление тоски обоих. Счастливыми догадками считаем мы чтение глубочайших, сокровеннейших мыслей…

Есть свой смысл и в уподоблении любимой, напоминающем о ней, дающем возможность лучше в себе пережить и познать ее. Но Любовь предполагает не только единство, а и различенность, цель ее не во взаимоуподоблении, а во взаимораскрытии. Не хочу, чтобы любимая уподобилась мне: хочу сохранить ее самое, бесконечно-дорогую, неповторимую. Всю ее приемлю. – «Вся ты прекрасна, подруга моя, и нет недостатка в тебе!» Знаю я, должен знать истинное значение того, что лишь наметилось в ней и в недостаточности своей кажется злом. Не изменю я Любви как ленивый раб и лукавый – во имя истинного преображу реальное, недостаток сделаю моментом красоты и правды. В этом идеализм Любви, мой творческий труд, открывающий новое в мире. Но не новое нечто из ничего я творю. – Я лишь извлекаю из недр любимой то, что в ней подлинно есть, подобно ваятелю высекаю из ее эмпирической ее истинную. Истинная любимая, данная мне в каждом ее эмпирическом обнаружении, хотя и неполно и недостаточно, должна раскрыться и расцвесть моею силою, которая есть сила Любви, а в Любви и ее сила. И, озаренный узреваемым мною сиянием моей истинной, преображаюсь и сам я, хочу быть достойным ее, не повторить ее, а дополнить. И чем глубже в нее погружаюсь, тем больше нахожу в ней такого, на что могу и должен ответить, раскрыв себя самого, тем больше и лучше себя познаю и стремлюся собою истинным стать. Я ли стремлюсь? Не она ли влечет меня, как влеку ее я, не к одной ли цели мы вместе идем?

Не во взаимоуподобленим цель и смысл Любви. – Может ли быть Любовь там, где любящие вполне уподобятся, т. е. отожествятся друг с другом, где они станут только одним? Кто же и кого тогда будет любить? И мне безмерно дорого все своеобразие любимой моей. Оно нигде, ни в ком, кроме нее не существует. Дорого мне и постигаемое любимою, а в любви к ней и мною самим мое своеобразие, тоже незаменимое… Не слияние-ото-жествление, а слияние в гармоничное единство, не взаимоуподобление, а взаимодополнение происходит в Любви. Не единство безразличное цель ее, а двуединство. Словно воссоединяются две когда-то оторвавшиеся друг от друга части целого; и, становясь невидимой, исчезает извилистая линия их разрыва, Любовь – восстановление первозданного двуединства, в котором каждый из любящих находит его и ему недостающее, в котором оба вместе вновь сопрягают ими извечно нарушенное единство.

В Любви возрождается единая истинная личность, свободным слиянием частей своих восстановляя когда-то и как-то расторженное ею. В Любви беспредельно углубляется и в новой, ослепительной красе являет себя душа каждого из любящих; в каждом из них просыпаются новые чувства и мысли; мысли и чувства одного продолжаются и завершаются в другом. Все гармонично и полно, все цветет неумирающим цветением, ширится и становится богаче, многоцветней и целостней; и новая раздельность – смерть для обоих, страшная в предвестии разлук. Меняется для них смысл обыденной речи; слова приобретают новое, глубокое значение. И от обнаруживающей себя в мире двуединой личности излучается на все свет Любви, делающей ее триединством. Незнаемое дотоле и неценимо ценное является в мире, влечет и манит к себе невиданной еще радостью. Меняется сам быт – вьется новое гнездо. Все вещное стягивается по сродству с новой четой, вступает в особое индивидуальное отношение с нею, принимает преображающую его печать и в вещности своей начинает выражать единство духовное.

4. Легкою, неуловимою мечтой, может быть и прекрасной, но нежизненной кажется все это трезвому обыденному сознанию. И только в лунные ночи, как эта, когда необычно четки тени, и горит золотой купол храма, и бледное сияние сказочною тишиною томит душу, умолкают и бессильны, смешны сомнения. Не верим мы в триединство, не верим в осуществляющуюся в Любви двуединую личность. И как поверить, когда полнота осуществленной Любви – редкий, невиданно редкий дар? Как поверить, когда высшим выражением Любви почти всегда представляется нам мгновение таинства, не тихая брачная жизнь, когда таинство не продолжается за стенами храма? И кому поверить; кто расскажет о вершинах земной любви, кто из немногих избранников?..

Однако смутно, сами того не замечая, мы все же разгадываем тайну Любви, прикасаемся к ней. Говорим же мы о том, что любящие «подходят» или «не подходят» друг к другу, хотя, стараясь уяснить себе эти слова, повторяем глупые и пошлые мысли. Утверждаем же мы с наивным глубокомыслием, что «противоположности сходятся». Только ли романы заставили Татьяну писать о «воле неба» и «решении высшего совета»? Полюбив, мы мечтаем о полной гармонии с любимой, хотя и видим гармонию лишь во внешнем покое, забывая, что иногда она лучше и прекраснее в борьбе, полнее во взаимных обидах и примирениях. – Часто в потрясенной бурною ссорой душе любящих впервые ярко всплывает сознание единящей их Любви. Благословенны же вы, нежданно налетающие на любящих темные беды! Вы рассеиваете все мелкое, повседневное и, обнажая души, являете в них сияющий свет Любви. Не наивным самообманом, не ложью живут влюбленные, когда грезят о своем будущем, когда считают свой союз единственным в мире. И не иллюзией терзают они себя, видя, что греза не осуществилась, что далеки они друг от друга. Разве неосуществленность грезы доказывает ее неосуществимость? И даже если ни разу еще на земле не осуществилась Любовь, нельзя сказать, что и этот раз она не осуществится. Любовь верит в чудо и требует чуда; и не ее вина, что мы не верим в ее безграничную силу.

Друзья и подруги, не верьте обманам страданий и гнева! Не внешнее счастье, не тихую радость – в томленьи, исканьях и муках, в разладах и ссорах единство приносит на землю Любовь! Не верьте обманам лукавого чувства; страшитесь отвергнуть избранную душу, поверив прельщениям мнимой любви. Любовь к нам нисходит, и дар и Царица, но в нас она, в наших трудах и исканьях живет. Она предназначила всех нас друг другу, четы освящая, но в ней мы свободно избрали любимых своих. Она единит нас, она раскрывает в себе нам любимых; но в ней мы, и дело Любви – наш свободный и творческий труд.

5. Животный мир не знает личности, личного сознания и личной жизни в составляющих его особях. Для его рода или вида одинаковы и безразличны все слагающие особи, заменимые друг другом, и каждая особь не один из бесчисленных центров мира, а только момент в сознании вида иль рода. Но не достигая полноты индивидуализации во многообразии, род и вид и сами не являются совершенными индивидуумами. Они – что-то текучее, расплывчатое, безобразное – не обладают четкою формою; недостаточно одухотворены, материальны и телесны. Нет и не может быть в мире животном брака, союза, являющего двуединую личность, ибо нет личности, нет индивидуальности, кроме приближения к ней в роде и виде. Вид причастен Любви, предписывающей ему свои непреложные законы, неотменные времена и сроки союзов и разъединений; но лежит на нем пелена глубокого неведения, тускло мерцает в нем золотой луч Любви. Стремится вид стать всем, являя себя в бесконечном разнообразии рожденных особей, но ни одна из них не достигает полноты своеобразия и возвращается каждая в безобразное единство вида чрез неизбежимую смерть, рабствуя тлению. И так же слабы и неясны узы Любви, сопрягающие неполно индивидуализованный вид с другими видами в единстве рода, а потому незавершено и многоединство самого рода. Высшая сила образует, одухотворяет и род, и вид, и особи, их составляющие. Человек дает имена животным, своею любовью завершая дело Творческой Любви. В человеке проблема многоединства животного царства, многоединства космоса. И если разъединен, безобразен и материален наш мир в каждое из этих быстро бегущих мгновений времени – мы виновны: неполна в нас Любовь.

Ни телесно, ни духовно не рожден на земле Человек, Адам Кадмон мистических умозрений. И Второй Адам, нововозглавивший род людской и весь мир, не собрал еще всех земнородных в лоне своем; еще свершается таинство причастия телу и крови Его, не замолкли звуки земных гимнов, одеждами тленными сокрыт и убран престол Бога Живого. И не может быть осуществлено на земле это единство человечества, а в нем – всего мира в какое-либо одно из мгновений времени, ибо выше оно времени и пространства и должна раньше земля изменить свой лик, небеса свернуться в свиток, умолкнуть стенания твари. Оно извечно существует в творческом бытии Божества, где совершенен Адам Кадмон, обнаруживающий немощь свою в Адаме Перстном, искупаемый и восстающий в Небесном Адаме. Но живущим в пространстве и времени невидимы они сами как многоединый Адам. Для них непонятно единство человечества и заменима другою всякая личность. Они не верят в «бессмертие» личности и потому неизбежно отрицают вечное, т. е. идеальное содержание человеческого духа.