Джеймс Олдридж - Горы и оружие

• Название: Горы и оружие
• Автор: Джеймс Олдридж
• Издательство: Известия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1975

Роман опубликован в журнале "Иностранная литература" №№ 1-3, 1975

Из предисловия

...То же сознание высокой чести, та же совестливость, что бросила когда-то знаменитого поэта-аристократа лорда Байрона в ряды греческих крестьян, боровшихся за свою свободу, бросает геолога Мак-Грегора в горы Курдистана, где нищий и гордый народ, живущий на богатой нефтью и природным газом земле, борется за свою свободу...

Борис Полевой

---

Таха выпустил рукав и закарабкался к единственному на косогоре укрытию — к небольшой впадине, складке у двух гребнистых обнажений горной породы. Огонь вели теперь уже двое ильхановцев, но, укрывшись за скальным гребнем, Таха тремя прицельными выстрелами заставил их замолчать.

Мак-Грегор добежал, обессиленно упал во впадину.

— Они на той стороне залегли, — сказал Таха.

— Дай дух перевести.

— Мешкать нельзя, дядя Айвор. Они тут всюду. У нас одна надежда — забраться выше их.

— Хорошо... Хорошо...

И они поползли дальше, вверх. Опять выстрел откуда-то с горы.

— Не останавливайтесь, ползите, — сказал Таха. Он уже тоже дышал тяжело. — А я полезу вперед, успокою этого стрелка.

— Давай, — проговорил Мак-Грегор.

Таха бросил автомат вперед, на каменистый скат, затем докарабкался сам. И снова взбросил автомат на крутой откос перед собой. «Настоящий горец», — подумал Мак-Грегор. Ибо только горец-курд способен проделывать такое без вреда для своего оружия. Убыстрив этим способом подъем, Таха скоро исчез из виду, а Мак-Грегор выдохся теперь настолько, что полз машинально уже, цепляясь, толкаясь монотонно и тупо.

— Не туда... — услышал он голос невидимого Тахи. Провел взглядом по узкой расселине, идущей кверху футов на пятьсот, крикнул:

— Где ты там, черт возьми?

— Не туда. Правей берите.

Мак-Грегор, оскальзываясь, взял правей, и Таха повел его голосом вверх, а выстрелы щелкали, нащупывая.

— Теперь будет полный порядок, — ободрил сверху Таха.

Но Мак-Грегор ощущал в себе полный непорядок. С каждым шагом он все обессиленней покорялся мысли, что ему не уйти.

— Да где же ты? — крикнул он Тахе.

— Здесь я. Вам чуть-чуть осталось.

Мак-Грегор последним усилием переполз через зысокий край расщелины — она была тут слишком узка, не протиснуться. Захлопали выстрелы. Укрыться от них некуда, голый скалистый склон. Снова хлопки выстрелов — и тупые удары сзади, в ноги.

— Нет! Нет!.. — выдохнул он.

Лицо хлестнули скальные осколки. Опять хлопки американских винтовок, которыми так восхищался Ахмед, — и руки разжались, Мак-Грегор почувствовал, что окунается в темноту. Очнулся, увидел над собой потускнелое солнце и, лежа навзничь на горячей бугристой скале, под замутившимся небом, мгновенно осознал, что раздавлен, как скорлупа. Боли он не ощущал и жизни почти не ощущал. Все ушло, отдалилось куда-то.

— Таха...

Таха не отвечал. Мак-Грегор повернул голову, где-то в далекой дали мутно увидел брошенную на камни куртку Тахи. Не за что тут удержаться сознанию, и Мак-Грегор перевел взгляд на небо, цепляясь за мглистую белесость и боясь, что вот-вот провалится в нее.

— Таха... — позвал он еще дважды, но Тахи не было. Да и не все ли равно...

Снова с усилием повернув голову, он увидел, что Таха перебегает по склону — ищет, видимо, укрытия от пуль. Залег за камни, открыл стрельбу оттуда, крикнул громко Мак-Грегору:

— Вы слышите меня?

Не в силах отозваться, Мак-Грегор слабо махнул правой рукой.

— Я на себя их огонь отвлекаю, а вы ползком — спрячьтесь в расщелину справа, — прокричал Таха.

Расщелина была та самая, откуда Мак-Грегор перед тем выполз. Но он решил полежать еще не двигаясь, вернуть прежде ощущенье рук и ног, рассчитать остаток сил.

— Не могу ползти, — хрипнул он.

— Essayez! — скомандовал Таха по-французски.

Мак-Грегор тяжело перекатился на живот. Скребясь, сгребая камни, уцепился наконец за что-то, подтянул тело к спасительной расщелине. Но силы иссякли, и, наплывая, как один черный занавес за другим, темнота заволокла мозг.

— Дядя...

Зовет Таха. Но тело скручено одеждой, как конфетной оберткой.

— Сюда-то я вас доволок, но теперь нужна ваша помощь.

Мак-Грегор лежал на вершине склона, за голой скальной выпуклиной, и опять глядел в белесое, тусклое небо.

— Который час? — спросил он.

— Не знаю. Скоро пять, наверное. Вы сесть можете?

— По нам еще стреляют?

— Нет. Здесь мы пока в безопасности.

— Я был, значит, без сознания...

— Надо вам ноги перевязать. Рубашками вашими из рюкзака. А то кровь теряете, — сказал Таха, стаскивая с Мак-Грегора штаны.

— А где мои ботинки? — спросил Мак-Грегор.

— Есть ботинки. Никуда не делись. Но помогите же мне.

— Посади меня.

Таха подтянул Мак-Грегора кверху, и, упершись спиной в скалу, Мак-Грегор ощутил жгучую боль от пулевой ссадины. Взглянул затем на ноги. Они в крови, трудно и понять, что с ними. Но Таха обтер их мокрым платком, и на правой ноге, над коленом, обозначилась рана — глубокая, чистая, на удивление сухая, и видны разрыв серой мышцы, нервы, незадетая вена. Под коленом — еще рана, поменьше, с рваными краями, уходящая в голень и сильно кровоточащая. А на левой ноге поранена мышца икры, и сверху не рассмотреть.

— Повязку надо наложить — унять кровь, закрыть от мух и грязи, — сказал Таха.

— Рви на полосы и бинтуй, — сказал Мак-Грегор. Но когда Таха свел вместе, сжал края надколенной раны, чтобы потуже забинтовать, лицо Мак-Грегора побелело, он опять потерял сознание. Когда свет пробился снова под веки, Таха уже кончил перевязку.

— Дядя Айвор! Вы меня слышите?

— Слышу, — сказал Мак-Грегор, лежа на спине.

— Когда стемнеет, я попробую спуститься в село, раздобыть лошадь или мула. Без них теперь нельзя. Если на закорках потащу вас, то не дотащу живым.

Мак-Грегор закрыл глаза, опять открыл.

— В селе там человек сто ильхановцев теперь.

— Но что же делать?

— И далеко ли меня увезешь, хотя бы и на лошади? Раны кровоточат. Если даже доберемся до Резайе или Хоя, меня там арестуют и засадят за решетку навсегда. Не стоит и везти...

— Вас никто, кроме ильхана, не узнал. Точно говорю вам.

— А как объясню то, что ноги изрешечены пулями? — проговорил Мак-Грегор, чувствуя, как медленно и трудно дышится.

— В Хое у нас друзья.

Мак-Грегор попытался приподняться, сесть.

— Зря все это, Таха. Уходи без меня.

Уже опять слышались выстрелы, и ближе словно бы. Таха встал.

— Что ж вы, здесь остаться хотите — умереть героем?

— На этот раз выбора у меня нет... — сказал Мак-Грегор, глядя, как на повязках, под коленями, не спеша проступают пятна крови.

Таха присел на корточки, всмотрелся в Мак-Грегора.

— Слабость мешает вам собраться с мыслями.

— Это верно, — сказал Мак-Грегор, закрыв снова глаза, хмелея от изнеможения, от боли, от желания нырнуть в забытье. — Не так все это надо было, не так, — пробормотал он.

— Вы только глаза не закрывайте, дядя Айвор.

— Ильхана мы должны были убить, я знаю, но...

— Да, должны были, а теперь должны выбраться отсюда, чтобы начать все заново на улицах городов, где ждет нас будущее. Не закрывайте глаза и думайте об этом.

Мак-Грегор понимал, что его успокаивают, как ребенка, и хотел сердито возразить, что, несмотря на боль, он в ясном уме, мыслит связно, — но от усилия все спуталось, и он опять провалился куда-то.

— Дядя... Дядя Айвор...

Вокруг темно.

— Мне уже надо идти, — говорит Таха.

— Хорошо, иди.

— Я вам все тут оставил. Вода, хлеб, мясо в рюкзаке. Винтовка лежит у вас слева, автомат кладу справа. Вот так.

— Но это глупо. Автомат возьми с собой.

— Он мне незачем. Слушайте, дядя Айвор. Я, возможно, на несколько дней ухожу. А вы, может, сядете потом, подержитесь настороже. Но я с шумом уйду — будто мы оба спускаемся. Вы поняли?

— Понял.

— Я ведь не знаю, сколько там пробуду.

— Иди спокойно. Но еду давай поделим...

— Я вернусь, дядя Айвор. Я доставлю вас домой, клянусь могилой отца. Вы только сейчас перетерпите, продержитесь, как симорг с израненными крыльями.

— Иди спокойно. А я посижу тут, подумаю, как дальше быть.

— О тете Кэтрин думайте.

— Ладно.

— Домой вернетесь — и все будет хорошо.

— Ладно, буду думать о хорошем.

— Значит, можно мне теперь идти?

Мак-Грегор кивнул, ощущая, что укрыт спальным мешком, а второй подостлан под спину.

— Посади меня, — сказал он.

Таха посадил его к скале, подмостил спальный мешок, сказал:

— Запомните: я, возвращаясь, буду вам кричать с подхода. Так что стреляйте в каждого, кто полезет без предупреждения.

— Я не увижу в темноте...

— Тогда просто сосредоточьте мысли и держитесь. Это главное.

— Ладно.

Таха перешагнул через гребенчатую закраину, ушел. Мак-Грегор слышал, как он скользит с откоса с шумом, с криком; раздалось несколько выстрелов, и снова крики — это все Таха, сбивает с толку ильхановцев, целыми десятками, возможно, залегших кругом.

— Сюда, за мной спускайтесь, — кричал Таха где-то далеко внизу.

Над головой густо чернело небо, льдисто холодели звезды, вызывавшие всегда у Кэти сосущую тоску на этих пустынных высотах.

— Сюда, за мной, — опять донеслось, слабо-слабо.

Выстрел, еще выстрелы, и горная затем тишина, и теперь нельзя спать. Уснуть значит умереть, и потому надо прижать спину к скале, чтобы резнула боль и разбудила. И, вслух застонав от боли, он вспомнил строку поэта Хайдари из Тебриза, услышанную в детстве от отца. «Жизнь — это боль; но боль — это не жизнь».