Лев Славин - За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском

• Название: За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском
• Автор: Лев Славин
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1980

Повесть известного советского прозаика и драматурга Льва Славина «За нашу и вашу свободу!» выходит в серии «Пламенные революционеры» вторым изданием. Первое издание получило широкий отклик читателей и прессы. Эта книга посвящена короткой, но прекрасной жизни Ярослава Домбровского. Перед читателем откроются картины польского восстания 1863 года и борьбы французских коммунистов на баррикадах восставшего Парижа. Автор прослеживает судьбу своего героя с детства до последних дней, когда генерал Парижской коммуны Ярослав Домбровский вместе с французским народом отстаивал святое право человека на свободу.

---

Написав это, император в изнеможении откинулся на спинку. Собственно, на этом письмо можно бы и закончить, но надо прибавить несколько назидательных слов. Александр оглянулся на императрицу Марию Александровну, мирно дремавшую в кресле с французским романом в руке. А хоть бы она и не спала, что толку с нее! Вот если бы рядом с царем вместо этой гессен-дармштадтской дурехи была та, которую Александр считал своей истинной супругой, — княгиня Долгорукова, женщина тонкого, энергичного ума…

Царь вздохнул и, взявшись за перо, продолжал:

«В мое отсутствие придерживайся советов профессора Победоносцева Константина Петровича. Молодежь воображает, что она умнее всех. Александр, помни, что ты должен быть военный в душе, без чево ты будешь потерян в нашем веке».

Ну-с, родительские наставления преподаны, теперь несколько заключительных слов:

«Принимают нас хорошо, однако французы суть французы. Императрица Евгения, урожденная Монтихо графиня Тэба, бог ее знает из какого рода, знатность ее сумнительна, а о репутации уж не говорю. Император Наполеон вчера преподнес мне два тома своего сочинения: „Histore de Jules Cesar“.[17] Даподлинно известно, что написали их люди поумнее и пообразованнее, чем он. Что за фигляр этот Наполеон!»

Запечатывая перстнем письмо, император Александр II не мог, конечно, знать, что в это же самое время в других покоях того же дворца император Наполеон III говорил своему премьер-министру Эжену Руэру:

— Что за дурак этот Александр!

Жара не спадала. Несмотря на это, Антоний Березовский пришел утром на работу в пальто. Посыпались насмешки. Антоний отмалчивался. Он ускользнул с работы раньше всех, Валентин не мог найти его.

Антоний отправился на Мон-де-Пьетэ в ломбард. Как он ни просил, больше восьми франков ему за пальто не дали. Он сгреб эту жалкую кучку монет и скорым шагом пошел на улицу Сент-Оноре, где, как он знал, был маленький оружейный магазин. Там он долго торговался. В конце концов хозяин всучил ему за восемь франков паршивенький двуствольный пистолет. Антоний сунул его в карман и поспешил на авеню Елисейские поля.

Газеты каждое утро публиковали программу времяпрепровождения монархов на предстоящий день. Сегодня после прогулки по Булонскому лесу они должны были посетить богослужение в соборе Нотр-Дам. Антоний рассчитал, что они поедут по Елисейским полям до площади Согласия и оттуда по набережным мимо Лувра к собору. Антоний задумался: где ж ему выгоднее всего поджидать их? Площадь Согласия слишком велика, у Нового моста, наоборот, тесновато, не развернешься. А лучше всего стать на маленькой площади Круглая Точка, которая находится посреди Елисейских полей, на равном почти расстоянии от площади Звезды и площади Согласия. Лучше, пожалуй, не придумаешь. Царственный кортеж никак ее не минует.

На Круглой Точке тоже, конечно, был народ, но не так уж много его. Березовский стал протискиваться в первые ряды. Послышались возгласы:

— Куда? Куда?

— У тебя что — контрамарка от префекта?

— Ты длинный, тебе и сзади видно.

Антоний пробормотал:

— Мне надо прошение подать…

Люди смягчились:

— Пропустите его.

— Ладно уж, иди.

— Видать, у парня беда.

В это время ажаны стали оттеснять народ, справа раздались крики:

— Едут!..

Показался отряд гусаров, потом казаки на низкорослых конях, возбудившие всеобщий интерес. Антоний не ощущал никакого волнения. И даже удивился тому, что так спокоен. Но вспомнив виселицы над рекой Вепш, тело брата, качающееся в петле, он застонал и ощупал в кармане рукоять пистолета. Она была теплой и чуть влажной, оттого что вспотела сжимавшая ее рука. «Значит, я все-таки волнуюсь», — подумал Антоний и стиснул зубы. Теперь ему хотелось — нет, ему нужно было стать спокойным.

Показалась коляска с императорами. Какое невезение! С того края коляски, который ближе к Антонию, сидел Наполеон. Это увеличивало расстояние, которое должна пролететь пуля до Александра. Кроме того, следовало стать несколько боком и целиться наискосок. Антоний переменил положение. Соседи зашевелились.

— Иди, иди сюда, парень.

— Вот стань между этими двумя коровами.

(«Коровами» в Париже называли ажанов, то есть полицейских.)

— Нечего рот разевать, пропусти парня, у него дело.

Рядом с коляской гарцевали два сопровождавших ее всадника: со стороны Александра шеф жандармов граф Шувалов, со стороны Наполеона шталмейстер французского двора барон Рембо.

Вокруг Антония раздались голоса:

— Ну давай, парень, свое прошение!

— Самый момент!

— Кидай его прямо в коляску!

Антоний выступил вперед и выхватил из кармана руку с пистолетом.

Сзади кто-то ахнул.

Увидел Антония и шталмейстер Рембо. Он тотчас повернул коня и загородил им коляску. В этот момент Антоний, крикнув тонким, срывающимся голосом: «Niech źyje Polska!»,[18] выстрелил. Пуля попала лошади в морду. Из раны хлынула кровь. Лошадь прянула назад и открыла коляску. Антоний выстрелил из другого ствола, но дрянной пистолет разорвался у него в руке. Куски металла впились Антонию в плечо. Коляска помчалась вперед. Подскочившие полицейские схватили Антония и, раздвигая толпу, потащили его куда-то.

Глава 30 Охота на Домбровского

В тот же день вечером полиция ворвалась в квартиру Домбровского и произвела тщательный обыск, ища доказательств его участия в «заговоре Березовского». Разумеется, здесь дело не обошлось без нажима на французскую полицию со стороны графа Шувалова. А на него самого нажимали из России, ища повода расправиться с Домбровским. Последовало представление из Петербурга с требованием выдать Домбровского русским властям как опасного преступника, давно разыскиваемого полицией, а ныне якобы замешанного в покушении на жизнь императора Александра II. Но по действовавшим международным правилам выдаче подлежали только уголовные преступники. Доказательств же участия Домбровского в деле Березовского не было. Антоний прямо заявил графу Шувалову, допрашивавшему его вместе с французскими следователями:

— Выстрел в Александра II — это акт моей личной мести ему за угнетение Польши и жестокости царских властей.

Граф Шувалов имел специальный разговор об этом с одним из самых пронырливых и беспринципных парижских следователей, неким Бернье.

— Неужто этот Домбровский не замешан в уголовных преступлениях? — как бы небрежно заметил Шувалов.

Бернье внимательно посмотрел на графа. Потом сказал, опустив глаза:

— Преступления политические и уголовные так перепутаны, что иной раз их не отличишь друг от друга.

Петр Андреевич Шувалов оживился:

— Вот, вот! Этим типам на их подрывную деятельность нужны деньги. Известны случаи, господин Бернье, когда они для нужд своей «политики» не гнушались изготовлять фальшивые ассигнации.

Бернье сказал строго:

— Изготовление фальшивых денег — в любом случае преступление уголовное.

— Весьма благоразумная точка зрения! — обрадовался Петр Андреевич.

Бернье сказал сухо:

— Это не моя личная точка зрения. Это точка зрения уголовных кодексов во всем цивилизованном мире.

— Ну да, конечно, естественно, я понимаю, — солидно согласился Шувалов.

Он потер как бы в раздумье свой острый подбородок и сказал тем небрежным тоном, в который он любил облекать наиболее существенные свои мысли:

— От наших агентов мне стало известно, что брат Ярослава Домбровского — если не ошибаюсь, именем Теофиль — дни и ночи проводит в одной лондонской типографии. Между тем ни книг, ни газет там не печатают. Может быть, что-нибудь другое?

Бернье сказал тоже как бы равнодушно:

— Возможно, что-нибудь другое.

Граф встал. Прощаясь, он сказал:

— Надеемся, господин Бернье, на энергичное содействие французской полиции.

Уже в дверях Шувалов сказал через плечо:

— В нашем распоряжении обширные суммы, специально ассигнованные на расследование этих прискорбных парижских инцидентов.

Бернье слегка наклонил голову, не то прощаясь, не то благодаря.

Вернувшись к себе в кабинет, он вызвал помощника и сказал ему:

— Мне нужен агент «Зэт-14». Но не здесь, а в одной из наших квартир…

Через несколько дней после этого разговора в одном из дешевых парижских кафе, где собирались польские эмигранты, к старому, изголодавшемуся Яну Чепляку подошел высокий, хорошо одетый человек с военной выправкой и красивым надменным лицом.

— Пан Чепляк, вы меня знаете? — спросил он.

— Нет, простите… — ответил старик робко.

— Я — Ярослав Домбровский.

— О! Какая честь! — засуетился Чепляк. — Мы все слышали про вас. Вы герой…