Николай Веревочкин - Белая дыра

• Название: Белая дыра
• Автор: Николай Веревочкин
• Издательство: «Дружба Народов» 2007, №6
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007

Что такое «черная дыра» мы более или менее знаем из книг о космосе и из научной фантастики. А — «белая дыра»? Николай Верёвочкин утверждает, что есть и такое явление. Герои романа живут обычной жизнью, но постоянно попадают в необычные ситуации. Прокл Шайкин очень хочет разбогатеть, но его на пути к золоту ожидают сплошные дыры-перевёртыши, местами невероятно мерзкие. Одной семейки, интимно спящей с домашними животными, и отвратительной крысобаки хватит, чтобы представить себе мутантное состояние деревенской глубинки. Но вот Прокл наконец-то попадает из антиутопического «Преддырья» в утопическую «Дыру», где происходит смена героя: появляется Тритон Охломоныч, который решает покончить жизнь самоубийством, но в самый последний момент судьба внезапно дает ему в руки могущество бога. Но как трудно быть богом! Сумеет ли он распорядиться этим даром?

Роман изобилует неожиданными поворотами сюжета. В нем неразрывно связаны реальность и фантастика, юмор и печаль, причем печаль, исключающая уныние.

Через оба произведения Николая Верёвочкина лейтмотивом проходит тема выбора — между разрушением и созиданием, жизнью и смертью, душевной чуткостью и духовной глухотой. Его произведения помогают увидеть в трагическом хаосе происходящего ценности вечные, остановиться среди суеты и попытаться определить смысл своей жизни и свое место во вселенной. Человек может быть беден, неталантлив, неумен, доведен до отчаяния, может совершать ошибки и даже утратить имя. Но человек не может жить без души, и он не должен быть подлым.

Если разрушена душа — нет человека, предупреждает автор.

---

— Это что за чудо такое? — спросил он, стараясь говорить без отвращения, но это плохо ему удалось.

— Это собачка наша, шалунья, — все тем же сюсюкающим голосом, с каким взрослые говорят с детьми, ответила вдова.

Она не могла наиграться со своей любимицей.

— Странная порода, — в замешательстве промолвил Прокл. — Откуда она у вас?

Разителен и притягателен был контраст красивой женщины с этой безобразной тварью.

Между тем крысобака перевернулась на спину, подставляя для ласк розовое, просвечивающее сквозь редкие пепельные волоски брюхо. Она попискивала от наслаждения и шуршала хвостом по земле.

— А нас порода не интересует. Не за породу любят. Беспородные мы. А откуда мы — и сами не знаем. Какая разница. Подкидыши мы.

— А не боитесь — без цепи?

— Чего бояться? От нас не убежишь, — сказала женщина, посмотрев через плечо на Прокла. — Зачем бежать, коли тебя любят?

Нагнулась над своим сокровищем еще ниже и пухлыми, нежными губами сочно чмокнула во влажный нос крысобаку.

Настроив металлоискатель на золото, Прокл, сделавши чрезвычайно серьезное лицо, медленно ходил из конца в конец огорода, захватывая полосу шириной в три грядки. В наушниках звучала волнующая музыка недр, полная тайны и предчувствия. Музыка земли, неслышная для других. Весь мир, вероятно, пронизан музыкой. Любое растение и любое существо. Вот эта полынь и эта женщина со странным именем Ива. И даже отвратительная Крыся, вынюхивающая молодые кусты картофеля, будто пародируя Прокла. Но нет музыки волнующее, чем музыка золота. Пронзительная и вибрирующая, как стрела, она всегда попадает в самое сердце, и человек на долю секунды теряет сознание.

Прокл рухнул на колени и вонзил пятерню в рыхлую землю. Выдрав ком чернозема, он растер его дрожащими пальцами. Сердце трепыхнулось голубиным крылом и замерло. Так оно замирает от любви и неожиданной халявы: на ладони сверкало кольцо.

— Оно? — спросил Прокл голосом, полным сияния золота.

Женщина осторожно взяла находку двумя пальцами. Подышав на нее, отерла о рукав.

— Должно быть, бабушка обронила, — ответила она, с сомнением разглядывая кольцо. — Рассеянная она была у нас. Что ни найдет, то и посеет. Старинная вещь.

Удивился Прокл, но ничего не сказал. Пошел дальше обшаривать огород.

Второе кольцо обрадовало вдову сильнее.

— Мамино, — заверила она Прокла. — Папа с войны привез. Трофейное. Уж так она убивалась, когда потеряла.

— Еще бы не убиваться, — согласился Прокл, — ценная вещь.

Третье кольцо нашлось в самом конце огорода, между подсолнухами, едва ли не под плетнем. В таком месте, что можно было бы и мимо пройти. Ему вдова обрадовалась больше прежних. Надела на палец и долго вращала кистью, любуясь солнечными зайчиками. Но когда Прокл выключил металлоискатель, женщина сильно удивилась:

— А что же вы дальше не ищете?

— У вас еще были замужние родственницы, — догадался Прокл.

— Нет. Но я три раза была замужем.

— И что же — все три кольца в огороде посеяли?

— Одно-то я в колодце утопила, — уточнила Ива.

Отыскалось и второе кольцо вдовы. Однако Прокл не поверил, что золота на огороде больше нет, и добросовестно обшарил его весь. Даже два камня у колодца на всякий случай перевернул. К его удивлению колец ему более не встретилось.

— Может быть, заодно из колодца достать? — не остыв от азарта, вызвался он.

Понравилось золото, как грибы, собирать. Эх, доберется он до Неждановки!

— Как бы воду не запоганить, — засомневалась женщина, — вода уж у нас больно чистая.

— Чистый колодец не запоганишь, — успокоил ее Прокл. — Очистится. Вы меня на журавле спустите, а уж я дно обшарю и воды не замучу.

Осмотрела его вдова теплым, жалеющим взглядом и засомневалась:

— А жердь не обломится?

— Да вы не смотрите, что я с виду плотный. Во мне и семидесяти килограмм не наберется, — успокоил ее Прокл. — Хорошо бы только сапоги найти. Желательно — болотные, охотничьи.

— Чего-чего, а этого добра хватает, — опечалилась вдова, — три ружья, три резиновых лодки, три спиннинга, сапог всяких не пересчитать, три безопасные бритвы, — и пошла к дому, утирая слезу.

У дверей обернулась:

— Размер-то у вас какой?

— Сорок третий, — приврал на размер для солидности Прокл.

На что женщина с гордостью и тихой ностальгией ответила:

— Меньше сорок пятого, пожалуй, и нет.

Жердь не обломилась, выдержала. А вот цепь оборвалась. С тоненьким, нежным звуком лопнуло самое первое от рычага звено.

Шлепнулся Прокл с шестиметровой высоты в ледяную воду с силой взрыва, и долго еще падающая цепь колотила его по макушке, вызванивая знакомую мелодию.

— Ах, горе-то какое, — заголосила вдова, — сгубила я соколика ясного, залетного…

Приятно, когда красивая женщина называет тебя соколиком. Мокрый Прокл молчал, наслаждаясь причитаниями, желая послушать о себе еще что-нибудь в этом духе. Однако поэтическое оплакивание длилось недолго. Склонившись над срубом колодца, женщина перешла на прозу.

— Живой ли, торопыга? — спросила она гулко.

— А что со мной сделается? — ответил Прокл бодро, но с долей сомнения, на всякий случай ощупывая себя в поисках ссадин, ушибов, вывихов и переломов. Не обнаружив травм, угрожающих жизни, он принялся обшаривать дно, холодное, как лед.

— Однако глубокий у вас колодец, — сказал он то ли с одобрением, то ли с осуждением.

— Первый муж рыл, Теодор, — гулко вздохнула наверху вдова, — аккуратный был человек, хозяйственный.

— А цепь кто привязывал? — перебил ее Прокл.

— Кажется, Исмаил, — ответила вдова, подумав. — А может быть, и вру. Может быть, Федор. Как же мне теперь вас оттуда вычерпать? Пропади пропадом это золото!

— Поищите какую-нибудь веревку.

Из колодца было слышно, как загудела земля под ногами вдовы, бегущей к дому.

Кольцо Прокл нащупал быстро. Но, помня об удивительной рассеянности женщин этого дома, тщательно обследовал все дно. Однако ничего, кроме трубки, двух тарелок, нескольких ключей, ковша, вилки, портсигара и карманных часов, не нашел.

Промокший, дрожал он на дне колодца, согреваясь мыслью об обеде, которым непременно накормит его вдова. С удовольствием похлебал бы он сейчас горячий деревенский борщ и от пельменей не отказался бы. В мечтах своих он зашел довольно далеко, полагая, что за труды свои достоин и баньки. Эх, хорошо бы плеснуть на каменку настой из лесных трав, и в жарком, ароматном облаке похлестать себя березовым веником. Причем в пряном этом пару представилась ему отчего-то и румяная вдова.

Но в это время, прервав приятные фантазии, без предупреждения полетела сверху, раскручиваясь, толстая веревка.

Удивился Прокл, но смолчал. Привязал к концу веревки цепь и сложил все находки, кроме кольца, в ведро. Слегка вибрирующим от переохлаждения, но все еще бархатным голосом попросил вдову закрепить веревку к столбу. Но когда он уперся ногами в сруб колодца, его вдруг с легкостью необыкновенной, словно ведро с водой, потянули вверх. С намокших одежд пролился короткий, но обильный дождь. «Ну и силища у этой женщины», — в который уж раз удивился Прокл.

Казалось, что в этот день ничего более его не удивит. Но велико же было изумление Прокла, когда вместо миловидной вдовы он увидел мрачного мужика совершенно невероятных размеров. Если бы рубашку с его плеча повесить на плечики, вряд ли бы нашелся шкаф, в котором она могла бы разместиться.

— Кто такой, почему не знаю? — сверкая темными, ревнивыми очами спросил мужик.

Прокл представился и протянул незнакомцу руку. Но тот руки не пожал и имя свое не назвал, а лишь спросил с подозрением:

— Ты чего в колодце делал?

— Кольцо искал, — ответил Прокл, стуча зубами от холода и неприятных предчувствий, и в доказательство продемонстрировал мужику находку.

— Ах, ты кольцо искал! — отчего-то обиделся мрачный незнакомец и вдруг тяжелым, как утюг, кулаком припечатал Проклу в лоб.

Кольцо, сверкая на солнце, по крутой траектории улетело в колодец. Но как оно булькнуло, Прокл не услышал. Мрак покрыл его очи.

Когда сознание прояснилось, Прокл обнаружил себя медленно бредущим по незнакомому лесу следом за крысобакой. Ноги его были широко расставлены, а руки вытянуты вперед. Сначала он подумал, что это сон: настолько смутно вырисовывались из окружающего тумана зеленые и белые стволы. Однако, по мере того как глазам возвращалась способность фокусироваться на предметах, Прокл обнаружил в фантастических деревьях осину, березу и боярышник. К нему вернулось обоняние. Сладкий запах дремучей лесной прели ударил в слабую голову, как стакан спирта. Он услышал треск сучьев и шелест листьев под ногами. И эти звуки едва не оглушили его.

— Пошла! — сказал он крысобаке и сел на поваленный ствол осины, не в силах перешагнуть его.