Джин Уэбстер - Милый недруг

• Название: Милый недруг
• Автор: Джин Уэбстер
• Издательство: Глобулус, Изд-во НЦ ЭНАС
• Жанр: Детская проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-94851-056-5, 5-93196-281-6

Трогательная история о девушке, которой пришлось возглавить сиротский приют. Первое время она тяготилась этой обязанностью, а потом почувствовала, что дети стали частью ее жизни и даже помогли ей обрести личное счастье.

---

Это a propos одного визита, который мне сегодня нанесли. Пришла женщина, чтобы вручить нам свою племянницу – ее сестра в туберкулезном санатории. Мы должны держать ребенка, пока мать не выздоровеет, но после всего, что я услышала, я боюсь, что этого не будет. Как бы то ни было, все формальности мы выполнили, и посетительнице оставалось только передать девочку и уйти. Но у нее было два свободных часа до поезда, и она выразила желание осмотреть приют. Я показала ей помещение детского сада, кроватку, которую займет ее Лили, и нашу желтую столовую с бордюром из зайчиков, чтобы она могла рассказать бедной матери как можно больше приятного.

После этого, заметив, что она устала, я пригласила ее к себе в кабинет выпить чашку чаю. Доктор Мак-Рэй был в голодном настроении (теперь это редкость, он снисходит до чашки чая с нашими служащими не больше двух раз в месяц), тоже пришел, и образовалось маленькое общество.

Гостья моя, очевидно, решила, что занимать других гостей должна она и, чтобы завязать светскую беседу, рассказала нам, что ее муж влюбился в девицу, продающую билеты в каком-то кинематографе («крашеная дрянь с желтыми волосами и жует резинку, точно корова»), он тратит на нее все деньги и возвращается домой, только когда пьян. Тогда он ломает мебель. Мольберт с портретом ее матери, который был у нее еще до свадьбы, он кинул на пол исключительно ради того, чтобы услышать, как он с треском разлетится на части. В конце концов, ей надоела жизнь, и она выпила бутылку настойки болотного корня, потому что кто-то сказал ей, что это яд, если выпить все сразу, но не отравилась, ее только вырвало. А он вернулся домой и пригрозил, что задушит ее, если она еще раз попытается выкинуть такую штуку, из этого она заключает, что он все еще любит ее. Все это она рассказала так, между прочим, размешивая чай.

Я старалась придумать, что бы такое сказать, но начало было столь неожиданным для светского разговора, что я лишилась дара слова. Зато доктор вышел из затруднения, как настоящий джентльмен. Он говорил с ней так ласково и разумно, что она ушла веселая. Наш доктор, когда захочет, может быть удивительно милым, особенно с людьми, которые не имеют с ним ничего общего. Полагаю, что к этому его обязывает профессиональная этика – долг врача лечить душу наравне с телом. Большинство душ в мире, по-видимому, нуждается в этом. Очевидно, моя гостья заразила меня своей болезнью. С тех пор я не перестаю думать, что бы я сделала, если бы вышла за человека, который бросил бы меня для жующей резинку девицы и приходил бы домой, чтобы разбивать все вдребезги. Судя по содержанию театральных пьес этого года, я полагаю, что это может случиться с любой женщиной, особенно в лучшем обществе.

Благодари Бога, что у тебя Джервис. Он очень надежный человек. Чем больше я живу, тем больше убеждаюсь, что характер – единственное, что важно. Но как это распознать? Мужчины такие мастера красно говорить!

Прощай! Веселого Рождества Джервису и обеим Джуди!

С. Мак-Б.

P.S. Было бы весьма внимательно с твоей стороны, если бы ты отвечала на мои письма немного аккуратнее.

Приют Джона Грайера,

29-е декабря.

Дорогая Джуди!

Сэди Кэт провела эту неделю, сочиняя рождественское письмо к тебе и не оставила для меня никакого материала. Мы чудесно провели праздники! Кроме всех подарков, игр и восхитительных кушаний, мы катались с гор, катались на коньках и варили тянучки. Не знаю, станут ли наши избалованные сиротки нормальными детьми.

Большое спасибо за мои шесть подарков. Все они очень нравятся мне, особенно карточка Джуди-младшей; зубок придает ее улыбке особенную прелесть.

Могу сообщить тебе приятную новость: я поместила Хетти в семью, и в очень милую. Они и глазом не моргнули, когда я рассказала им про чашу, и она ушла счастливая, цепляясь за руку нового отца.

Не стану больше писать, потому что пятьдесят детей пишут благодарственные письма, и бедная тетя Джуди будет погребена под своей почтой, когда следующий пароход причалит к ямайским берегам.

Мой нежный привет Пендльтонам.

С. Мак-Б.

P.S. Сингапур кланяется Того и жалеет, что укусил его в ухо.

Приют Джона Грайера,

30-е декабря.

О, Гордон, милый, я прочла потрясающую книгу! Как-то недавно мне пришлось говорить по-французски, и так как я испытывала некоторое затруднение, то решила взяться за этот язык, чтобы не позабыть его окончательно. Этот шотландец-доктор, к счастью, бросил мое научное образование, и потому в моем распоряжении немного свободного времени. По несчастной случайности я начала с «Нумы Руместана», это написал Доде[49]. Ужасно взбудораживает девицу, собирающуюся выйти замуж за политика! Прочтите, милый Гордон, и постарайтесь воспитаться в обратную сторону. Это история одного обворожительного политика (как Вы), которого боготворят все, кто его знает (как Вас), который крайне убедительно говорит и произносит изумительные речи (опять, как Вы). Все преклоняются перед ним, и все твердят его жене: «Какая Вы счастливая, что так близко знаете этого замечательного человека!»

Но он не очень замечательный, когда приходит домой, к жене; он замечательный только там, где аудитория и аплодисменты. Он пьет со всяким случайным знакомым и тогда весел, остроумен, экспансивен, а потом возвращается угрюмый, мрачный и злой. «Joie de rue, douleur de maison»[50] – вот смысл этой книги.

Я читала ее вчера вечером до двенадцати часов и, уверяю Вас, от страха не могла заснуть. Я знаю. Вы будете сердиться, но право же. Гордон, милый, в этом есть доля истины. Мне вовсе не хотелось напомнить Вам о злополучной истории 20-го августа – мы тогда же покончили с нею, – но Вы прекрасно знаете, что за Вами нужно хоть немного следить. А мне это не нравится. Мне хотелось бы абсолютно доверять человеку, за которого я выйду замуж. Я ни за что не могла бы жить в беспрерывном беспокойстве, ожидая, придет ли он домой.

Прочтите сами «Нуму», и Вы поймете женскую точку зрения. Я не отличаюсь ни особенной терпеливостью, ни кротостью и боюсь, что в раздражении способна выкинуть какую-нибудь штуку. Для того чтобы у меня дело шло удачно, я должна вложить в него всю свою душу, а мне так хочется, чтобы наш брак оказался удачным!

Пожалуйста, простите, что я пишу Вам все это. Я, конечно, не хочу сказать, что у Вас «Joie de me, douleur de maison». Все это просто потому, что я не спала эту ночь, и у меня какое-то странное ощущение, точно за глазами, в голове – пустота.

Пусть Новый год принесет нам обоим счастье, спокойствие и добрый совет!

Всегда ваша С.

1-е января.

Дорогая Джуди!

Произошло нечто странное, такое странное, что я положительно не знаю, приснилось мне это или случилось наяву. Расскажу тебе все по порядку. Пожалуй, тебе бы следовало сжечь это письмо; оно не совсем для Джервиса.

Помнишь, я рассказывала тебе о Таммасе Кихоу, которого мы поместили в прошлом июне на ферму? У него со стороны обоих родителей алкогольная наследственность, и, по-видимому, в младенчестве его выкормили не молоком, а пивом. Он поступил в приют Джона Грайера девяти лет и дважды, согласно отчету в «Книге Страшного суда», ухитрился напиться: один раз пивом, украденным у каких-то рабочих, а другой раз (и как следует) денатурированным спиртом. Ты понимаешь, с каким опасением мы отдали его в чужой дом; но мы предупредили семью (трудолюбивых, трезвых фермеров) и надеялись, что все обойдется.

Вчера я получила от них телеграмму, что они больше не могут держать его и просят встретить с шестичасовым поездом. Тернфельд поехал на станцию; мальчика не оказалось. Я послала ночную телеграмму о том, что его нет, и просила сообщить, в чем дело.

Вчера вечером я засиделась позже обыкновенного, чтобы привести свой письменный стол в порядок, а себя – в надлежащее настроение для встречи Нового года. Около двенадцати я почувствовала усталость и приготовилась лечь, как вдруг услышала стук в парадную дверь. Я высунула голову в окно и спросила, кто там.

– Тамми, – ответил дрожащий голос.

Я спустилась, открыла дверь, и этот шестнадцатилетний парень ввалился, спотыкаясь, мертвецки пьяный. К счастью, Перси Уизерспун был поблизости, а не в индейском лагере. Я разбудила его, и мы вместе отвели Таммаса в комнату для гостей, – единственное более или менее изолированное место в нашем здании. Затем я позвонила доктору, у которого и без того, боюсь, был тяжелый день. Он пришел, и мы провели ужасную ночь. Потом выяснилось, что мальчик взял с собой на дорогу бутылку какого-то лекарства, состоящего наполовину из спирта, наполовину из какого-то яда, и в пути подкреплялся им.

Он был в таком состоянии, что мне положительно не верилось, что удастся его спасти, и, сознаюсь, я надеялась, что не удастся. Если бы я была врачом, я давала бы таким пациентам тихо уснуть для блага общества; но надо бы тебе видеть, что проделывал доктор! Его колоссальный жизнеспасательный инстинкт целиком пробудился, и он боролся со всей энергией, ему присущей.