Людвиг Тик - Странствия Франца Штернбальда

• Название: Странствия Франца Штернбальда
• Автор: Людвиг Тик
• Издательство: Наука
• Жанр: Поэзия
• Год: 1987

---

Мое странствование вызывает во мне порой преудивительные настроения. Сейчас я нахожусь в деревне, смотрю на туман, окутывающий дальние горы: бледные огоньки плавают в мареве, и то лес, то гора вдруг выступают из мглы. Я вижу повозки и путников, поспешающих своей дорогой, они расходятся в разные стороны, стремясь к дальним замкам и городам. Я и сам — один из их толпы, но никому не ведом, они проходят мимо, и я их не знаю; душа, скрытая в каждом, подчинена своему интересу, и каждый наугад завидует или сострадает остальным. Я словно бы вижу все эти разные дороги через леса, горы, реки, и как озирается кругом путник, для которого родина другого — чужбина, и жаждет найти близкого человека (а находят лишь немногие) и снова пускается в путь — через леса, горы и реки, и города, а близкого человека все нет. Многие уж и перестали искать, и эти — несчастнее всех, ибо разучились жить: ведь жизнь в том и состоит, чтобы вечно надеяться и вечно искать, миг, когда откажемся мы от поисков и надежды, должен бы быть мигом нашей смерти. Впрочем, так оно, пожалуй, и есть, ибо вся дальнейшая жизнь этих несчастных не есть ли медленная смерть?

И потому я хотел бы вечно пребывать в поисках и ожидании, хотел бы сохранить в груди своей восторг и преклонение перед красотой, ибо прекрасное безумие и есть прекрасная жизнь. Людям здравомыслящим я всегда буду казаться вроде пьяницы, и многие со страхом, а то и с презрением станут избегать меня.

О, в каком краю она ныне, какие картины представляются ее глазам? Я высматриваю ее на западе и востоке и со страхом думаю: а вдруг она совсем близко, но только я не знаю об этом? Не могу выразить, как жажду я один лишь раз увидеть ее, говорить с нею; а найди я ее внезапно, я не знал бы, что ей сказать. Не могу изъяснить своих чувств, да и опасаюсь, что, быть может, ты посмеешься над своим другом. Но нет, ты слишком добр, чтобы насмехаться надо мной, и я ведь с тобою вполне откровенен.

Когда я вспоминаю ее прелестные черты, святую невинность глаз, нежность щек, — как хотелось бы мне иметь хотя бы портрет, правдиво и просто передающий ее нынешний облик. Не только смерть и разлуку суждено нам оплакивать, не столь же ли достойны наших слез милые черты, нежные линии, мало-помалу стираемые временем — незадачливым художником, который уродует собственное произведение, поначалу столь ему удавшееся? Не знаю, помнишь ли ты песню старого миннезингера:

Вставай, вставай, в дубраву поспеши,
Стряхнув бескрылую дремоту;
Гони докучную заботу!
Поется лучше в зеленеющей глуши.
В зеленой солнечной стране,
Где листья трепещут в тишине,
Пташки щебечут по весне.

Ах, нет! не блуждать мне в зеленой глуши,
Где песни весенние так хороши,
                Где слезы,
                Где грезы
Томят и волнуют горячую грудь;
В дубраве, в дубраве нельзя отдохнуть;
                Луч по весне
                Будит птиц в тишине,
                Но больно, больно мне!

Однажды весну я увидел вдали,
И розы в долине тогда зацвели,
                И, помнится, въяве
                В дубраве
Внезапно возник
Пленительный лик;
Как будто по весне
Любимую ко мне
Позвали птицы в тишине.

С весною в лес она пришла,
Зефиру нежному мила,
                Всех слаще
                В той чаще;
Ей поклонился первоцвет;
Фиалка молвила: «Привет!»
И пробудились небеса,
Услышав, как поют леса.

Меня коснулся нежный взор.
Зачем твой шаг легчайший скор?
                Звук песен
                Чудесен,
Деревья густые,
Как сны золотые!
В небесах или в лесу
Вижу я твою красу?
Как восторг перенесу?

И я спешил, прогнав дремоту,
В зеленый сумрак по весне;
Забыл я прежнюю заботу
С красавицей наедине.
                Встречи сладки,
                Только кратки.
Образ неземной,
Будь всегда со мной
В свежей зелени лесной!

Я вышел ранним утром вновь,
Но не пришла моя любовь;
                Я горевал,
                Я громко звал;
Невесты нет как нет,
Лишь карканье в ответ.
                В певчей стране,
                В голубизне
                Больно было мне.

Возле рек, в долинах и на склонах скал
День за днем в тревоге беспрестанной
Я потом без отдыха искал,
Но не находил моей желанной;
В сумрачной глуши
Зимой холодной ни души;
                В тишине
                Страшно мне:
Птицы в солнечной стране.
Лето возвращалось многократно,
Птицы по весне летят обратно;
Зелен лес, куда ты ни взгляни,
Только нет ее в лесной тени.
                Дни, дни!
Почему безжалостны они?

Встречусь я, быть может, с нею снова;
Подшутить над нами жизнь готова.
Старость нам грозит, и нет защиты;
Отцвели румяные ланиты.
Если с нею встречусь я в лесу,
Как узнать мне прежнюю красу?
                Что нужды!
                Мы друг другу чужды!
                Нам сулит свиданье
                Страданье.

Пусть юноша в лесу дремучем,
                Тревогой мучим,
Пока вблизи любовь не шелохнулась
                И не проснулась
Весна в благоуханной вышине,
Я с юностью моей встречаюсь лишь во сне,
                И в солнечной стране
                От песен по весне
                Лишь больно мне.

Как верно по-детски наивное выражение в этих стихах! Может быть и для меня когда-нибудь мертвым представится лес, переливающийся всеми оттенками зелени.

Нередко мне хотелось бы решительно все выражать стихами, и я понимаю теперь, отчего появились на свет поэты. Только так можно передать то, что волнует тебя до глубины души.

Недавно я видел гравюру на меди работы нашего Альберта, которую он создал, когда я был уже в отъезде, потому что ни рисунок, ни весь замысел совершенно неизвестны мне. Ты, наверно, знаешь эту гравюру — она изображает отшельника за книгой{16}. Глядя на гравюру, я снова был с вами, ибо сразу же узнал и комнату, и стол, и круглые окошки, которые Дюрер перенес на картину из собственного жилища. Как часто смотрел я на круглые окошки, которые солнце рисовало на обшивке стен и потолке; анахорет сидит за столом Дюрера. Прекрасно, что наш мастер в смиренном своем пристрастии ко всему, что его окружает, оставил потомкам изображение своей комнаты, а притом вся картина так значительна и каждая черта ее дышит уединением и молитвой.

По пути я часто захожу в небольшие часовни и предаюсь там созерцанию картин и рисунков. Не знаю, неопытность ли моя тут виною или пристрастие мое к старине, но редко мне попадаются совсем плохие образа; в каждом я прежде ошибок вижу достоинства. Обычно я замечал у молодых художников совсем иное умонастроение, и они умели-таки выискать много достойного порицания. Я же часто преисполняюсь смиренного почтения к нашим прямодушным предкам, которым удавалось подчас безыскусными своими средствами выразить мысли поистине прекрасные и возвышенные.

Кончаю свое письмо. Дай бог здоровья тебе и моему дорогому Альберту! Человеку столь серьезному, как он, вряд ли придется по вкусу это письмо. Напиши мне поскорее о себе и обо всех знакомых.

Вдаль твоя любовь стремится,
           Бродит ночью на чужбине;
Ах! Зачем тебе томиться
           Без нее в родной долине?

Звезды ясные лучатся
           И поют на небосклоне:
За любовью волны мчатся
           В нескончаемой погоне.

Дивный образ, чьим сияньем
           Ты сражен и ты зажжен,
Чьим целительным влияньем
           Ты при этом освежен,

Та, которую Авророй,
           Вдохновением ты звал
И на милости которой
           Безнадежно уповал,

Вот кто был всегда с тобою,
           Не давая унывать;
Так бери же счастье с бою,
           Чтобы восторжествовать!

Дух превыше наважденья,
           Знать не хочет он тенет;
В океане наслажденья
           Будет сброшен всякий гнет.

Прочь, сомненья! Прочь, тревоги!
           Указала муза путь
В небеса, туда, где боги
           Встретят нас когда-нибудь.

           На любовь и вдохновенье
           Кто безумно посягает?
           Неба в робком дерзновеньи
           Лишь художник достигает.

Эти нескладные строфы я сочинил вчера в отрадном лесу; я вложил в них всю душу и, не краснея, посылаю их тебе, ибо не вижу причин таить от тебя помышления души своей. Прощай.