Андрей Диченко - Минское небо

• Название: Минское небо
• Автор: Андрей Диченко
• Жанр: Современная проза

Роман «Минское небо» повествует о столкновении миров: атомно-молекулярного и виртуального, получившего в книге название «Семантическая Сеть 3.0». Студент исторического факультета Костя Борисевич внезапно обнаруживает, что он является не простым белорусским парнем, а материализовавшейся компьютерной программой Kostya 0.55. Грани между мирами в сознании парня постепенно стираются, а в водоворот чрезвычайных событий втягиваются его друзья и соседи по съёмной квартире: вечно пьяный Философ, всезнающий мизантроп Ботаник и прекрасная девушка Олеся, торгующая своим телом в ночных клубах.

---

— А кто его знает. Знаю, что на Институте культуры на электричку сядем, а куда поедем и где выйдем, это за нас уже решено… — Алена плюнула на серую плитку и кинула незатушенную сигарету в сторону синей вафельной мусорки. Сигарета ударилась о стенку ведра и упала на асфальт, продолжая тлеть и испускать густой дым синего оттенка…

Вслед за Аленой докурила Олеся, и они решили войти в здание университета, где, вероятно, уже собралось большинство волонтеров.

В университете было так же пусто, как и на остановке ранним утром. Только техничка мирно дремала в своей кабинке возле входа.

Возле 500-ой аудитории собирались студенты, и через двадцать минут вся команда была в полном составе. И дружно, гуськом все двинулись в подземку: одна станция, электричка — и путь длинною в один час до Станьково. А там — дети, в надежде увидеть нечто большее, чем четыре монолитные стены.

Зайдя в полупустой вагон метрополитена, студенты своей болтовней внесли в него хоть какие-то элементы жизни. В большинстве своем люди в вагоне дремали. Шум электропоезда в метро глушил слова, и казалось, что ничего кроме этого шума не существует, что поезд несется сам по себе, без машиниста и станций, что так будет вечно: бесконечный путь по подземным коридорам Минска.

«Станцыя „Інстытут культуры“. Канцавая. Поезд далей не ідзе. Калі ласка, пакиньце вагоны», — из хрипящих динамиков послышался мужской голос, записанный на магнитофонную ленту. Вагон плавно остановился, но, несмотря на это, многие телом подались вперед, не желая мириться с законами физики. «А что будет, если остаться ехать дальше?» — подумала Олеся.

Волонтеры вышли, Алена бурно жестикулируя, беседовала со своей подругой Олей, полноватенькой брюнеткой невысокого роста.

Они вышли к вокзалу. Было ветрено, Олеся достала из черной сумочки расческу и слегка пригладила растрепавшиеся волосы, выкрашенные с недавних пор в строгий черный цвет.

Очередь за билетами в киоске, синий вагон, жесткие деревянные сидения. Олеся села возле окна, опершись лбом на грязное стекло, исписанное дождевыми подтеками и черным маркером. Сбоку сидела Алена и Оля. Они продолжали свои бессмысленные разговоры о парнях, одежде и учебе.

Напротив Олеси сидела тройка пенсионеров, которые ехали, по всей видимости, на дачу. В вагоне было сыро и одновременно пыльно. Олеся продолжала смотреть в окно на проходящие тени людей, которые всегда смотрели вперед, закутавшись в пальто своих душ.

В пролете показался дядя в спортивном костюме и с огромной сумкой, набитой печатной продукцией… «Газеты, журналы, журналы и газеты, кто желает…»

Алена купила глянцевый журнал, протянув мужику с усами, словно подкова, мятую купюру, и спустя небольшой промежуток времени читала об очередных пройденных ступеньках нравственности в русском шоу-бизнесе.

— Смотри, что сегодня модно… — она ткнула пальцем в картинку и показала Оле. Та прежде увлеченно разглядывала, потом кивнула головой и произнесла короткое «угу».

«А мне без разницы, что сейчас модно. Я знаю, во что мне облечься, чтобы меня сняли, а остальное не имеет значения…» — подумала Олеся и закрыла глаза. Она хоть и легла вчера довольно рано, но все равно не выспалась. Тревожные сны беспокоили ее, но она не помнила ни один из них. Все будто бы было стерто из памяти и покоилось в дальних ящиках, на дне израненного бессознательного.

За окном утренней электрички начался противный моросящий дождь. Когда они выходили на нужной станции, он словно тысячи тараканьих лап шелестел по одежде и падал на волосы и лицо.

Волонтеры собрались в одну кучу вокруг предводителя, коим был среднего роста парень Слава с исторического факультета. Обычно он был в черной форме, с твердым взглядом и такой же гранитной походкой. Только сейчас Олеся видела его в синих джинсах и легкой болоневой куртке. Все знали, что Слава состоит в ультраправой организации, но также все знали и то, что он всей душой любит детей и готов отдать жизнь за их воспитание. К сожалению, этот курс для него будет последним. По политическим причинам он будет отчислен и направлен на прохождение службы в армии…

Но это уже будет другая история, а сейчас он объяснял, что все должны пройти по песчаной дороге около километра, что он предупреждал об этом, так что просьба не жаловаться.

Олеся пошла в самом конце, разглядывая непробиваемую тень длинных сосен, за которыми скрывался холод и спокойствие. Она накинула капюшон на голову, и, пытаясь обходить грязные лужи на дороге, следовала вперед, вслед за колонной студентов.

— Отъедь двадцать километров от Минска… — негодующе произнесла одна из девушек, вынимая испачканный в грязи кроссовок из мутной лужицы. Матовый туман за горизонтом леса навевал мысли о бесконечности всего этого, о вечном топком месте, на котором посчастливилось расположиться Беларуси.

Вскоре на их пути стали попадаться ветхие здания почти вымершей деревни. Редкие ее жильцы, в основном, из числа дедушек и бабушек, забытые временем, пялили глаза на проходящую молодежь. И все происходило в полном молчании: только ветер приводил в смятение верхушки деревьев, а те вокруг грозно шумели, ритмично шатаясь из стороны в сторону.

Чем дальше в деревню, тем куцей становились улицы: многие дома были с заколоченными окнами, с огородами, заросшими сорняками, заваленными мусором и остатками некогда целых деревянных построек.

Через несколько минут монотонной ходьбы, за мокрыми шиферными крышами и неухоженными деревьями показалось довольно большое деревянное здание. Участок его отличался лишь тем, что рядом с вымощенным камнем входом красовались детские качели и песочница, контрастирующая с унылой черной почвой.

По краям деревянного частокола стояли огромные вазы, вероятно отлитые из бледного бетона. В них не было ничего, кроме черной земли и опавших суков с кустов непонятного вида.

В окнах, на фоне белых старомодных занавесок, виднелись круглые лица детишек, которые улыбались новым в их захолустье людям.

Олеся тоже улыбнулась в ответ и помахала рукой маленькой девочке в голубеньком платьице. Девочка забралась на подоконник и ладошкой оперлась о стекло. Ее потешный вид из окна мог вызвать улыбку у любого, даже у самого сурового человека на земле.

На веранде двери со скрипом открылись, и на лицо Олеси хлынул теплый воздух, переполненный минутами радости и часами ожиданий. Дети окружили студентов, пытаясь потрогать каждого руками. Окружённые визгом и радостным плачем, они зашли в мир цветных ковров и советских игрушек.

Студенты, которые были родом из столицы, разглядывали все вокруг как антиквариат. Одна девушка даже достала фотоаппарат и принялась фотографировать детей и стены, упирающиеся в протекающие потолки.

Тем временем Слава разговаривал с главным воспитателем, которой была женщина средних лет и приятной доброй внешности. Олеся не обращала на них внимания.

Она подошла к девочке в голубеньком платье, что стояла на подоконнике. Теперь она держала в руках коричневого плюшевого мишку и смотрела потерянными глазами на Олесю.

Олеся подошла к девочке и встала на корточки в надежде погладить ее по темно-русым волосам и пухлым розовеньким щечкам.

Девочка, глядя Олесе прямо в глаза, произнесла:

— Ты похожа на мою маму… — и после этих слов она прижала мишку к груди. К маленькому бьющемуся детскому сердечку, лишенному родительской любви…

Олесю замкнуло, в правую половину головы ударила резкая боль, и сквозь трещину просочилась одна единственная фраза: «Что будет с моим ребенком?» Ее клиенты очень редко предохранялись: это вредило ее темному бизнесу…

— Иди сюда… — произнесла Олеся и обняла девочку. Тушь на лице растеклась от моментально выступивших слез.

После представления и искренних аплодисментов маленькими ладошками вся команда возвращалась домой, выслушивая пожелания и приглашения от детей. Олеся шла опять в самом конце, часто оглядываясь. Зайдя за ближайший поворот, она достала одну сигарету и, закурив, жадно втягивала дым в свои легкие.

Когда они ехали обратно, за окном было уже темно, и только свет в электричке позволял им различать лица друг друга. Вагоны были пустыми и одновременно заполненные спящими людьми.

Все это время Олеся думала о том, какая печальная судьба может сложиться у ее ребенка. И если до этого она была уверена, что в любом случае будет делать аборт, то теперь ее мысли были направлены в обратную сторону.

Больше с волонтерами она не ездила. Просто не хотела, чтобы дети видели ее, потому что ей казалось, что дети видят ее насквозь, и, скорее всего, такие девушки, как она, и являются роженицами тех, кто в дальнейшей своей жизни остается лишенным ласки и родительской любви. Они — дети тех, кто переступил через себя и закон нравственности.