Виктор Конецкий - Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография

• Название: Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография
• Автор: Виктор Конецкий
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-91181-077-8

Виктор Конецкий — любимый писатель нескольких поколений российских читателей. Он автор романа-странствия в восьми книгах «ЗА ДОБРОЙ НАДЕЖДОЙ», куда вошла путевая проза «Соленый лед», «Ледовые брызги», «Среди мифов и рифов», а также повести «Завтрашние заботы», «Третий лишний» и многое другое. Конецкий — автор книг «Камни под водой», «Кто смотрит на облака», «Эхо».

Конецкий — соавтор блистательных сценариев к ставшим культовыми кинофильмам, и среди них — «Полосатый рейс», «Путь к причалу», «Тридцать три».

В конце жизни Конецкий задумывал подготовить книгу на основе материалов своего архива, но замысел этот так и не был осуществлен.

Настоящая книга — попытка исполнить волю писателя. Попытка создать его посмертную «ненаписанную автобиографию».

Большая часть книги состоит из ранее не публиковавшихся рассказов, отрывков из дневников Конецкого, а также переписки и литературных заметок разных лет.

Вторая часть книги — это монтаж из отзывов писателей, критиков и читателей на прозу и сам «феномен Конецкого».

В приложении впервые публикуется литературный сценарий кинокомедии «Через звезды к терниям».

---

В дверь постучали. Вошел Эдуард Львович. Он держал в руках удивительный коралл — нежный, как изморозь на стекле, странный океанский цветок.

— Кораллы дарят на счастье, это вместо ветки сирени, — сказал Эдуард Львович.

— Спасибо. От всей души спасибо. А теперь в это кресло, пожалуйста. Вы знаете, что вам предстоит?

— Знаю. Уже весь пароход знает, — сказал Эдуард Львович, — световые эффекты…

— Да-да, световые эффекты. Итак, от высшей цифры к меньшей и не обращать внимания на помехи. Начали! — скомандовала Татьяна Васильевна, щелкнула секундомером и нажала кнопку.

Опять хаос цветных цифр завертелся и замигал на табло.

— Тридцать три красное… тридцать два зеленое… тридцать один красное…

Откуда-то донеслось тяжелое стенание и истерический хохот. Старпом оглянулся.

— Продолжайте! — властно приказала Татьяна Васильевна. — Не обращайте внимания на помехи!

— Тридцать зеленая… двадцать девять…

С небес полилось знакомое и задушевное: «Выходила на берег Катюша, на высокий на берег крутой…»

Старпом вцепился в ручки кресла и продолжал:

— Двадцать семь красная, двадцать пять зеленая…

Музыка стихла, и в неожиданной тишине позади старпома полыхнул ослепительный свет блица.

— Черт! — заорал Саг-Сагайло и подскочил на стуле, но опять взял себя в руки и продолжал неровным голосом: — Восемнадцать зеленая, тьфу, черная… семнадцать красная…

С небес полилась сонная мелодия Сен-Санса.

— Пятнадцать синяя… тринадцать красная…

За занавеской в койке Татьяны Васильевны завозился кто-то неизвестный, и старпом увидел высовывающуюся из-под одеяла волосатую мужскую ногу.

— Одиннадцать! — рявкнул старпом, вставая. — В крапинку!..

И вышел из каюты докторши заметно бледный.

Машинный телеграф стоял на «самый полный вперед». Могучий гул главного двигателя, судорожное мелькание клапанов, верчение валов. И в этом гуле, в крайнем напряжении механизмов — тревога. Тревога в системе «человек — машина».

На крыльях ходового мостика стояли с биноклями у глаз штурмана. Боцман вываливал за борт спасательный вельбот, подготавливая его к немедленному спуску. К спасательным кругам привязывали бросательные концы…

В своей каюте нервно расхаживал взад-вперед Фаддей Фаддеич. Потом вытер пот со лба вафельным полотенцем и снял телефонную трубку. Из нее доложили: «Вахтенный третий слушает!»

— Радиста и матроса Ниточкина ко мне! — сказал капитан и бросил трубку.

Рапитор гирокомпаса над капитанским столом заурчал — судно меняло курс. Фаддей Фаддеич закашлялся, сокрушенно почесал затылок и нерешительно покосился на бланк радиограммы, в которой сообщалось: «В 1100 ГРН ОБНАРУЖЕНО ИСЧЕЗНОВЕНИЕ СТАРШЕГО ПОМОЩНИКА САГ-САГАЙЛО ТЧК СЛЕДУЮ ОБРАТНЫМ КУРСОМ ГАЛСАМИ ТЧК ВЕТЕР МОРЕ ШТИЛЬ КМ КУКУЙ».

— Чиф пропал, старый дурак! — сообщил входящему радисту попугай.

— Садись, Маркони, — сказал капитан. — Я этих подлецов все равно найду… магнитофон мне принесешь — записывать голоса буду, потом сравним.

— По тембру узнать можно, — согласился Маркони. — На последней стоянке его матросы выучили. Когда вы у консула… гм… задержались…

Фаддей Фаддеич смотрел в окно отсутствующим взглядом, потом как бы очнулся:

— Что я сказал?

— Чтобы я вам магнитофон принес, — напомнил радист.

— Черт! Человек за борт прыгнул без всякой даже записки, а мне такая ерунда в башку лезет… Больше темнить нельзя: сообщай в пароходство. — Капитан дал радисту РДО.

— Такой железобетонный человек был, — скорбно вздохнул радист. — Он мне литовского князя напоминал…

В дверь стукнули, вошел матрос Ниточкин. Он был в шортах и немыслимой старой панаме.

— По вашему вызову, товарищ капитан!

— Чиф пропал, старый дурак! — заорал попугай, он весьма весь оживился и задергал свою цепь.

Ниточкин стоял понурый и мрачный.

— Когда ты последний раз видел Сагайлу? — спросил капитан.

— Когда после вахты чай пошли пить…

— Мне можно быть свободным? — спросил радист.

— Нет, — сказал капитан. — Садись за машинку, протокол вести будешь. Что я сказал? — спросил капитан Ниточкина.

— Ничего не говорили, — доложил Петр Иванович. — Это я говорил. Ну вот, а раньше, на вахте, докторша была и попросила после смены его и меня на проверку психики… Я эксперимент прошел, акулу вытащил, продукты выдал на камбуз. Жду чифа…

— Медленнее, что я, стенографистка, что ли? — сказал Маркони.

— Подмел артелку. Жду. Он всегда в восемь тридцать как штык бегемотину… простите — мясо нюхал. Уже девять было, его нет…

— Скажи: «Старый дурак!» — вдруг приказал Фаддей Фаддеич и пробурил матроса подозрительными стариковскими глазами.

— Чего?

— Скажи: «Старый дурак!» — повторил приказ капитан.

— Фаддей Фаддеич, я…

— Ну!

— Старый дурак!

— Маркони, похоже, а? — спросил капитан радиста.

Радист пожал плечами — ему не хотелось впутываться.

— РДО подавать или на машинке печатать? — спросил Маркони.

— Подожди РДО подавать, — сказал капитан. — Не верю я, чтобы такой моряк мог в штиль за борт свалиться, а тем более сам прыгнуть, и без всякого завещания. Ну, что ты, Ниточкин, дальше делал? — спросил капитан.

— Закрыл рефрижераторную… Потом, думаю, «добро» надо бы взять у чифа, чтобы на маринад для акулы уксус отпустить. Стали его искать, а его нет нигде…

— Ладно. Идите оба, — сказал капитан.

Ниточкин понуро повернулся и вышел, низко повесив голову.

Фаддей Фаддеич остался один, кряхтя встал с кресла, подошел к попугаю, налил воды в поилку, погладил птицу по спинке.

— Ай эм сорри! — по-английски посочувствовала капитану птица.

Был тихий предвечерний час ранней зимы в дачном поселке на другой стороне планеты.

Над кустами заснеженного шиповника летали снегири.

Где-то вдали погромыхивала электричка.

От ворот палисадника к веранде дачи шагал по только что расчищенной от снега дорожке Василий Никифорович Ивов. Он тяжело опирался на палку.

На теплой веранде сидели женщина среднего возраста, одетая строго, и мужчина неопределенного возраста, одетый в заграничный комбинезон. Ясно было, что он только что работал в саду. Они пили чай и смотрели на подходящего Василия Никифоровича с настороженностью.

— Простите, — сказал профессор, поднимаясь на веранду. — Нежданный гость хуже татарина. Моя фамилия Ивов. Я социолог и психолог. Обследую родственников моряков…

— Здесь нет родственников моряков. Вы ошиблись, — сказал хозяин, вставая.

— Бывший муж Елены Михайловны — моряк. Сейчас он участвует в эксперименте, связанном с космическими проблемами…

— Я знала, что Эд пойдет далеко! — воскликнула Елена Михайловна. — Ты куда, Володя?

Мужчина посмотрел на бывшую супругу Эдуарда Львовича побелевшими от ревнивой зависти глазами и вышел, на ходу бросив:

— Пойду еще раз дорожку расчищу!

— Садитесь, пожалуйста, — попросила Елена Михайловна и вздохнула.

— Елена Михайловна, у меня только один и достаточно нескромный вопрос: почему вы разошлись?

— Я похожа на быка?

— Нет. Вы красивая дама.

— Чего же вы берете меня за рога? Рога были у Эда. Потому мы и разошлись. Я не способна быть женой моряка. Я обыкновенная женщина. Я не могу ждать пятьдесят пять лет… или когда там им дают пенсию? Знаете, почему у коровы глаза печальные? — спросила дама и закурила. — Чаю можно вам предложить?

— От чая не откажусь. Благодарю. Вы расстались со скандалом?

— Скандал? С Эдом? Он никогда не поднял на меня голоса. Он три года знал, что растит чужую дочь, а я не смогла заметить, что он это знает…

Дама встала и нервно начала расхаживать по веранде.

— Вы его любите и сейчас? — спросил Василий Никифорович.

— Возьмите варенья, домашнее, малина, — сказала дама. — И имейте совесть.

— Елена Михайловна, спрашиваю не из личного любопытства. Поверьте, самому тяжело сейчас. Но это нужно для тысяч моряков и космонавтов. Скажите, что его чаще всего выводило из себя?

— Двуличие. Но я многие годы была двуличной по отношению к нему, и он терпел это.

— И он ни разу не сорвался? И в молодые годы?

— Молодые годы? — переспросила дама, мельком глянув на себя в зеркало. — Молодые годы? Что-то было… — Она остановилась перед зеркалом и стала пристально всматриваться в него, как бы находя там картины прошлого. — Однажды. В цирке… Да, в цирке. Шел ужасно смешной номер, ужасно! Клоун, маленький совсем, таскал за хвост льва… Огромный лев, и его таскает по всей арене гномик… Эд попросил меня выйти с ним из зала… И ушел сам. Я досмотрела номер… Он, конечно, ждал у подъезда… — Она погрузилась в воспоминания и умолкла.