Александр Фитц - Утро в раю (очерки нашей жизни)

• Название: Утро в раю (очерки нашей жизни)
• Автор: Александр Фитц
• Издательство: Голос-Пресс
• Жанр: Публицистика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-7117-0472-9

Тираж моей последней книги «Письмо канцлеру» разошёлся в полгода. Позвонили из издательства и предложили сделать допечатку. Я подумал и отказался. Цель к тому времени была достигнута - «Письмо» до канцлера добралось, и отправлять копию не имело смысла.

Признаюсь, о том, что моя книжка окажется в личной библиотеке Ангелы Меркель, я даже помыслить не мог. Но в декабре 2009 года вдруг получил официальную бумагу с водяными знаками и гербом в левом верхнем углу, подписанную ответственным сотрудником Канцлерамта д-ром Маттиасом Шмидтом, в которой он уведомлял, что экземпляр «Письма канцлеру» «находится в личной библиотеке д-ра Ангелы Меркель».

Очень удивившись и, что скрывать, возгордившись, я (письменно) поблагодарил его за приятную новость и оказанное внимание, но вот спрашивать, прочла ли госпожа канцлер книжку или отложила до лучших времён, то есть до пенсии, не стал.

А потом сел и написал продолжение «Письма». Точнее завершение, так как более к теме российских немцев и судьбы этого народа, непростых, порой трагичных отношений Германии и России решил не возвращаться. Всё, что хотел и должен был сказать об этом, я теперь сказал.

Что же касается названия книги, то рай ведь не обязательно парадиз и сплошные праведники. Он разный. А главное - у каждого свой. Мой рай - Германия. О жизни в нём я и рассказываю.

---

По сведениям Дайберта, подтверждённым Международным обществом прав человека, штаб-квартира которого располагается во Франкфурте-на-Майне, всего начиная с 1972 года за решётку по обвинению в «клевете на советский государственный и общественный строй» было отправлено 89 российских немцев. Но им наверняка учтены далеко не все осуждённые, тем более что добиваться права переезда в Германию российские немцы стали сразу же после установления дипломатических отношений между СССР и ФРГ в 1955 году. Тому есть документальные подтверждения, хранящиеся в моём архиве, например, уникальный сборник «Ре Патриа — Вольное слово», посвящённый немцам Советского Союза и выпущенный издательством «Посев» в 1975 году, материалы исследовательского отдела Радио «Свобода» о жизни российских немцев за 1972, 1974 и другие годы. Немало интересного и в архиве историка, доктора Виктора Кригера, в частности, документы об аресте группы российских немцев в 1957 году только за то, что они направили письмо в газету «Правда» и посольство ФРГ в Москве с просьбой «разрешить им переезд в Германию в связи с тем, что республика на Волге, скорее всего, восстановлена не будет, а родной язык находится под запретом». Впрочем, не буду вдаваться в детали, так как д-р Кригер готовит книгу, посвящённую этому фрагменту истории российских немцев. Скажу лишь — кроме суда и тюремного заключения в СССР существовал и такой вид изощрённых преследований «неверно мыслящих», как заключение на пятнадцать суток, проработка в трудовых коллективах, товарищеские суды, давление на родственников, детей, приглашение для «разъяснительных бесед» в прокуратуру, местное отделение КГБ и т. п. Но об одном характерном факте и человеке редкого мужества всё же расскажу.

В 1964 году на философский факультет МГУ, по какому-то чудесному стечению обстоятельств: недосмотру приёмной комиссии, а заодно курирующих вуз компетентных органов, поступил Вячеслав Майер. Там он увлёкся проблемами Бирмы, ещё учась на первом курсе опубликовал работу, отмеченную специалистами, и наверняка стал бы крупным экспертом или учёным в области философии буддизма, если бы не Н. С. Хрущёв, обратившийся в эти самые дни к народу с предложением внести поправки в новую Конституцию страны взамен сталинской.

А в Москве оттепель, весна, перемены. И многие, в том числе писатели, художники, техническая интеллигенция, бывшие узники ГУЛАГа и, естественно, студенты, стали поправки предлагать и моментально их обсуждать. Вот и Майер взял и предложил восстановить АССР немцев Поволжья, Крымскую АССР и, что считал самым важным, национальные районы, упразднённые перед войной.

Необходимое уточнение. Ни о каких делегациях немцев, добивающихся того же самого, ни об их петициях, адресованных высшему руководству страны, он в то время даже не догадывался. И о закрытом Указе Президиума Верховного Совета СССР 1964 года, в котором официально были признаны необоснованными все обвинения советских немцев в пособничестве врагу в 1941 году, он не знал. Впрочем, для КГБ это было не важно.

Майера начали прессовать: около двадцати раз (!) его предложение по восстановлению автономных национальных республик и районов обсуждалось и по обычаю тех лет резко критиковалось на различных студенческих собраниях. С ним было проведено 43 (!) разъяснительные беседы, что зафиксировано в материалах уголовного дела, возбуждённого позже. Но он упорно стоял на своём и, что примечательно, был не одинок. Майера поддержали некоторые студенты других национальностей.

Тогда им всем, чтобы отрезвить и спустить с демократических облаков на социалистическую землю, на собрании, состоявшемся 24 февраля и продолжавшемся 10 часов, объявили. «выговоры по профсоюзной линии».

Но процесс, как стал позже говорить «деревенский идиот, попавший случайно в императоры великой державы»[79], уже пошёл. Вячеслав Майер познакомился с видными оппозиционерами тех лет П. Г. Григоренко, А. Е. Костериным, С. П. Писаревым, Г. А. Колманьянцем, Г. А. Ахриевым и другими. Они стали давать читать ему «неположенное»: Автор-ханова, Бердяева, Ильина, Франка, «белый и красный ТАСС» и т. п. Тогда же он прочёл знаменитую книгу Джона Кеннеди «Очерки о мужестве» и, по его собственному признанию, перестал бояться КГБ, а главное, опасаться спорить с его сотрудниками.

«Там ведь тоже были не дураки, и они понимали, что я никакой не враг народа или вредитель», — вспоминает Майер.

Но как бы то ни было слежку за ним и его товарищами вели 22 года, а все материалы расследования остаются засекреченными по сей день.

А ещё Майер активно участвовал в СМОГистском движении[80], за что более месяца провёл на скамье подсудимых, но осуждён не был. В 70-е годы стал одним из известных сибирских социологов и продолжал активно добиваться восстановления республики на Волге. С группой единомышленников направил в Президиум Верховного Совета СССР и ЦК КПСС обстоятельное письмо, а затем умудрился встретиться с германским политическим деятелем графом Отто Ламбсдорфом, когда тот прибыл в Москву с официальным визитом, и поговорить на волнующую его тему. Случилось это в момент краткого, но достаточно жёсткого правления Юрия Андропова.

Для начала Майера выдворили из столицы, а затем возбудили уголовное дело, обвинив в антисоветской пропаганде. Суд 1983 года он практически выиграл, получив только «химию» — его отправили на поселение, на исправительно-трудовые работы. В 1985 году за правозащитную деятельность снова осудили, поместив в «смертный коридор» Новосибирского следственного изолятора № 1, а затем в Курганскую зону, в которой он провёл полтора года. Итогом этих его мытарств стала многократно переизданная книга «Чешежо-пица. Очерки тюремных нравов»[81], которую он выпустил под псевдонимом Некрас Рыжий.

Но вот на Запад Вячеслава Майера почему-то не выслали. Почему? А потому, что за него там никто не ходатайствовал, даже «Немецкая волна» ничуть не озаботилась его судьбой, не говоря уж о «Свободе», «Голосе Америки» или Би-би-си.

Отмотав срок и отчаявшись дождаться торжества справедливости, он уехал в ФРГ, благо ворота в страну для российских немцев были тогда открытыми.

Прошли годы, но Майер не изменился. Он всё такой же упорный, честный, принципиальный, хотя жизнь ему, конечно, испоганили. Причём крепко.

Сколько российских немцев прошло этот если не ад, то уж наверняка «предбанник ада»? Десять тысяч? Сто? Не знаю.

А можно ли всех их на этом основании считать диссидентами? Конечно, нет. И вообще диссидентство в чистом, если можно так выразиться, виде не свойственно российским немцам. Чем объяснить этот феномен? Может, особой ментальностью, то есть законопослушностью? А может, нежеланием конфликтовать с властями из опасения снова оказаться за лагерной колючкой? Ведь что ни говорите, но две мощные зачистки, проведённые в ХХ веке, с полной конфискацией имущества, тотальным поражением в правах, арестами, издевательствами, расстрелами, оставили глубокий след в генетической памяти народа. Но с другой стороны — много ли вы знаете российских немцев героев революции? Я лично таковых, исключая пары «чудаков», не припоминаю. А вот среди тех, кто защищал тогда Российское государство, пытаясь сохранить старые порядки и устои, они были. И это тоже характерная черта народа — стремиться решить проблему без крика и мордобоя, а если что и улучшать, то желательно без разрушений уже созданного.

Хотя, и здесь нужно быть честным, у российских немцев тоже встречаются «дети академика Сахарова», ярко и в подробностях любящие рассказать о страданиях, что перенесли, отстаивая народные интересы, и об ужасе, который они нагоняли на КГБ и ЦК КПСС. Знавал я нескольких. Например, даму, которую люди, наслушавшись её выступлений на читательских конференциях, иначе как «Солженицын российских немцев» и «наша мать Тереза» не называли.

Фамилию дамы оглашать не будем — женщина как-никак. Так вот, любила она рассказывать, как, зажав под мышкой бутыль с бензином, в семьдесят каком-то году вышла на Красную площадь. А выйдя, громко, чтобы было слышно если не за Кремлёвской стеной, то у Мавзолея, объявила: «Если в ближайшие три часа мне и членам моей семьи не будет оформлена виза на выезд в ФРГ, обливаю себя бензином и поджигаю!». Естественно, её тут же окружили люди в штатском, естественно, стали угрожать, умолять, сулить всякие блага и снова угрожать. Но она была непреклонна.

А перед ГУМом и на Москворецком мосту, где в мае 1987 года на «Сессне» приземлится Матиас Руст, уже заво-шкотились западные журналисты. Об этом она скорее догадалась, чем увидела. А догадавшись, поняла, что не одинока, и это её приободрило. Ну а кроме того, на миру, как известно, даже смерть красна. Но, к счастью, она не умерла. Сквозь стену крутых плеч с торчащими надолбами голов с одинаковым выражением глаз и прямоугольными подбородками к ней протиснулся мужчинка в чёрном костюме, массово выпускаемых тогда «Большевичкой», несвежей белой рубашке и галстуке на резиночке. Молча извлёк из портфеля бумагу, заверенную печатью, и со словами: «Ознакомьтесь и распишитесь», протянул ей.