Виктор Конецкий - Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография

• Название: Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография
• Автор: Виктор Конецкий
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-91181-077-8

Виктор Конецкий — любимый писатель нескольких поколений российских читателей. Он автор романа-странствия в восьми книгах «ЗА ДОБРОЙ НАДЕЖДОЙ», куда вошла путевая проза «Соленый лед», «Ледовые брызги», «Среди мифов и рифов», а также повести «Завтрашние заботы», «Третий лишний» и многое другое. Конецкий — автор книг «Камни под водой», «Кто смотрит на облака», «Эхо».

Конецкий — соавтор блистательных сценариев к ставшим культовыми кинофильмам, и среди них — «Полосатый рейс», «Путь к причалу», «Тридцать три».

В конце жизни Конецкий задумывал подготовить книгу на основе материалов своего архива, но замысел этот так и не был осуществлен.

Настоящая книга — попытка исполнить волю писателя. Попытка создать его посмертную «ненаписанную автобиографию».

Большая часть книги состоит из ранее не публиковавшихся рассказов, отрывков из дневников Конецкого, а также переписки и литературных заметок разных лет.

Вторая часть книги — это монтаж из отзывов писателей, критиков и читателей на прозу и сам «феномен Конецкого».

В приложении впервые публикуется литературный сценарий кинокомедии «Через звезды к терниям».

---

Слушает Павлов.

Потом идет вся история.

Жена еще спит.

Он хочет ехать к женщине.

Она отрезана льдом и водой.

Она говорит как бы с того света.

Павлов говорит о Тургеневе, о молодости, которая прошла, и о себе, о любви к науке и весне. Он дает ей советы. Если бы не его дурной характер, она бы не ушла из лаборатории в Чумной форт…

Всего хорошего, дорогой. Не пейте.

Пить бесполезно. Не бесполезно только вдохновение. Надо охотиться на тюленей вплавь. Не верьте слезам. Они ничего не значат. Пишите радостно…[29]

Виктор Шкловский

1973

Дорогие С. Г. и В. Б.!

Так как все помещики — люди серые, а серые люди газет не читают, то посылаю вырезки из «Лит. России» с доставкой на дом.

Топить из себя сало разрешаю, но дров у помещиков на это дело не хватит. Лучше всего — сварить из меня столярный клей и этим клеем клеить шкаф для иностранных книг ВБШ.

Я веду жизнь рыбы, которая бьется об айсберг.

Меня пригласили в Новосибирский академгородок академики — а помещиков Шкловских нет!!!!!! Я туда полечу, чтобы прочитать доклад «Проблема дилетантского интереса к науке у писателя-прозаика и способы его борьбы с этим интересом в век научно-технической революции». Эту длинную фразу мне пришлось отправить академикам вчера по телефону. Воображаю, в каком виде она до них дойдет!..

Еще одно клянчество: когда фрицы пришлют «О несходстве схожего в искусстве», то напишите переводчику ВБШ требование выслать из ФРГ и мою книгу. Она вышла в Мюнхене в прошлом году, но до меня не доехала. Название неизвестно.

У меня дома очень красиво!

У меня дома все красивее, чем в вашей усадьбе!

У меня вкус тоньше и толще, чем у С. Г.!

Мне академики лижут пятки!

Я скоро сам буду академиком!

Для меня уже начали высекать Александрийский столб!

Не чихайте!

И будьте счастливы!

Ваш гений (добрый).

В. К.

13.02.74

Дорогой Капитан!

Даже вода устает течь. Киты устают давать ворвань и перестают рожать. Устают стальные корабли. Они прежде всех.

Капитаны, которые шаркают вокруг земного шара — как платяные щетки, — устают.

Устает и печень от алкоголя.

Пора-пора, покоя сердце просит.

У нас тут помер один украинский писатель. Приехал с женой. Жена его ждала к обеду. Он, кстати, вызвал дочь из Киева. Умер перед обедом. Не успев прославиться. Живет сейчас и другой писатель, знаменитый. Пьет. Падает на не мягкие каменные лестницы. Опять пьет. Сейчас увезли в больницу. Печень.

У Вас, Вика-Викачка, есть талант. Есть книги. Океан есть. Вы умеете нравиться. Какого полосатого черта Вы накликаете на себя? У смерти узкое горло. Ее не тошнит, она не отхаркивает.

Поставьте перед собой трудную задачу. Написать невероятно хорошую книгу. Чтобы все русалки продали хвосты и легли бы к Вам на постель. Или пошли читать книгу о своей родине.

Мальчик (43 лет), не торопитесь на тот свет. Оживленные от инфаркта люди говорят, что там нет ни авансов, ни пивных, ни самого Бога, которому пора сделать строгий выговор.

У меня хорошие сны. Во сне строю планы. Спорю. Описываю. Перекраиваю строчки и жизнь.

Кстати.

В шестикрылой Серафиме Вы ничего не понимаете. Она не надежда. Просто у нее есть запасы летной мощности, и я ее за это очень люблю.

Любите людей, мальчик. Они умеют летать. Они бескорыстны, хотя и хлопотливы.

Итак.

Закусывайте. Но не пейте. Если только достанете боржом.

Виктор Шкловский

9 апреля 1974

Дорогой мой, милый! Надежный друг.

Для начала перепробовал три карандаша. Они все не писали, а я сердился.

Но старый уже, короткий карандаш с графитом сказал: «Ладно, пиши».

И мне не пишется. Мне делается все трудно. Трудно ходится.

Вчера был вечер Андрея Вознесенского.

Перед этим написал я статью в газету «Советская культура» о пушкинском спектакле в Театре на Таганке. Пьеса о гибели Пушкина. Мне она показалась сажей, которую бросили в стакан с водой и долго мешали ложечкой.

Любимов, конечно, обиделся.

Встретились перед вечером. Он меня упрекал. Вышел я на эстраду. Перед этим большой хор пел что-то невнятно-церковное. Стояли они плотно. Их вой был не церковен и не старорусский.

А я люблю Андрея. Он, конечно, сам не без сахара.

Вышел я на сцену и говорил двадцать минут, говорил не про Любимова и не против него.

Говорил много. Без микрофона. Говорил крупно.

Надо сердиться, родной Вика. Зачеркните слово «родной». Надо сердиться, сынок мой Вика. Мы плывем своей дорогой, через прибрежную полынью вдоль берега и все же вперед.

Знакомые имена обратятся в имена морей и мысов.

Надо быть сильным, как силен капитан, которому некому передать управление. Писать всегда трудно. Очень трудно. Хотел написать несколько страниц о встречах Горького с Толстым. Написал уже три листа. Или меньше. Или больше. Вдохновение иногда подводило, как пересохший фломастер. Иногда оно мышкой взбегало по ножке стола и бегало по страницам.

Все хорошо, сынок. Плохо то, что мне не 60, и не 70, и не 80. А пошло мне на девятый десяток. Сапоги все не по ногам. Телефонная книжка редеет. Мне скучно, сынок. А голова не хочет сдаваться, и голос отскакивает от потолка.

Надо учиться жить без счастья, но с радостью. Надо верить себе. Надо быть терпеливым с близкими и далекими. Мы писатели. Мы опираемся на многие дальние плечи. Должно выйти. И выйдет, друг. Выведут гены и старуха муза. Хотя я разучился загибать дамам салазки и держать их хотя бы в относительном повиновении. Работа всегда тяжела, и чем выше катишь камень, тем он тяжелее.

Мы и согласны, и не согласны с временем. Мы утомлены смертями, блокадами, туманами и страстью (это я). Вдохновение сбило шею хомутом. Надо вести наш корабль из моря в море, из климата в климат. Учиться тому, что недостижимо.

Не отдавай своего сердца никому.

Оно тяжело в чужой сумочке даже хорошего человека.

И разве мы хорошие?

У нас холодно. На даче топим камин. Из знакомых забегают только собаки.

Пиши утром. Пиши вечером. Пиши и радуйся. Земля, она вертится. Она все еще круглая. Звезд я не видел давно. Вероятно, слишком много сплю. Удача в руке. Удача в настойчивости. Держись, штурман самого дальнего плавания. Карандаш все записал.

Виктор Шкловский

5 июля 1974 года

Сима Вас целует.

Дорогие и родные мои!

Через несколько часов я отдаю веревки и плыву по серым волнам в серую Европу сквозь ту форточку, которая осталась от окна Петра.

Каждый день рассчитывал сорваться к вам, чтобы просто обнять вас, поцеловать, выпить чаю и накачать вас оптимистическими словесами, но визу тянули и тянули до самого последнего момента, и бросить это дело нельзя было.

Плыву в моря с больной спиной, но надеюсь, что по старой дружбе море поможет мне стать на ноги. Оно всегда и во всем — особенно в литературе — помогало. Оно знает, что я его люблю.

Я закончил книгу вчерне («Морские сны». — Т. А.). Она набита рассуждениями, ворованными и самодеятельными, а образов в ней, даже коротеньких образов, которые сидят в каждой фразе ВБШ, не говоря о широких и свободных мазках, нет и в помине. Умные мысли вещь хорошая, но они забываются и гибнут, если они не имеют на себе красивых комбине или даже кальсон. Так вот эти штуки отсутствуют.

И все же я сейчас в хорошем настроении. Теперь, наконец, есть то, что можно резать, и дописывать, и кромсать.

Я на постоянной работе опять — с постоянным окладом, на должности дублера старшего помощника капитана. Сейчас на линии Ленинград — Амстердам — Гамбург — Лондон — Ленинград. Это 12–14 суток рейс. Таких будет три. Потом на США и Канаду.

Напишите координаты каких-нибудь славистов в Лондоне из тех, кто вам лизал пятки при путешествии за мантией и ермолкой. Авось я позвоню им по телефону, и они сведут меня на стриптиз или к королеве.

Между рейсами стоянки короткие, но я сильно надеюсь слетать к вам на стоянке. У меня такое чувство, что я чем-то должен и мог вам помочь, но это не исполнил. И потому какое-то ощущение вины. Пожалуйста, не сердитесь и не обижайтесь на меня. Мне последние годы достается как-то так и без всяких перерывов. Надеюсь, что полоса невезения закончится в тот момент, когда я отдам швартовы…

Адрес для телеграмм: Ленинград-35, «Пионер Выборга», Конецкому. Телеграммы рекомендуется посылать короткие, без сложных слов.

Обнимаю вас со всей возможной нежностью, крепитесь со здоровьем. Мне очень нынче верится, что у нас впереди есть что-то хорошее и мы радостно посидим за одним столом в честь этого хорошего.

Ваш Вика Конецкий

25.08.74

Милостливые Государыня и Государь, Почетные Граждане какого-то макаронного городка!