Владислав Бахревский - Хранительница меридиана

• Название: Хранительница меридиана
• Автор: Владислав Бахревский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Детская проза
• Год: 1965

В книгу Владислава Бахревского вошли рассказы и стихи: «Птица», «Долина золотых коней», «Хозяйка перевала», «Раскаленный лед», «Хранительница мередиана», «Как хорошо делать тайны», «Море, а сколько времени?», «Я у пенька на землю лег…», «Дубенка», «Золотое озеро», «Уснувший ветер», «Воробьиная баня», «Земляника», «Старая щука», «Мальчишки», «Опоздавший мухомор», «Черная стрекоза», «После снегопада», «Последнее», «Светляк», «Зимний лагерь капитана Грина», «Бессмертье», «Республика детей», «Присказка», «Мальчик с Веселого», «Клуб „Ровесника“».

---

Владислав Бахревский ХРАНИТЕЛЬНИЦА МЕРИДИАНА

Владислав Бахревский еще очень молод, и все герои его книги — недавние сверстники писателя.

Бахревский родился в семье лесничего, и поэтому, наверное, любит он писать о гулкой тишине лесов и пенье птиц, о ветре, бегущем вдоль маленьких речек, о людях, которые охраняют меридианы и уводят друзей в Долину золотых коней, и о тех, которые видели оживающие под лучами солнца камни или ловили на ладони капли горного снега, первую каплю горной реки.

Бахревский любит путешествовать. Он изъездил почти всю Среднюю Азию, работал в Нуреке проходчиком, жил в Оренбуржье. После окончания пединститута в Орехово-Зуеве был режиссером художественной самодеятельности, работал в журнале «Пионер», в «Литературной газете».

«Хранительница меридиана» — четвертая книга писателя. До этого вышли «Мальчик с Веселого», «Гай, улица Пионерская», «Культяпые олени».

ПТИЦА

Вот она летит. Летит она, летит.
Может быть, путем, а может, без пути.
Не кричит и не поет, и даже не поет!
Вся, как есть, она ушла, ушла она в полет.
Облака белы-белы, и темны сады.
За рекою вечер. Прямо у воды.
Улетает птица. Вся ушла в полет.
Вечер ждет, что кто-то тихо позовет.
Он стоит смущенный на холме крутом,
По колено входит в речку он потом.
И плывет, плывет он. Ни одной волны.
А земля черным-черна — лес да валуны.
Птица улетает. Вон она летит.
Доброго пути тебе! Доброго пути!

ДОЛИНА ЗОЛОТЫХ КОНЕЙ

1

Она все-таки не узнала об этом. И очень хорошо. Ведь ей девятнадцать лет, а мне пятнадцать. У нее очень красивое имя — Оля. В деревне у нас тоже есть Оля, но имя той, московской, звучит совсем по-другому. Это ради нее водил я весь их отряд в Долину золотых коней…

Они прибыли на уборку урожая. У нас в колхозе любят студентов. Встречать их поехали с музыкой, на грузовиках. А я прискакал на станцию на своем Лимуре. Уж такая смешная кличка у моего коня. Жеребенком он болел. Его выкинули из конюшни, чтобы он не заразил других. Я выходил его и дал ему самое звучное имя. Тогда я не знал, что правильно не «лимур», а «лемур», и что так зовут полуобезьян, живущих в Африке и на Цейлоне.

Оля ехала в первой машине. Машины шли быстро, убегая от пыли. Мне хотелось показать городским, какой у меня славный конь. Я догнал первую машину и долго скакал рядом. Оля сидела у борта. Она смеялась и что-то кричала мне. Ветер трепал слова, как гриву Лимура, и я их не расслышал.

Нехорошо, конечно, по-мальчишески вышло, но я даже покрасовался перед ней. На всем скаку сполз с седла и, обжигая руки, нахватал целый сноп диких мальв. Я бросил цветы ей в машину и, чтобы не видеть, как взрослые парни будут скалить зубы, повернул коня в степь и прямой дорогой прискакал в деревню.

Их бригаду отправили на самый далекий полевой стан, под мое шефство. В общем-то у меня важная должность: я учетчик. Поэтому у меня и коня не отнимают. Наш управляющий сколько раз подъезжал, но директор заступается за меня.

У нас на стане красиво. Он стоит на вершине переката. Степь волнистая. На востоке — горы. Алтай. Когда воздух прозрачный, видны самые далекие снеговые вершины.

На стане нет воды. Ее возят с отделения на глупом старом мерине. По утрам, перед работой, студенты пробовали кататься на этой кавалерии. Оля тоже пробовала. У нее — ничего, все-таки получалось.

Сначала мы поставили студентов копнить сено. Каких только копешек они не нагородили: вкривь, вкось… Пришлось подучить.

Приехал я в тот день к студентам в полдень. Как раз перед обедом. Смотрю, девчата и парни вдесятером толкутся вокруг одной копны. Друг перед другом пыжатся, а толку чуть. То подцепят пласт и поднять не могут, а то выхватят навильник с воробьиный кулачок — тоже смехота. Сошел я с коня, взял у Василия вилы — был у них такой очкастый, — нарочно подцепил громадный навильник — и на попа. В таком положении нести легко. Перышко, а не навильник. Стали ребята по-моему работать. Пошло дело. Забрался я на копну, стал вершить. Тут как раз привезли обед. Я говорю студентам:

— Нажмем, ребята. Пустяки остались.

Парни работают, а девчата клеенку расстелили, готовят обед. И вдруг — топот. Смотрю: висит на спине у моего Лимура Ольга. Видать, хотела в седло сесть, да нога из стремени выскользнула — понес Лимур.

— Стой! — кричу.

Да где там! Уж если Лимур возьмет, криком его не остановишь. Ну, думаю, пропала девка, свалится под копыта и — конец.

Съехал я с копны — и к мерину. Бью, дурака, что есть мочи, трясет коняга всеми четырьмя ногами, понимает, видно, что беда у людей. Только разве ему с Лимуром в скачки играть? Вдруг развернулся Лимур, назад летит. Вижу, дело лучше. Ольга в седле. Одной рукой в гриву вцепилась, другой за повод тянет. Бросился я наперерез. С мерина пот ручьями, сижу, как в болоте. Остановился на пути у Лимура, тот было в сторону пошел, да я к нему прижался боком и за узду схватил.

— Слезай! — кричу Ольге.

— Не слезу, — говорит.

Лицо бледное, а губы — красными шнурками и глаза веселые.

— Слезай! — кричу.

А она засмеялась.

— Теперь, — говорит, — вы рядом, мой отважный кабальеро. Теперь я не боюсь.

И подмигнула:

— Страшно было до мурашек. Никогда так быстро не ездила.

У меня в тот день аппетит пропал, да и студенты плохо ели, а Василий заругался на Олю и ушел.

Вот так мы и подружились. Ну и ссорились, конечно.

В нашей бригаде ток был открытый. А тут пошли дожди. Зерно подмокло, и его нужно было срочно сушить. Я поставил на эту работу девчат. А когда погода разъяснилась и можно было продолжать уборку, многие ушли на копнители. Оля тоже просилась, но я не пустил. Уж больно трудная и пыльная эта работа. Прошел день. Приходит вечером Оля и говорит:

— Надоело лопатой на току двигать, поставь на копнитель. Маринка ногу порезала, нельзя ей в пыли.

Мне надо было что-нибудь похитрее придумать, а я говорю:

— Подумаешь, королева! На стекляшку наступила — и в лазарет. Наши деревенские…

А Оля меня оборвала:

— Значит, ты считаешь, что я слабее не только ваших деревенских, но и больной Маринки?

— Нет, — говорю, — только грязно там.

Тут она за меня и взялась:

— Ах, ты жалеть! По какому же такому праву? На папу моего будто не похож. У того борода и очки. На жениха тоже. Мал.

Покраснел я, а тут еще мошка в глотку попала. Першит до слез. А Ольга смеется.

— Завтра, — говорит, — я на Маринкин комбайн иду, а ты ее на ток определи. Она у нас сознательная, в лазаретах лежать не хочет.

Вечерами студенты жгли костры, пели. Песен они знали много. Смешные пели, и грустные, и которые под марш. И очень мне нравилась одна, про золотых коней:

Глоток воды холодной отпей, Свяжи арканом голод. В Долину золотых коней Спеши, пока ты молод!

Эту песню сочинил очкастый Василий. Когда ребята под гитару спели ее, Ольга хвалила очкастого больше всех, и тогда я сказал:

— А я знаю, где она, Долина золотых коней.

Все засмеялись, думали, что я пошутил, а я рассердился и сказал:

— Если среди вас найдутся такие храбрые, я могу показать им эту долину. Она недалеко, но добраться до нее трудно.

Оля взяла меня за руку, подняла ее вверх, словно я был чемпионом по боксу, и спросила:

— Все слышали, что сказал этот кабальеро? Закончим уборку, и пусть он тогда попробует отказаться от своих слов.

Я засмеялся. Даже сейчас стыдно, как глупо я засмеялся. Не смех получился, а кашель, словно я подавился гречкой.

2

Озеро было круглое. Оно лежало между скал, в провале. Скалы пахли теплым хлебом. Потом я понял, что ошибся. Так пахнет после грозы или кремень, когда из него высекают огонь.

А вода была холодная. Неживая, осенняя вода.

Я давно уже догадался, что осень начинается на воде.

Трава и листья низкого кустарника были зеленые, но осень и тут поселилась.

Неожиданно, как выстрел, взлетали над кустами тяжелые, жирные птицы. В них сидела осень. Они взяли у лета все, что могли, и теперь ленились долго летать. Взмывали и тут же проваливались в кустарник.

И на небе была осень. Уж очень высоко поднималось оно над вершинами гор, и очень уж ясными были эти далекие снежные пики.

Студенты мои разыгрались, как телята. Карабкались на скалы, окунали ноги в холодную воду, вспугивали куропаток и во все горло читали стихи, каждый свое.

Я дал им порезвиться, а потом приказал ставить палатки, таскать хворост, а сам пошел удить рыбу.

Оля попросилась со мной.

— Ну что? — сказал я ей. — Сдержал я свое слово?

— Не совсем. Здесь очень красиво, но где кони? Где долина?

— Там, — я показал на горный хребет. — Завтра я поведу вас туда. Это трудный путь. Коней увидят только самые смелые.