Вячеслав Маркин - Кропоткин

• Название: Кропоткин
• Автор: Вячеслав Маркин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-235-03196-8

Петр Алексеевич Кропоткин (1842–1921) — удивительная, но в чем-то очень типичная фигура русской истории: князь из старинного рода, ставший революционером, ученый-энциклопедист, погруженный в политику, анархист, резко критиковавший насилие и «красный террор». Он прославился как географ и исследователь Севера, историк и философ, литературный критик и автор блистательных «Записок революционера». Временное правительство предлагало ему пост министра, но он отказался со словами: «Считаю ремесло чистильщика сапог более честным и полезным». Во всем мире имя Кропоткина окружено почетом, но в России к изучению его личности и идей вернулись совсем недавно. Первая его биография в серии «ЖЗЛ», написанная историком и географом Вячеславом Маркиным, является наиболее полным жизнеописанием знаменитого теоретика анархизма. Эта книга будет полезна всем, кто интересуется русской историей и философией XIX–XX веков.

---

Кропоткин очень активен в Британии. Он сотрудничает в основанном Кравчинским Обществе друзей русской свободы, вместе с Николаем Чайковским участвует в заседаниях Славянского общества, в организации «Красного креста» народовольцев, помогает в сборе средств для помощи политзаключенным в России. А когда в январе 1903 года лондонский режиссер В. Фри решил поставить инсценировку по роману Л. Толстого «Воскресение», он пригласил Кропоткина в качестве консультанта. Премьера спектакля прошла с триумфом, и об этом Петр Алексеевич сообщил через Черткова Толстому.

Вскоре после приезда Кропоткиных в Англию пришло известие о гибели в Томске его любимого брата Александра Алексеевича Кропоткина. Он, наконец, получил высочайшее разрешение вернуться из ссылки. Еще весной отправил в Москву жену с тремя детьми, намереваясь поехать следом, но его задержали дела Минусинского музея. В момент глубокой депрессии, когда им овладели очередной приступ тоски и ощущение тупика и бессмысленности жизни, Александр застрелился. Это произошло вечером 25 июня 1886 года.

В последнее время продолжавшаяся столь плодотворно в юные годы переписка братьев перестала быть регулярной. Зная, что все его письма просматриваются цензурой, Петр Алексеевич опасался, как бы они не навлекли беду на брата. Он и других своих корреспондентов просил ни в коем случае не хранить его писем, так как они могут их скомпрометировать. Переписка оживилась, когда Петр оказался во французской тюрьме: двойной контроль русской и французской цензуры гарантировал безопасность.

Гибель брата легла тяжелым камнем на душу Петра Алексеевича. Он упрекал себя в том, что не настоял на приезде Александра с семьей в Лондон; опасался, что будет трудно найти работу, которая бы смогла материально обеспечить довольно большую семью брата. К тому же у него не было уверенности в том, что власти разрешат Александру выехать из России. Легче было бы прожить, хотя бы первое время, у родственников в Тверской губернии.

Смерть А. А. Кропоткина не осталась незамеченной. Появились некрологи в сибирских газетах, публиковавших его статьи и заметки. В газетах «Сибирь» и «Восточное обозрение» были отмечены талантливые работы Александра Кропоткина по астрономии, получившие, в частности, одобрение директора обсерватории в Стокгольме Юхана Августа Гюльтена. Вдова Александра с детьми приехала к Петру Алексеевичу в Харроу; они жили в его доме почти целый год, а потом вернулись в Тверь. «Туча мрачного горя висела над нашим домиком несколько месяцев, до тех пор, покуда луч света не прорезал ее». Этим лучом стало появление в кропоткинской семье дочери, которой дали имя брата — Александра. Произошло это событие 15 апреля 1887 года, и Кропоткин писал: «Беспомощный крик ребенка затронул в моем сердце новую, неведомую до тех пор струну».

На этот раз он обосновался в Британии надолго. Ему — 44 года, но навсегда покинет он Англию лишь на семьдесят шестом году. По существу, большая часть его сознательной жизни пройдет в английской эмиграции, которую он в шутку называл «британской ссылкой» после французской тюрьмы. Конечно, это была добровольная ссылка, предоставлявшая максимум возможной свободы. Эта свобода позволила ему рассказать правду о системе наказаний, существовавшей тогда в Российской империи, где права человека совершенно игнорировались. Политические дела практически всегда рассматривались в административном порядке. Суды проходили тайно, при закрытых дверях, так же приводились в исполнение смертные приговоры. Традиционная публичность казни отменена. Расправы с приговоренными совершались за тюремными стенами.

Ссылаясь на официальные данные, Кропоткин называл число обитателей «тюремной России» — 95 тысяч человек. Конечно, эта цифра была многократно превзойдена в государстве, сменившем самодержавие, учрежденном в результате победы революции, о которой долго мечтали в России. Другие времена. Другие масштабы. Но суть остается той же: государство противостоит обществу, подавляет общество, лишает его свободы. Для своего времени Кропоткин увидел опасность такой, какой она тогда была, и предвидел возможность худшего (если к власти в централизованном государстве придет одна партия, — говорил он). Но тогда его книга «В русских и французских тюрьмах» сыграла роль, аналогичную великой книге А. И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Ведь написал Кропоткин свою книгу после того, как вернулся из поездки в Россию английский священник Лансдел, который побывал в Сибири и ничего плохого в сибирских тюрьмах, на каторге и в ссылке не обнаружил. Ему поверили многие, в том числе и известный американский писатель Джордж Кеннан, тоже решивший съездить в Сибирь. В предисловии к книге, которой отчитался о своей поездке, он откровенно написал: «Я думал, что такие писатели, как Степняк и князь Кропоткин, оклеветали русское правительство и систему ссылки…» Но то, что он увидел, целиком подтвердило свидетельства Кропоткина.

Джордж Кеннан встретился в Томске с Александром Кропоткиным, и потом, побывав в доме Кропоткина в Харроу, рассказал ему об этой встрече. Тогда было уже известно о произошедшей трагедии. Саша произвел на американца впечатление человека пылкого, искреннего, прямого и независимого. Он, например, долго и упорно отказывался регистрироваться в специальной книге, что были обязаны делать все ссыльные. А Кеннану сказал прямо, что сослали его за то, что он осмелился говорить то, что думает о происходящем вокруг, являясь к тому же братом человека, ненавистного царскому правительству.

Вера Себастьяновна привезла с собой юношескую переписку братьев, и Петр с волнением разобрал ее, привел в порядок и перечитал. Его вновь поразила глубина мышления, свойственная Александру еще с юности. Он очень многим интересовался, очень многое понимал, умел анализировать и обобщать. И, кто знает, может быть, именно это чрезмерно раннее развитие привело его к скепсису. Он рано перестал во что-либо верить. Трактат «Бог перед судом разума» был написан Александром, когда ему едва перевалило за двадцать. И хотя Петр под влиянием брата тоже стал атеистом довольно рано, вера в его душе всегда оставалась — вера в идеал справедливого общественного устройства, возможного при устранении власти из сферы взаимоотношения людей.

Идеал… Он имеет непосредственную связь с нравственностью. Идеал может быть примитивным, низменным или благородным, возвышенным, но у каждого он есть. Трудно понять, откуда он берется, как вырабатывается. Естественно, что человеку ненавистны раболепие, ложь, бесчестность, неравенство, власть над другими людьми. Да, именно власть мешает людям приближаться к идеалу: власть одних и подчинение ей других. Хотя, конечно, многих устраивает положение подчиненного, даже раба: лишь бы было сытно и спокойно… Не всем нужна свобода. Но вряд ли такая жизнь достойна человека, она не может быть прекрасной, счастливой…

Эти мысли не дают покоя, просятся на бумагу. И Кропоткин пишет (сразу по-французски) свою первую статью, посвященную вопросам нравственности, — «Morale Anarchiste» («Анархистская мораль»), — и отправляет ее Жану Граву в его «Новые времена» в Париж: «Откуда явился этот идеал?.. Мы едва знаем, как идет его выработка… Но идеал существует. Он меняется, он совершенствуется, он открыт всяким внешним влияниям, но всегда живет. Это — наполовину бессознательное чувствование того, что дает нам наибольшую сумму жизненности, наибольшую радость бытия. И жизнь только тогда бывает мошной, плодотворной, богатой сильными ощущениями, когда она отвечает этому чувству идеала. Поступайте наперекор ему, и вы почувствуете, как ваша жизнь дробится; в ней уже нет цельности… Начните постоянно колебаться между различными чувствами, борющимися в вас, — и вы скоро нарушите гармонию организма»[74].

Цельность и гармония достижимы, лишь когда жизнь предельно интенсивна. Эту мысль Кропоткин с восторгом обнаружил у рано умершего современника, философа и поэта Жана Мари Гюйо, развивавшего «философию надежды». Это был его единомышленник. Жизнь, бьющая через край! Когда ее с радостью расточаешь, отдаешь другим, не ожидая ничего взамен — вот это счастье. Но что это? Альтруизм или эгоизм? Моралисты эти понятия противопоставляют. Кропоткин же не видел между ними различия: «Если бы благо индивида было противоположно благу общества, человеческий род вовсе не мог бы существовать… благо индивида и благо рода по существу тождественны… Цель каждого индивида — жить интенсивною жизнью, и эту наибольшую интенсивность жизни он находит в наиболее полной общительности, в наиболее полном отождествлении себя самого со всеми теми, кто его окружает…»

И в конце статьи — призыв к борьбе нравственной: «Как только ты увидишь неправду и как только ты поймешь ее, — неправду в жизни, ложь в науке, или страдание, причиненное другому, — восстань против этой неправды, этой лжи, этого неравенства. Вступи в борьбу! Борись, чтобы дать всем возможность жить этой жизнью, богатою, бьющею через край; и будь уверен, что ты найдешь в этой борьбе такие великие радости, что равных ты им не встретишь ни в какой другой деятельности».