Николай Веревочкин - Зуб мамонта. Летопись мертвого города

• Название: Зуб мамонта. Летопись мертвого города
• Автор: Николай Веревочкин
• Издательство: «Дружба Народов», № 9 за 2010 г.
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010

Роман Николая Веревочкина, изображающий историю целинного городка от его создания в 60-70-ые годы и до разрухи 90-х насыщен конкретными узнаваемыми деталями времени. В то же время роман, как и все творчество Николая, в хорошем смысле этого слова философский. Более того, он является мифотворческим. Построенный на месте затопленной северо-казахстанской деревни Ильинки, Степноморск, как неоднократно подчеркивается в тексте, являлся не просто райцентром, но и «центром рая», вобравшим все лучшее от города и деревни — музыкальная школа, самодеятельный театр, авиация и роща вместо центральной площади, рыбалка, грибы, короче говоря, гармония природы и цивилизации. «…В таких городах золотой середины, в отличие от столиц и глухих деревень, зарождалось общество, которого в принципе быть не должно».

---

Степноморск жужжал растревоженным ульем. Произошло нечто невероятное, чего нельзя было даже вообразить: исчезла работа. Одно за другим закрывались предприятия. Уезжали люди. И отъезд был похож на паническое бегство. Люди, еще вчера кричавшие: время, вперед! — с тем же энтузиазмом скомандовали: «Время, стой! Кругом! Шагом марш!». Знаменитая степноморская передвижная механизированная колонна сорвалась цыганским табором и своим ходом всем составом укатила в сопредельную республику. Внезапно нарушилось хрупкое равновесие золотой середины. Молодое поселение, едва став городом, в одночасье было отброшено в девятнадцатый век, стремительно деградировало в деревню. В школах занятия шли в одну смену, и было ясно, что две из четырех школ придется закрыть. Исчез книжный магазин, а затем — районная библиотека. В центральную котельную не завезли уголь — и стали исчезать ближайшие березовые колки, грибные леса. По всему городу звенели пилы и стучали топоры. Забытые деревенские звуки. Народ заготавливал на зиму топливо для буржуек. Мамонтовы тоже пилили дрова. Лиственницу, заготовленную для строительства мастерской-обсерватории. Была у них с Антоном такая давнишняя мечта. Телескоп был готов. Полгода шлифовали линзы. Но какая там обсерватория? У всех знакомых перелетная тоска в глазах. Эти бревна когда-то давным-давно были церковью в Ильинке. Крест на ней в год рождения бабы Нади срубили, и обезглавленный храм стал клубом. Перед затоплением села сруб раскатали и перевезли в строящийся Степноморск. Собрали музыкальную школу. И вот за ненадобностью разломали, а бревна раздали учителям. Тем, разумеется, кто согласился получить зарплату бревнами и при этом раскатать здание. Пилят Мамонтовы лиственницу, восхищаются старыми мастерами. Виртуозно владели мужики топором. Жалко бревна. Ценнейшая порода. Сколько дождей, снегопадов, капелей, сколько холодов и зноя вынесли, а древесина стала лишь плотнее, тверже. Грех сжигать лиственницу в печи. А что делать? Рубить деревья в заповедном бору?

Пилит Мамонтов старую церковь, клуб, музыкальную школу и недостроенную обсерваторию. Рвет душу железом. Не нужен он здесь. Полгода не видел зарплаты. Рыбачил, собирал грибы и ягоды не для удовольствия. Для пропитания. Надо выживать, уезжать на север. Приходят молодые учителя. Приносят в ученических тетрадках свои данные. Год рождения. Стаж. Предмет. Виктор Николаевич, напишите: есть ли потребность в химиках. Разор. Запустение. Предполетная тоска. Все рушится, крошится, гниет, покрывается плесенью, ржавчиной, патиной. Что их ждет там, за полярным кругом? Ничего, кроме неизвестности. Надо перевезти семью с самым необходимым скарбом к матери, наколоть дрова на зиму и готовиться к отъезду. Вчера ходили с Антоном в свою квартиру за стиральной машинкой. В подъезде встретили заслуженного тренера республики Сатуняна. Некогда интеллигентное лицо — просто очень старое лицо больного человека. Изможденное нуждой и обидой, затравленное беспросветной тоской. Приватизировали его эллинг, разворовали байдарки, каноэ и лодки. Лестничные пролеты без перил. Со стен обвалилась штукатурка. Разбитые двери. Плохой запах. Плешивая персидская кошка с выбитым глазом. Подняться на четвертый этаж и не подумать об отъезде невозможно.

«И думать нечего, — сказал хмуро старший брат, безработный инженер Валера, — остаться — себя не уважать». «А ты?» — «У меня жена немка. Если ехать, то в Германию. Не одно и то же. Я же, если раз в год не попробую нашей северной вишни, с тоски помру. Впрочем, надо решаться». Сели перед дорогой. «Самое главное забыл — кошелек», — вспомнил Виктор. «Да у тебя его никогда и не было», — усмехнулась Люба. Действительно, Мамонтов все эти годы как-то обходился без кошелька. Отношение к деньгам у него было советское: оскорбительно презрительное. Донесет, сколько дадут, в кармане и бросит в вазу, стоящую на телевизоре. Валерий достал свой видавший виды кошелек, вытряхнул содержимое на стол и очень удивился, обнаружив в нем дыру. «Антон, принеси-ка цыганскую иглу и леску ноль-один». Старший брат штопал прореху в кошельке, а все молча наблюдали за ним.

Промозглым осенним вечером к дому подъехали старенькие «Жигули», и Мамонтов с заштопанным кошельком, оставив после себя неуютную пустоту, уехал в ночь, полную нехороших предчувствий и сомнений, туда, откуда наплывали тяжелые предзимние облака, царапая свинцовые брюхи о колючую стерню на полях.

В той, доперелетной жизни у Мамонтовых был один повод для раздоров — велосипед. Для Виктора Николаевича он был не просто средством передвижения, а образом жизни. Характером. Ведь что такое велосипед? Металлический скелет, абстрактный зародыш первомашины. В нем все на виду, нет тайны, а есть лишь простота, крайний аскетизм, сочетающийся с совершенством идеи. Единственная из машин, которая не противоречит природе, вписывается в нее, словно создана ею. Ни у одного из механизмов нет такой степени свободы. Для велосипеда не нужно топлива, гаража, даже дорог. Пока он тебя везет, едешь на нем, если дороги нет, несешь его ты. Эта машина — само равноправие, сама справедливость. На ней невозможно застрять. Ею трудно нанести вред. Велосипед как бы вне времени. Сквозь его простоту просвечивается вечность, бессмертие. С этим средством передвижения Виктор Николаевич практически никогда не расставался. Велосипед и он срослись в одно существо — велокентавра. Велосипед использовался в самых невероятных целях. На нем возили сено, мешки картофеля с поля, дрова и детей, пока они не подрастали до своего первого велосипеда.

Непозволительная любовь к велосипеду вызывала раздражение у жены Мамонтова, учительницы химии Любви Тарасовны. И когда на зиму он прятал колеса под супружеское ложе, чтобы шины не потрескались от морозов, она непременно спрашивала: «А почему не в кровать?».

Я или велосипед — вот как поставила вопрос Любовь Тарасовна и объявила закат велосипедной эры, решив, что в самом ближайшем времени они купят машину. Виктор Николаевич был не только лучшим учителем области. Каждую осень он работал две-три недели на комбайне «Нива», помогая Ильинскому совхозу убирать урожай зерновых, и работал до такой степени неплохо, что очередь на машину ему была положена по условиям соревнования. (В сентябре вся школа, начиная с семиклассников, привлекалась к работе на току. Городок был пропитан запахом хлеба. Общая забота о хлебе сплачивала население в народ.) Хорошо иметь машину, кто спорит, но то ли дело велосипед. Нет, серьезно. Для поездок в радиусе двадцати километров машина вообще не нужна. На рыбалку, за грибами, ягодами — лучше велосипеда ничего и не придумать. В такую глушь, в такую чащобу можно забраться, куда ни один вездеход не пройдет. Плечо под раму — и хоть по пшеничному полю, хоть вброд через реку. Да и в хозяйстве — незаменимая вещь. «Витя, люди же смеются. Ну, что это такое: учитель везет мешок картошки на велосипеде? Штанина прищепкой пришпилена». — «Пусть смеются. Смех полезен».

Но в разгар этих споров их настигла ужасная весть: у Антона, первенца, обнаружили порок сердца. Повезли его в Алма-Ату, к знаменитому хирургу. И по дороге между отцом и сыном состоялся разговор. Виктор Николаевич никогда не сюсюкал с детьми, своими и чужими. Сколько бы лет ни было человеку, он всегда говорил с ним как с человеком. Мамонтов вообще полагал, что учитель не имеет права на вранье. Может быть, поэтому он не стал ни историком, ни литератором, но избрал именно математику и физику, предметы, исключающие ложь.

Ехали они по бескрайним степям в скором поезде, пили чай, смотрели в окно и разговаривали о разного рода кораблях, преимущественно парусных. Антон впервые так далеко и так надолго уезжал из Степноморска. Степное море, не отпуская его, растекалось параллельно поезду, слившись с небом. А по нему, накренившись под ветром, скользили под парусами облаков корабли. Беседа постепенно перетекла в мечту. Мечтали на всю катушку. Виктор Николаевич пообещал сыну построить парусный корабль, когда они после операции вернутся домой.

Операция прошла успешно. Отец и сын обложились литературой по кораблестроению. Когда значительная часть денег, отложенная на машину, пошла на покупку брусьев и досок, у Виктора Николаевича состоялся разговор с женой.

«Не смеши людей, очередь на машину подошла, а ты выбрасываешь деньги на разные глупости». — «С машиной придется повременить». — «Ну, зачем тебе корабль?». — «Я обещал». — «Постройте лодку». — «Я обещал корабль». — «Построй корабль. Маленький». — «Я дал слово построить настоящий корабль». — «Ничего не случится, если один раз нарушишь». — «Ничего? Я обману Антона». — «А мое мнение тебя уже не интересует?» — «Я думаю, ты меня поймешь». — «Ты просто ненормальный, Мамонтов».

Попробовала Любовь Тарасовна разрушить союз кораблестроителей и однажды завела разговор с Антоном. Зачем нам корабль, жили же без корабля, да и зимы у нас долгие, а денег не так чтобы много. На что Антон, насупившись, ответил, что он и один построит корабль. «На какие шиши?» — не удержалась мать. «Ну, знаешь, не задавай глупых вопросов». «И в кого вы, Мамонтовы, такие упрямые?» — удивилась Любовь Тарасовна и больше не приставала к мужикам.