Борис Алмазов - Атаман Ермак со товарищи

• Название: Атаман Ермак со товарищи
• Автор: Борис Алмазов
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-7684-0429-5

Автор книги Борис Алмазов не только талантливый писатель, но и известный деятель казачьего движения , атаман. Поэтому в своем новом романе он особенно колоритно и сочно выписывает детали быта казаков, показывает, какую огромную роль сыграли они в освоении сибирских пространств.

---

Слепая гроза ( вступление)

Страшна гроза — гнев Господень всему сущему на земле. Страшна она в море-океане, когда тяжкие валы вздымаются до небес и смывают звезды, разбивают утлые корабли, давят утопающих льдинами, тянут свинцом в пучину. И непонятно в дикой круговерти, прошиваемой молниями, где верх, где низ, где брег, где Бог.

Страшна гроза и над нивою ухоженною, когда поднялось и заколосилось долгожданное жито. И молит пахарь небеса пролиться благодатным дождем, дабы, прияв оттуда все животворные соки, налилось зерно силою и стало пропитанием человекам. Но вместо того налетает гроза. Вырастает черно-синяя туча, и под белесым провисшим брюхом ее, будто предвестники голода и смерти, встают обглоданные скелеты молний, и хлещет нежные побеги безжалостный град, в мгновение превращая все труды и надежды пахаря в ничто, обрекая на гибель и людей, и скот бессловесный.

Страшна гроза в лесах, когда сотрясается твердь небесная, бьют огненные стрелы в вершины дерев и возжигают тайгу. Ревет пожар верховой, а вслед за ним стонет ветер, выворачивает с корнями столетние стволы, валит, как траву на покосе, целые рощи и дубравы. Ливень шипит на пожарище и переполняет реки, смывает берега и затопляет леса горелых стволов.

Еще страшнее гроза в степи. Когда молнии хлещут прямо в меловые огрызы скал, торчащих среди трав, будто кости земного хребта, где клокочут и ревут потоки по недавно сухим еще оврагам, стеной стоит, низвергаясь с открывшихся хлябей небесных, вода и несть где укрыться. Мелкий грызун лезет в глубь земли, в нору, но заливает и топит его там, где строил он убежище свое, копил запасы, уповая на долгое и безбедное житье.

Птицы лишаются гнезд и, с изломанными крыльями, падают на землю, где катит их буря вместе с волками, и лисами, и зайцами, и прочим зверьем, будто метлой сметая в осклизлые, гудящие от ярости потоками глинистой воды овраги.

Стада, обезумев от ужаса, мечутся во мраке, ревут, не видя спасения. Отары гибнут, перегораживая тысячами тел вспученные реки, табуны срываются и несутся, стремясь уйти от грохота и сверкания, но несть спасения! И свергаются они с высоких берегов в теснины и пропасти, гибнут в разъяренных волнах взбесившихся рек. И невозможно избежать сего бегством.

Человек, застигнутый грозою в степи, ползает по земле, укрывая в беспомощности своей голову башлыком или архалуком от слепящего света и хлестких струй, но достает его огненная стрела, и вот уже рыдает над черным обугленным трупом родня, вопия к небесам:

— Господи, за что?

Страшась даже зарывать на общем кладбище своего близкого, убитого громом молниеносным, дабы кара Господня не перешла на весь их род. Не ведая, за что наказала их гроза.

Пугает гроза непонятностью вины и страхом незнания — на кого и каких прегрешений ради падет она в раз иной? Куда обрушится и кого покарает?

Дрожит и слабеет сердце в человеке, и не знает он, как оборониться. Молит Бога в покаянии своем, но всех прегрешений, по множеству их, совершенных ведением и неведением, вспомнить не может и только об одном кричит и молит:

— Детей! Детей бы спасти!

И кажется ему, что Господь милосердный о детях безгрешных должен принять молитву... Но и детей не милует и не обходит страшная стихия. И несть пределов, где можно укрыть голову свою!

Обращает человек в злато все имение свое и прячет и зарывает его от глаз людских, но безжалостный кат на дыбе огнем выпытывает тайну схороненного, лишая и накопленного, и самой жизни. Ибо нет на земле ничего, чего нельзя было бы отнять у смертного.

Клевещет человек от страха на брата своего, на сродника, пытаясь отвести погибель от своей головы, но сметает лютая казнь и его, и брата, и сродника... Ибо страшнее морской бури, лесного пожара, степного урагана и половодья гроза, от человека исходящая и на человека извергаемая!

Страшен был православным людям гнев Помазанника Божия Царя Православного над народом своим, потому и было стоустой молвою дано ему прозвание, как стихии — немыслимой, непонятной и неотвратимой, — «ГРОЗНОЙ».

Грозно и яростно было царствование потомка хана Мамая и князя Дмитрия Ивановича Донского Царя Ивана Васильевича. Гроза гнева Помазанника Божия излилась первоначально за обиды народа русского на остатки Золотой Орды — Казань и Астрахань. Усилившись, Царь Московский принялся воевать супротивников своих и пошел на земли Ливонские и вотчины Литовские; следуя советам думных людей своих, воевал победно...

Но бес — враг человеческий — взял власть над душою Царя, и все силы свои положил он на то, чтобы выломаться из опеки наставников своих, а совершив это, почувствовал он стихию безраздельной власти, увидел страсть в кровопролитии, разгуле и разврате невиданном, беспредельном.

Не видя ни в чем противостояния своеволию своему, как слепая гроза, почал он казнить и пытать бывших своих учителей и наставников, и страшная гроза была над ними. Казнил он лютою смертию в лето 1561-е родственников первейшего друга и опекуна своего боярина Адашева: брата его Данилу с двенадцатилетним сыном, тестя его Турова, троих братьев жены Адашева — Сатиных. Ивана Шишкова с женою и детьми, вдову Марию с пятью сыновьями. Оная Мария — монахиня — была родом полька, перешедшая в православие и принявшая постриг, славная среди людей своим благочестием. Оне открыли собою ряд бесчисленных жертв Иванова свирепства.

Напрасно искать причину грозы, павшей на Русь, в любви Царя к простым людям, а потому — ненависти к боярам. Простых людей казнили в те времена бессчетно и безымянно, топили в реках и колодцах, сжигали, травили медведями, выдумывая новые невиданные мучительства. Подобно слепой грозе уничтожая одних и милуя, после всенародного поношения и обвинения, других... Тщетно тут было видеть иной умысел, кроме безмерной гордыни, заставлявшей Царя доказывать, что власть его предела не имеет.

Напрасно искать причину злодейств и в любви Государя к первой супруге, рано умершей. Хотя Иван-царь постоянно твердил об этой утрате, возводил вину за ее смерть на всех и много лет изливал свои горести о ее кончине в письмах и речах, но разве любящий человек, утратив человека любимого, бывший вне себя, казалось бы, от горя при ее погребении, уже через восемь дней станет искать себе супругу? Разве, словно освободившись от семейных уз, предастся он такому разврату, о каком Русь прежде и не слыхивала?

Женившись 21 августа реченого года на дочери черкесского князя Марии Темрюковне, Иван-царь только что пополнил ряды своих приспешников ее братом Михаилом — человеком необузданным. Тогда пиянст-во и разврат царский преступили всякие людские пределы, и в ответ на любое препятствие им следовали лютые злодейства.

Один из бояр, Дмитрий Овчина-Оболенский, только ответил любимцу Царя Федьке Басманову на его пьяные насмешки: «Ты служишь Царю гнусным делом содомским, а я, происходя из знатного рода, как и предки мои, служу Государю на славу и пользу Отечеству», так Басманов сразу Царю донес.

Царь ласково пригласил Овчину к своему царскому столу и поднес ему чару вина такую, что человек выпить был не в силах...

«Вот так-то ты желаешь добра своему Государю! — сказал он, когда несчастный боярин не смог выпить и наполовину. — Не захотел пить — ступай же в погреб! Там есть разное питье. Там напьешься за мое здоровье».

Боярина увели в погреб и задавили. Иван же, будто ничего не зная, послал на другой день в дом Овчины приглашать его к себе и потешался ответом его жены, которая, не ведая, что сталось с ее мужем, говорила, что еще вчера боярин ушел к Царю.

Казнили за благочестие Репнина, отказавшегося надеть по приказу пьяного Царя шутовскую маску. Казнили князя Дмитрия Курлятова со всей семьей, казнили боярина Юрия Квашнина с братом, казнили Воротынских , Шереметевых...

В год 1563-й Царь начал войну Ливонскую и взял Полоцк, великодушно помиловав сдавшихся в плен поляков, но перетопив в Двине всех иудеев с детьми и семьями. Служилые татары перебили всех бернадинских монахов и разорили все латинские церкви, что в темном народе, искавшем злодействам хоть какое-то оправдание, породило надежду, что все это делается во славу и в защиту православия.

Не видя смысла в гонениях и не зная никаких вин за собою, бояре, по мнению опять-таки Царя, могли уйти к польскому королю или крымскому хану, и тогда он заранее стал грабить их, собирая поручные записи в верной службе с обязательствами платить страшные суммы, если слово будет нарушено.

Под пытками бояре оговаривали себя и поручителей своих, как оговорил себя Иван Дмитриевич Вельский, Александр Иванович Воротынский и многие другие...

Тысячи денег потекли в государеву казну, истощая страну и пресекая ее хозяйство.

Видя подозрительность и злобу Царя, вчерашние союзники и сторонники его, действительно опасаясь за жизни свои и сродников своих, стали помышлять об уходе в иные пределы. Бежали в Литву Черкасские, ушел князь Курбский; бежали не только знатные — бежали люди смысленные, мастеровые — такие как первопечатники Иван Федоров и Петр Мстиславец...