Светлана Петрова - Кавказский гамбит

• Название: Кавказский гамбит
• Автор: Светлана Петрова
• Издательство: «Дружба Народов» 2008, №10
• Жанр: Современная проза

Герои повести Светланы Петровой — люди немолодые, их молодость прошла при советской власти, которая, как известно, учила «мечтать о прекрасном будущем». Так и живут они, постаревшие, битые жизнью мечтатели, мечтая о лучшей участи, наивно пытаясь влиться в «ряды строителей новой жизни», — становясь невольными жертвами чужих бизнес-планов и бизнес-войн. Неунывающий пенсионер Панюшкин, его измочаленная жизнью супруга Капитолина, экс-красавица секретарша Зинка проживают в Хосте. Сюда же наезжают московские интеллигенты — пианист в отставке и пессимист Шапошников, с которым Панюшкин играет в шахматы, мечтательная супруга музыканта Наталья Петровна. Под шум прибоя на фоне кавказского пейзажа течет жизнь, рутинная, но полная внутреннего драматизма.

---

Однако сегодня знаменательный день, и никакие соображения не могли заглушить вкуса победы. Василий чувствовал себя героем и был счастлив как никогда. Его мечты сбылись: и заграницу повидал, и сидел за рулем собственной желтобокой красотки, направляясь домой, к тайной зазнобе. За месяц испытаний машина и человек притерлись и понимали друг друга, можно сказать, с полуслова. Она двигалась легко, без толчков и подергиваний, сцепление переключалось мягко, словно плавало в масле, маленькое сговорчивое рулевое колесо, обтянутое нежной замшей, можно было поворачивать одним пальцем. Кондиционер регулярно подавал свежий, без пыли, воздух, поэтому стекла Вася поднял, и встречные машины, заодно с городами и деревнями, проносились мимо бесшумно, как в немом кино.

Новенькие колеса, нежно шурша, километр за километром глотали серый асфальт, и даже погода наладилась, с каждым часом делаясь теплее. А как же — скоро Кавказ, там его ждала черноглазая армянка, его старинная, припрятанная до времени любовь. На заднем сиденье, ублаженная ночными ласками дремала Капа. Ну, случились в его жизни две женщины! Что поделаешь? Разве нет у него права на склоне лет испытать подлинное счастье? И с чего вдруг он вчера посчитал себя предателем? Даже вспомнить не мог, как ни силился. Вася всегда любил жизнь, но не ценил, считая ее вечной. Теперь, побывав в пяти минутах от смерти, он убедился, что жизнь имеет конец, а это многое меняло. Вот вернется в Хосту и сразу, не откладывая в долгий ящик, переедет к Зине. А что до мнения родных и знакомых, то против каждодневной радости оно явно не тянуло.

Все. Со старым покончено. Без особых усилий с его стороны неприятности утряслись в лучшем виде, в чем Василий ни секунды не сомневался. Наступила новая замечательная жизнь. Нынче к его душевной и бытовой устроенности добавилось еще одно звено, может быть, самое последнее и самое важное. Осуществленная мечта, словно звездочка, спустилась с неба на землю и начала превращаться в маленькое чудо, вполне конкретное и даже немного уже обыденное. Более нечего и желать. Но жить без мечты Василий не умел, и произошло, казалось бы, невозможное: его мечта потеряла личную форму и обрела вид всеобщего добра и счастья, когда хорошо всем, независимо от наличия собственной автомашины, шахматного таланта или имени женщины, с которой спишь. Всем без исключения должно быть легко и радостно, и он, Вася, готов одинаково горячо любить всех вместе и каждого в отдельности.

Хотелось плакать благодатными слезами. Панюшкин жмурился, при этом кончик носа забавно шевелился. Неясный, сотканный из одних приятных ощущений туман плыл перед глазами. Василий понял, что засыпает за рулем, и срочно съехал на обочину отдохнуть. Капа маневра не заметила и продолжала храпеть, не переставая.

9

Василий отсутствовал больше месяца, пережил немало приключений, его жизнь порой болталась на волоске, но, как ни странно, то же самое время в Хосте текло своим неспешным провинциальным чередом безо всяких потрясений. Каждый день походил на другой, и даже у Мокрухиной не хватало материала для сплетен. Капа бурную деятельность по добыванию денег умело маскировала, получив наказ от мужа не ставить в известность грузина. Почтовая служащая, кстати, ее давняя знакомая, содержание телеграммы обещала не разглашать. Договор Васькина жена скрепила коробкой конфет с орехами.

Зинаида Черемисина, не желая досужих преждевременных пересудов, применила тот же прием к почтальонше на Звездочке, только конфеты были с ликером. Известие от Василия оказалось для секретарши столь же неожиданным, сколь и волнующим. Он о ней думал, он ее любил! Значит, действительно все очень серьезно и человек оказался верный. Зина вдруг остро почувствовала, что кроме Васи и ближе Васи у нее никого нет. Даже с матерью не стала обсуждать эту тему: боялась сглазить, да и соображала мама все хуже — доживет ли до весны? Тяжелая будет зима. Единственная надежда — Вася поможет.

На работе разобрать ситуацию детально Зине не хватало времени, она только постоянно чувствовала усиленное биение своего сердца. Зато ночами, перебирая в памяти встречи, касания, разговоры, обмирала от счастья, к которому так долго и так извилисто шла, и вот, наконец, приблизилась вплотную. Судьба сжалилась — хоть на крутом склоне лет, а сделала подарок. О таком можно только мечтать. Надо бы и ей как-то доказать любимому мужчине свое расположение, верность и готовность жить вместе. Как? Да проще простого — только к нотариусу сходить!

Ожидание скорого блаженства отразилось даже на Зининой внешности. Директор, сухарь и зануда, вечно недовольный подчиненными, уже не раз делал своей секретарше комплименты по поводу румянца и сияющих глаз.

— Ну, что вы такое говорите, — смущенно и одновременно радостно отвечала Зинаида, придерживая ладонью высокую грудь, чтобы не дать выпрыгнуть сердцу.

Вялая Валя и разбитная Фаня липли с расспросами, подозревая наличие возлюбленного — единственное, что способно заставить расцвести одинокую женщину в любом возрасте. Но добиться ничего не сумели.

Хоста хранила тайну, Мокрухина скучала.

Телеграмма, отправленная с далекой русско-финской границы, придала существованию Зинаиды иллюзию прочности бытия и несерьезности силы зла. Возвращаясь от матери, по-осеннему темными вечерами, она уверенно пересекала парк и даже несколько обнаглела. Местная шпана знала, что у нее завелся мужик, и если его нет рядом, то в любой момент может появиться. Это служило оберегом. В конце концов чего она раньше боялась? Непонятно. Ребят, что ли, не знала? В молодости тоже была хулиганкой. Правда, тогда самые отчаянные всего лишь носили длинные волосы или непривычную одежду, но не были ни злыми, ни равнодушными. Убить, конечно, и тогда могли — за кусок хлеба, за деньги или из ненависти, но не за просто так. Да и каждое преступление становилось событием краевого масштаба. Трясли не только главарей, но и всех причастных к делу. Возмездие было неотвратимым.

Зина в голову не брала, что на дворе стояло новое тысячелетие. Временные границы всегда условны, их можно бы и не замечать, но новая эпоха умела вычислять просочившихся сквозь кордон: поколению отживших свои лучшие годы было определено закончить дни на чужой территории. Так, поздним вечером, когда он подъезжал к Москве, Зина перешла у рынка подвесной мост. Панюшкин намеревался, не въезжая в город, перебраться с ленинградского направления на Симферопольское шоссе, но застрял в пробке на подъезде к Третьему кольцу столичной автодороги, а Зине оставалось до дому каких-нибудь триста метров. Он рвался в Хосту и непривычно нервничал, глядя на сплошные красные огни стоящих впереди автомобилей, а она заметила в слабом свете из окон углового дома группу парней, азартно крушивших скамейку. С окончанием курортного сезона уличные фонари, сумевшие увильнуть от хулиганских камней, Сочиэнерго отключило вообще — свои, мол, знают дорогу, не заблудятся. Лучше бы Зина заблудилась.

То была последняя целая скамья на большом отрезке набережной, вплоть до самой аптеки. Отрывая приваренные к металлическим уголкам литые ножки, выворачивая доски, ребята трудились на совесть, подбадривая себя гиканьем и матерщиной. Их было немного, человек восемь — десять, но шум они производили порядочный, во всяком случае никто из редких прохожих не решался к ним приблизиться. Это вдохновляло мальчишек еще больше. Насколько возможно было разглядеть в темноте, все они находились в нежном возрасте от 15 до 18 лет, у тех, что постарше, — бритые затылки: нынче это в моде и считается круто, поскольку так стригутся лимоновские нацболы.

В отличие от Панюшкина, Зина в данный момент не нервничала. Прежде она на дрожащих ногах обежала бы свору нелюдей стороной, однако с некоторых пор считала себя зримо и незримо под покровительством нынешнего возлюбленного, без пяти минут мужа. Новое самочувствие вызвало и новую реакцию, тем более что в толпе мелькнул знакомый профиль Васькиного внука.

— Владик? Ты, что ли? — гневно воскликнула Зина. — Студент, а с подонками якшаешься! Завтра же родителям расскажу, чем занимаешься!

— Ты, тетка, шла бы своей дорогой, пока я добрый, — угрюмо посоветовал самый высокий парень, видимо, главный в этой компании — остальные бросили разрушительное занятие и внимательно слушали вожака.

Но Зина уже завелась:

— Ах, ты дрянь сопливая! Да кто ты такой, чтобы мне указывать! Небось, не местный? Из нашего же техникумовского лагеря? Завтра же вас здесь не будет!

Из толпы раздались нестройные крики:

— …Раскомандовалась, блядь хромоногая!… Во, торгаши армянские — им грузины в Абхазии пизды ввалили, так они тут все захапали, особняков понастроили! А вот хер вам!…

Один из парней взял в руки увесистую рейку от скамьи. Зина кожей почувствовала, что пора сматываться, но поздно — ее уже обступили со всех сторон. Странно, страха она так и не испытала, хотя поняла, что надо защищаться. Но как? Напугать.