Маргарита Меклина - POP3

• Название: POP3
• Автор: Маргарита Меклина
• Издательство: Lulu-Press
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-0-557-03689-9

Маргарита Меклина родилась в Ленинграде. Лауреат Премии Андрея Белого за книгу «Сражение при Петербурге», лауреат «Русской Премии» за книгу «Моя преступная связь с искусством», лауреат премии «Вольный Стрелок» за книгу «Год на право переписки» (в опубликованном варианте — «POP3»), написанную совместно с Аркадием Драгомощенко. Как прозаик публиковалась в журналах «Зеркало», «Новый берег», «Новая юность», «Урал», «Интерпоэзия».

---

Ветер вновь изменил свое направление.

Вечера провожу за чтением Чехова, пристрастился. Впереди медленно восходит ночная звезда Монтеня. Возвращение к нему обещает быть томительным и долгим, как любое предчувствие. Почему бы вам не предложить вашему приятелю и вместе не заехать в Питер? Вот было бы славно. Холодное небо, холодное пиво, холодные сердца художников. Милая Рита, спина моя не выдерживает (как бы я ни крутился в кресле), очевидно пришла пора падать ничком на пол, на дно, на крыши, на ветер. Обнимаю вас, простите мне это слишком уж рассеянное письмо, но я думаю о вас, и очень часто с вами беседую вне буквенных полей.

Нежно обнимаю — ваш а. [154]

Добрейший Аркадий, спасибо за совет касательно книг. Давно уже не могу ничего читать… На полке у меня стоит «Энциклопедия авиации», и все гости прядут ушами и округляют глаза, когда ее видят. Однако, редактировать текст — это все равно что резать бриллианты (или бриллиантами резать стекло? — помните такие замечательные инструменты, за 89 копеек, с деревянными ручками и ребристым колесиком?) или укорачивать пальто, не говоря уже о тесной мебели в скученной комнате. Или сажать самолет на аккуратно выверенную и выветренную до блеска гладких дорожек полосу. Но нет, мне хочется кидать месивом, молозивом краску на холст, как Джексон Поллак. А не подчищать офорты как какой-нибудь Эшер — какой-то junkie сказал мне, что 15-го, в день рождения Эшера, на Mission, в одном из самых грязных, продажных и артистичных районов, отмечали где-то в подвале и с «Виллой Форест» 101-летие Эшера! Кстати, та детская поликлиника, которую Вы упомянули любовно, находящаяся неподалеку от приюта санскрита и Вашего дома — не 46-ая ли? Там работала моя мама, и она, поддавшись обману сложнослагаемых лет, уже представила, как Вы, ведя сына за ручку, приходите к ней на прием!

[155]

Именно ужас испытал я, когда проснулся сегодня в 7 и прочел ваше письмо. Почему, почему, почему вдруг к вам вломились полицейские? Почему? Вы что, кричали, орали, били посуду, обливались героином? Ужас. Ох Рита, я их, скажем так, панически всех боюсь. Как и официантов. Мой приятель Боб Бьюклер, private eye, вот он, как раз и работал на адвокатскую компанию, которая занималась преступлениями полиции. Чего я только не наслушался…

Голова — напополам. Вера в человечество и любовь частично утрачена. Но вы идете по другому департаменту, милая Рита, и потому, не кривя душой, нежно вас целую и убегаю в солнечную арктику нашего лета. — ваш — а.

[156]

Здравствуйте, милейший Аркадий!

Вечер; из окна видны зловещие горы, окутанные дымкой грозовой синевы, в оторую превратилось наше калифорнийское небо. В доме Сары Винчестер вечерами проходят обзорные туры, где посетители, вооружившись ожиданием ужасов и обыденным ветом фонариков, проходят из одной маленькой комнатки в другую и далее следуют в сад, где белеют скульптуры, и где вдруг, ни с того ни с сего, из-под земли раздается записанный на пленку голос, дружески повествующий о фонтанах, хранилищах сена и количестве шоферов, нанятых Сарой. Неизвестно, знал ли Борхес о ней. Известно только то, что его силы открылись ему после того, как в библиотеке, где он работал, он стукнулся головой об окно. Вероятно, окно, так же как и в доме Винчестер, вело в никуда.

[157]

Как политик ничтожен наш почтальон,
Но, как вестник… конечно, куда как силен!

Милая Рита,

даже и не знаю, что сказать по поводу всяких конференций и разного рода встреч.

Конференция, посвященная «авангарду и политике в 20 веке» началась в понедельник при довольно скромном стечении публики, которая все же стала собираться ближе к полудню, когда уже были прочитаны несколько докладов, включая и мое туманное ни к чему не обязывающее выступление, в котором, как потом я не тщился, не смог углядеть следов ни авангарда, ни политики, ни тем паче двадцатого века. Первые чтения закончились, наверное, в 2 часа, затем настала пора выпиваний и разговоров. Погода стояла восхитительная, в укромных местах, которых не достигал ставший привычным северный ветер, было смиренно тепло, порой жарко.

Вскипая броуновским вращением, публика двигалась к одному из кафе у Почтамта — все дело происходило в Зубовском институте искусств, где во времена оны и мне довелось учиться на театроведческом факультете — разговоры по большей части касались публикаций, издательств, состояния дел и видов на урожай. Виды отличала нерезкость и скудость. И, тем не менее, в 4 часа состоялось представление книги Ролана Барта «Фрагменты дискурса влюбленного» в переводе Виктора Лапицкого, который утром рассказывал присутствующем о восходящей звезде философии Бадью, которому, судя по всему, принадлежит наиболее развернутое описание картины мира в координатах матемы и «поэмы»… нет, скорее не так… я слишком поспешен.

Издана книга роскошно (цена ожидается не менее роскошной!). Ad Marginem с каждым разом издает все лучше и лучше, дороже и дороже.

Однако, поселившийся в издательстве человек, изо всех сил пытающийся быть большим католиком, нежели Папа, — i. е. большим французом нежели те, к которым он пишет предисловия, преисполнил чашу терпения присутствующих, и если бы он благоразумно не остался в Москве, ему несомненно накостыляли бы по шее. Прежде всего за редакцию перевода названия, которые в переводе Лапицкого звучит как «фрагменты влюбленной речи», что собственно полностью соответствует оригиналу. Откуда взят влюбленный — непонятно, но высказано на этот счет было более, чем достаточно. Разговоры продолжились во все том же кафе, выпито было достаточно. Прозрачной вечер летел в лицо со скоростью стоящего на месте сна. Я обнаружил себя в метро, потом увидел себя идущим по ул. Замшина. Утром было принято верное решение никуда не идти.

А сегодня вновь надо куда-то идти, что-то придумывать с… ну, и так далее.

Новости касательно нового журнала меня, вне сомнения, впечатлили. Но настолько, насколько этого надо было ожидать. Наверное, меня теперь мало интересует т. н. альтернативная литература. С каждым днем я все более ощущаю себя частным лицом. Иногда меня тревожит совершенно банальная мысль — как можно столько говорить о том, что вполне заслуживает 1–2 слов. Мысль высказана, впрочем, недостаточно точно… но оставим ее.

Действительно ли Иоссель намеревается довести дело до конца? Иными словами прибыть в Петербург в окружении хористок? Меж тем, он сообщил, что состав преподавателей изменен и ныне едут сюда какие-то воинственные феминистки со сверкающими ятаганами, и с которыми, по его словам, не потанцуешь.

Какую роль отводит он вам? Ассистент? Заведующей картой и маршрутами города? Преподавателя? Переводчика? Вот-вот, вы и будете мне помогать, поскольку мой английский находится в плачевном состоянии, да и состоянием это уже, вероятно, назвать трудно…

Обнимаю — начинаю надеяться на то, что в самом деле увижу вас здесь…

[158]

Дорогой Аркадий!

Получила Ваше «Колесо дома». Мое размягченное теплом спасибо Вам и поклон за посвящение его мне. Вот опять мне вспомнился офорт, выполненный сухой иглой. В рассказе нет ни одного лишнего слова, ни одного вяло вырисованного образа, ни одной случайно оброненной еловой шишки — охотники собрались в час условленной трапезы и расселись с дичью, с подсумками, с патронташами на фоне стойкой и продуманной тишины. Петербург, вывеска, за стеклом такого ненарочито русского магазина видны словари с иностранными буквами. И вот уже виден готически устремленный в мистику замок. Справа скачут индейцы. Рассказ движется по ступеням странного дома и, обнаружив закоулки тайн и объяснения внутренне связанных друг с другом понятий, описывает «мертвую петлю» и нисходит обратно вроде бы в ту же самую точку, а на самом деле в другую, в отраженье первоначальной ступени, в гладь таинственных «блуждающих зеркал».

Поразительно, как Вы сумели все это связать, заполнить и расставить пробелы! Медиумически узнать и про женщину в Бостоне, и про мужские рубашки и про «ворот, лебедку»! Помню мое изумленье, когда количество слов в моей миниатюре о «Vexations» без всякого дальнобойн (к)ого умысла соответствовало количеству нот: 180. Интересно сосчитать количество слов в «Колесе дома» и прийти к выводу о количестве или содержании комнат, ибо рассказ Ваш, возможно, — точнейшая формула души демонов и величия Сары Парди Винчестер!

Кланяясь Вам и тринадцати пальмам Сары Винчестер, напоминаю, что сегодняшний день тоже кратен тринадцати.

[159]

Господин Лy Сюань, беседуя с Наньцюанем, сказал: «Есть такое изречение: У Неба-Земли и у нашего я — один корень, вся тьма вещей и наше я — одно тело. Какие прекрасные слова!»

Наньцюань указал на цветок во дворе и сказал: «В наше время этот цветок люди видят словно во сне».