Михаил Каратеев - Русь и Орда

• Название: Русь и Орда
• Автор: Михаил Каратеев
• Жанр: Литература 20
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-06169

М.Д. Каратеев – писатель-эмигрант, один из талантливейших представителей русского зарубежья, автор более десяти книг художественной и документальной прозы. Вершиной творчества писателя по праву считается историческая эпопея «Русь и Орда», работе над которой он посвятил около пятнадцати лет.

«Русь и Орда» – масштабное художественное повествование, охватывающее почти вековой период русской истории, начиная с первой половины XIV века Книга, знакомящая с главными событиями из жизни крупнейших удельных княжеств в эпоху татаро-монгольского ига, с жизнью Белой и Золотой Орды. Роман, великолепно сочетающий историческую достоверность с занимательностью и психологической глубиной портретов героев.

---

Для Ольги Василий с его увлекательными рассказами явился как бы провозвестником той широкой и полной впечатлениями жизни, к которой ее неудержимо влекло. Она уверяла себя, что встреча их случайна и мимолетна, а если голос сердца иной раз и нашептывал ей другое, она подавляла его велениями разума.

Что дал бы ей брак с боярином Снежиным, если бы даже отец, паче чаянья, на него согласился? Вместо затерянного в лесах Мурома жизнь в совсем уж безвестном Мосальске, который, по описаниям Василия, и на город-то непохож; вместо унылого прозябания в хоромах отца, из которых есть все-таки надежда вырваться при помощи удачного замужества, совсем уж безнадежное прозябание в хоромах помещика-мужа! Такой шаг означал бы крушение всех ее жизненных планов, но все же, несмотря на трезвые доводы рассудка, ее с каждым днем сильнее влекло к этому красивому, сильному и интересному человеку, быть может, не случайно приведенному судьбой на глухую лесную поляну, где ей в эту минуту угрожало бесчестье или смерть… Ольга хорошо понимала, что надо прекратить эти волнующие встречи и заставить Василия уехать, но с каждым новым днем у нее оставалось на это все меньше решимости.

Если бы Василий был настойчивее, в их отношениях все бы уже определилось. Но он медлил, ибо сам запутался в создавшейся обстановке и не знал, на что решиться. Действовать так, как он действовал бы при обычных обстоятельствах, мешали полная неопределенность его положения, необходимость скорого отъезда и принятое им чужое имя. Самым правильным было бы попрощаться и уехать, но Василий для этого уже не находил в себе достаточно сил.

Глядя на него, Никита все больше и больше хмурился. Наконец не выдержал и пошел напролом.

– Ты что же, Василий Пантелеевич, – сказал он, – мыслишь в Муроме сидеть, доколе нас татары схватят и отвезут к Узбеку?

– Небось успеем уйти, – буркнул Василий.

– Сегодня успеем, завтра успеем, а там, гляди, досидимся до того, что и не успеем. Будь то в иное время, разве бы я тебе посмел перечить? А сейчас, не обессудь, скажу прямо: не о бабах нам надобно думать, а о спасении твоей жизни. Мне она сестрою твоей и всем народом нашим поручена.

– О каких бабах ты говоришь? – круто повернулся к нему Василий.

– Э, брось, Василий Пантелеич! Ты что, думаешь, я слепой либо махонький? Не для бороды же князя Юрия Ярославича ты к Мурому прирос!

Ничего не ответив, Василий нервно зашагал из угла в угол по горнице. Затем внезапно остановился перед Никитой и сказал:

– Эх, Никита! Сам я не пойму, что со мною творится. Присушила она меня – день и ночь только о ней и думаю.

– Все это ладно, когда смерть за плечами не стоит. А ныне нам о другом надобно помышлять.

– Не могу я отсель уехать, доколе с Ольгою у меня не решится.

– Воля твоя, князь, но никак я в толк не возьму: чего ты ждешь от нее? Нешто хочешь жениться и тащить ее с нами за Каменный Пояс?

– Сам я не ведаю, чего жду. Но вот не могу от нее уехать, и все! Говорю тебе, присушила она меня!

– Эх, Василий Пантелеич! Нешто ты впервой к бабе присыхаешь? Возьми себя в руки. Не первая она и не последняя.

– Это другое, Никита. Тебе ведомо: еще не зная Ольги, я ее своею нареченной считал. А теперь вдобавок узнал и вовсе покой потерял… – И Василий снова стремительно зашагал по горнице.

– Коли так, – промолвил Никита после довольно долгого раздумья, – чего тут еще мудровать? Открой ей свое истинное имя и обручись с нею. Ежели она тебя и впрямь любит – подождет, сколько потребуется.

– Ну нет, шалишь! – с живостью воскликнул Василий, переставая ходить и садясь на лавку. – Пусть меня под простой личиной полюбит! За князя она небось пойдет хоть за пузатого да кривого, еще и с бородавкой на носу. В эдакой любви мне проку и чести мало. Хочу, чтобы она меня полюбила, кто я ни есть. Меня, разумеешь, меня, а не карачевского князя во мне!

– Эко ты закрутил, Василий Пантелеич! – изумился Никита. – Что за пузатый да кривой князь? На чьем носу бородавка? Ты гляди, как бы и впрямь через нее здоровья не лишился.

Когда Василий передал содержание своего первого разговора с Ольгой, Никита не удержался от смеха.

– Не пожалел ты себя, Василий Пантелеич, – промолвил он. – Однако от всего этого дело твое еще хуже запуталось, а время наше не терпит. Послушай моего совета: оставь все, как оно есть, простись с княжной, да и поедем. После когда-либо сведаем, кто Ольге Юрьевне чаще снился: пузатый ли князь Карачевский или ладный боярин Снежин.

– Не могу я уехать, не объяснившись с нею!

– Коли так, объясняйся, только не медли. Ты сам помысли: ведь здесь тебя всякий час кто-либо опознать может.

– Ладно, ныне же с тем будет покончено, – решившись, сказал Василий, – а завтра либо в путь, либо…

– Вот еще какое-то «либо» у тебя на уме, – промолвил Никита, так и не дождавшись окончания фразы Василия. – Для Бога, Василий Пантелеич, хоть сам-то ты ведаешь, чего хочешь и что еще делать сбираешься?

– Сегодня я буду знать, люб ей боярин Снежин и согласна ли она идти за него… Коли будет согласна, открою ей, кто я таков, а коли нет – из сердца ее долой!

* * *

Когда в обычный час Василий подходил к полюбившейся им скамейке, там уже сидела Ольга, и он с радостью отметил, что впервые она была одна. Веселые голоса девушек, всегда ее сопровождавших, слышались в густом малиннике, внизу, на склоне к Оке.

Вид у Ольги был грустный и усталый. Когда Василий подошел и поздоровался, на секунду лицо ее оживилось и в глазах промелькнула радость. Но сейчас же они приняли прежнее печальное выражение.

– Что ты невесела сегодня, княжна? – спросил Василий, садясь на скамейку рядом с нею. – Али у тебя какая кручина на сердце?

– Так, пустое, Василий Романович… Глядела я сейчас на реку, и почему-то о зиме мне подумалось. Скорбно у нас тут зимой. Подкрадется она из лесов, холодная как смерть, и накроет своим белым саваном все живое… Засыплет наш Муром снегом по самые крыши, непроезжими станут дороги, оледенеет река… Выйдешь иной раз сюда, на обрыв, поглядишь вокруг – и почудится, будто никого больше не осталось на целом свете…

– Почто думать об этом, Ольга Юрьевна? И в зиме тоже своя краса есть. Да и когда она придет-то еще! Мне вот хуже: твою печаль лишь зима несет, а мою – завтрашний день.

– Что так, боярин?

– Уезжать мне надобно, Ольга Юрьевна.

– Уже завтра? – вырвалось у Ольги. – Какая же тебе в том печаль? – добавила она после паузы, и голос ее дрогнул. – Ты ведь и заезжать-то в Муром не хотел.

– Не хотел, да вот на горе себе заехал. И теперь душу свою здесь оставить повинен…

Ольга не отозвалась ни звуком, ни движением. Замолчал и Василий. Несколько минут они сидели неподвижно, глядя в землю. Вокруг стояла цепенящая тишина, даже голоса девушек в малиннике теперь смолкли.

– Неужто мы так и расстанемся?! – вдруг воскликнул Василий, порывисто оборачиваясь к Ольге. – Расстанемся как чужие, чтобы николи больше не встретиться? Ольга Юрьевна! Молви хоть слово!

Княжна молча подняла голову и взглянула ему прямо в глаза таким взглядом, в значении которого трудно было ошибиться. Чувствуя, что все существо его наливается светом и радостью, Василий безотчетно обнял девушку и привлек к себе. Она не противилась, не отвела губ от встречи с его губами, и на мгновение он явственно ощутил у себя на груди бурное биение ее сердца. Но когда он стал покрывать быстрыми, обжигающими поцелуями ее лицо и глаза, она вдруг резко высвободилась из его объятий и, отодвинувшись на край скамейки, закрыла руками пылающее лицо.

– Забудь минутную слабость мою, Василий Романович, – через несколько секунд глухо вымолвила она. – Сама не пойму, что это со мною содеялось…

– Забыть! – воскликнул Василий. – Ты хочешь, чтобы забыл я благословенный миг, когда мне почудилось, будто ангелы Божьи подняли меня над землею на своих серебряных крыльях! Клянусь тебе, что ежели бы я три жизни мог прожить вместо одной, и тогда не забыл бы этого! Ольга! Что хочешь говори теперь, но правду я знаю: ты любишь меня!

– Может, и люблю, Василий Романович… не знаю, – промолвила Ольга, не отнимая ладоней от лица. – Но это все едино: промеж нас ничего такого быть не должно.

– Но почему, ежели мы друг другу любы и оба свободны? Что препятствует тебе стать женою моей? Не столь уж мало княжон русских за бояр выходит.

– Допрежь всего родитель мой на это николи не даст своего благословения.

– Это ты на меня оставь. Коли хочешь, поклянусь тебе, что его уговорить сумею. Послушай, Ольга Юрьевна, я тебе все скажу: мы, Снежины, не вельми знатного, но старого и честного роду. Боярство свое добыл я не родовитостью предков, а острою саблей и верною службой родной земле. Богатств больших у меня тоже нет, но вотчина моя достаточна, чтобы жила ты со мною не хуже, чем ныне живешь. И ежели истинно люб я тебе, не вижу, почто не могла бы ты за меня пойти?

– Не томи меня, Василий Романович, без пользы это, ибо женою твоей мне никогда не быть. А почто – того открыть не могу…