Кристи Филипс - Письмо Россетти

• Название: Письмо Россетти
• Автор: Кристи Филипс
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-35577-8

Молодая ученая из Гарварда Клер Донован приезжает на конференцию в Венецию, чтобы прояснить один из самых загадочных моментов в истории этого города. Известно, что Алессандра Россетти, знаменитая куртизанка XVII века, написала секретное письмо, в котором предупреждала Венецианский совет о существовании испанского заговора против республики. Клер считает Алессандру героиней, однако высокомерный профессор из Кембриджа Эндрю Кент разбивает ее теорию в пух и прах, доказывая, что куртизанка входила в число заговорщиков…

---

– Словом, материала достаточно, чтобы создать нового святого.

– Мраморные колонны у входа на площадь были доставлены из Константинополя почти четыреста пятьдесят лет тому назад и установлены здесь под руководством инженера Николо Баратьери. За огромный вклад в дело обустройства города Баратьери было пожаловано право устанавливать игорные столы, вы видите их здесь повсюду. А вон там, чуть выше, казнят преступников… Видите, между колонн свисает петля виселицы?

– Вы просто потрясающий экскурсовод и так много знаете. Однако, прошу, не надо больше об этом.

– Виселица предназначена для обычных преступников, – игнорируя его ремарку, неумолимо продолжала Алессандра. – Но чуть выше, на холме, находится клетка для провинившихся священников. Их неделями заставляют жить на хлебе и воде. Помню, я еще девочкой была и видела здесь одного такого – посмотреть на него собирались целые толпы. Даже придумали про него песенку, люди распевали ее повсюду. “Жалоба отца Августина”. Мы с братом тоже пели эту песенку, хотя папа всякий раз страшно сердился. Ужасные, жестокие слова о том, как он худеет и тает на глазах, но мы почему-то находили все это очень смешным. А скоро появилась и еще одна, и называлась она “Жалоба женщины отца Августина”. Стала еще популярней. Помню, там были слова о том, как терзается эта женщина – из-за того, что потеряла своего любовника и то наслаждение, что он ей доставлял, – совершенно скандальная, полная непристойностей песенка. Отец строго-настрого запретил нам ее петь.

– Настоящая непристойность – это то, как Венеция обходится со своими священниками, – заметил Антонио. Он явно ее поддразнивал. – Когда уеду отсюда, отправлюсь прямиком в Рим и обращусь там к Папе с просьбой снова отлучить республику от церкви.

– Очередное отлучение? Но Большой совет просто проигнорирует это решение, как делал и прежде. И прикажет священникам продолжать службы в церквах и праздновать все праздники. Известна история об одном священнике, который во время отлучения никак не мог решить, на чьей он стороне, Венеции или Рима, и кому должен подчиняться. И объявил, что не станет выполнять свои обязанности до тех пор, пока не явится Святой Дух и не вразумит его. Ну и ему сразу сообщили, что Святой Дух являлся Совету десяти и вразумил их приговаривать к повешению каждого, кто осмелился выказать неповиновение.

– Что ж, это только лишний раз доказывает мою правоту. Это город каких-то безумцев. – Мимо с хохотом и дикими криками промчалась целая толпа людей в масках. – Просто сумасшедший дом.

– Хотите, уйдем отсюда?

– Да.

Взгляд Алессандры остановился на торговых рядах, где продавали еду.

– Может, тогда пообедаем на берегу лагуны?

На берегу было немного свежо, с моря тянуло прохладным ветерком, зато здесь, на маленьком островке, царили покой и тишина – приятный контраст разгулу и суете центра города. Антонио и Алессандра сидели на нагретом солнцем песке, неподалеку от того места, где мелкие волны лениво набегали на берег. Гондольер, которого с утра нанял Антонио, оставался в гондоле, задумчиво смотрел на близлежащий остров Джудекка. Гондольеры большую часть своего времени проводят в лодках, подумал Антонио. Чем же они занимаются, когда не гребут? Словно в ответ на этот его вопрос гондольер разложил несколько подушек и улегся немного вздремнуть.

– Очень славное местечко, – заметил Антонио.

Алессандра тем временем разворачивала свертки и раскладывала еду: жареного каплуна, сардины с лимоном и травами, батон хлеба, сливовый пудинг. На лицо ее упала прядь светлых вьющихся волос – оба они тотчас сняли маски, как только выехали из лагуны.

– Я приезжала сюда еще девочкой, вместе с братом и кузинами, – сказала она.

– И с тех пор ни разу здесь не бывали?

– Кузины переехали в Падую несколько лет тому назад.

Антонио вспомнил, какая печальная участь постигла отца и брата Алессандры.

– И никаких других родственников у вас в Венеции не осталось?

– Нет. – Она отвязала узкий кожаный футляр, что носила на поясе, достала оттуда столовые приборы. – Не возражаете, если я назначу вас резчиком хлеба и прочего? – спросила она и протянула ему нож.

– Ничуть. А ваша матушка… она тоже умерла? – осторожно спросил Антонио. – Или, возможно, вы не хотите говорить об этом?

– Отчего же. Ее нет на этом свете уже очень давно. Или, во всяком случае, мне так кажется. Она умерла при родах, когда мне было восемь. И я видела все это. Они заставили меня смотреть, потому что я была девочкой и мне следовало знать, как появляются на свет дети. Это было ужасно. Ребенок был огромный, а мама такая хрупкая… они оба умерли. Вы спрашивали, когда были здесь в последний раз, почему у меня нет детей. Всей правды я тогда не сказала. Я предохранялась, потому что очень боюсь родов.

– Можно понять, учитывая ваш печальный опыт, – заметил Антонио. – Могу ли я спросить, раз уж у нас пошел такой откровенный разговор… вам нравится образ жизни, который вы ведете?

– Есть и худшие судьбы, чем быть куртизанкой. Я никогда особенно не стремилась замуж, в отличие от других девушек. Наверное, потому, что ни разу никого еще по-настоящему не любила. В романтическом смысле этого слова. Так что, возможно, я выбрала лучший для себя вариант. – Она отломила кусок хлеба, протянула ему. – Ну а вы? Семья у вас есть?

– Три сестры. Все старше меня, все замужем. Но я вот уже девять лет не видел их.

– Как давно.

– Да, – кивнул Антонио, однако в объяснения пускаться не стал.

– Ну а жена или любовница?

Зачем она спрашивает? Он украдкой покосился на Алессандру, но лицо ее оставалось безмятежным, равнодушным.

– Я, как и вы, никогда не любил, – сознался Антонио. – Потому что знаю: настоящая любовь всегда прелюдия к несчастью.

– Когда вы поняли это?

– О, долгая история.

– Я просто обожаю долгие истории!

Антонио не решался начать. За последние девять лет он никому никогда этого не рассказывал. И вдруг с необычайной живостью вспомнились мать, отец, старый огромный дуб, что высился на холме неподалеку от родного дома. Алессандра заставила его думать о вещах, о которых он предпочитал не думать, сознательно отгоняя все воспоминания о них. Однако на этот раз он отбросил сомнения и заговорил.

– Когда мне исполнилось шестнадцать, я выпросил у отца разрешение учиться фехтованию. До этого он обучал меня сам, но понимал, что уже мало может мне дать, а потому договорился о моем обучении у дона Гаспара Ортис Вега де ла Васкеса. Он жил на другом конце Утрилло, главного города, на окраине которого находилось феодальное поместье моих родителей. И чтобы добраться до него, мне приходилось скакать две мили до города, затем еще четыре мили, чтобы объехать его, ну а потом еще через рощу из деревьев грецкого ореха. Дон Гаспар был весьма успешным учителем фехтовального искусства. Помогал тренировать королевскую гвардию, написал целый трактат о фехтовании на шпагах, очень популярный в Испании. Он отсутствовал много лет, а потом вдруг вернулся в Наварру вместе с дочерью. К небольшому его имению вела усыпанная гравием тропинка, что пролегала через рощу грецкого ореха, дом стоял на опушке. То был чудесный дом из камня розового цвета с большой аркой в центре, через которую можно было попасть во внутренний дворик. Фасад украшали четыре высоких окна на втором этаже и балкон. В первый же день, едва успел я выехать из рощи на опушку, как заметил в одном из окон фигуру женщины. Вернее, то была молоденькая девушка, и она очень серьезно и строго смотрела на меня сверху вниз. То была самая красивая девушка из всех, кого я видел. Я сидел на лошади, позабыв обо всем на свете, сидел не двигаясь и любовался ею. Она была настоящей красавицей, и вместе с тем, если я начну описывать ее, вы скажете, что ничего особенного в ней не было. Длинные черные волосы, розовые губы, темные глаза – глубокие и неподвижные. Но самое красивое в ней было… нет, только не вздумайте смеяться… это уши. Волосы были гладко зачесаны назад, и я видел их вполне отчетливо – такие маленькие совершенной формы ушки, они напомнили мне изящные морские раковины. Вообще вся она походила на некое редкостное создание, на олененка, которого я однажды видел в лесу. То же нежное и одновременно серьезное выражение лица, точно я чем-то удивил или напугал ее. И в то же время она ожидала меня увидеть. Но, встретив мой взгляд, внезапно отошла от окна и скрылась в глубине комнаты. Как раз в этот момент во дворе появился дон Гаспар и направился ко мне. Он оказался старше, чем я предполагал, – седые волосы, маленькая, аккуратно подстриженная седая бородка, – но очень собранный, подтянутый и прекрасно развит физически. Манерами он обладал безупречными, был сдержанно любезен и всегда выбирал соответствующие и точные формы обращения. Он приветствовал меня и провел со двора в дом, в просторный спортивный зал. Я не слышал и слова из того, что он мне говорил, – перед глазами неотступно стояло прекрасное видение, возникшее в окне. Но как только началась тренировка, я пришел в себя. С каким пылом и напором я сражался, полагая, что красавица где-то рядом, видит меня, наблюдает. Как же страшно страдал, допустив малейший промах, опасаясь, что она могла быть свидетелем моей несостоятельности. Я был прекрасен и ужасен одновременно. Делая удачный выпад против моего учителя, я испытывал торжество, какого прежде никогда не знал; допустив промах, впадал в такое отчаяние, что, казалось, выхода из него не было вовсе. Разумеется, в тот, самый первый день я не знал, что дон Гаспар щадил меня, он прощупывал меня, пытался понять, на что я способен, с какого уровня хочу начать занятия. Ибо этот мой новый мастер обладал невиданным запасом приемов и уловок, их было больше, чем я мечтал освоить. Слава Создателю за тогдашнее мое неведение; если б я знал, с какой легкостью он может победить меня, то, наверное, уже никогда бы к нему не вернулся. Возможно, мне следовало поступить с точностью до наоборот: в полной мере осознать свою никчемность и несостоятельность, ибо если б я больше не вернулся…