Василий Жабник - Та сторона озера

• Название: Та сторона озера
• Автор: Василий Жабник
• Жанр: Фэнтези

Озеро. Остров. Закат. Рыба плеснула хвостом. Филипп стоит у воды. Он думает лишь о том, что с ним случилось здесь, и не скрывает слёз. Молча сидит у ног Шерлок — послушный пёс. В горле колючий комок, и трудно сделать глоток. В пьяно дрожащей руке Филипп сжимает цветок: белую лилию, чьи лепестки как снег. Тихо течёт слеза из-под закрытых век. (Аннотирую стихами, чтобы не было так скучно.)

---

Каждый понедельник Филипп вставал в семь утра, смывал липкий сон холодной водой, завтракал бутербродами, затем выкатывал из сарайчика велосипед и тренькал звонком. Многоголосая тишина, застигнутая врасплох никелированным стрекотом, умолкала, настороженно прислушивалась к струящемуся шелесту цепи, затем снова начинала чирикать на разные лады. Прибегал Шерлок, восторженно лаял и танцевал на задних лапах, предвкушая долгую прогулку. Филипп протяжно зевал, грузил велосипед в лодку, брал вёсла, отчаливал. Шерлок сидел на мостках и притворялся плюшевой игрушкой, забытой жестоким ребёнком, затем плюхался в озеро и с несуетливым удовольствием плыл за надувной серой тушей, разгоняющей овальные бляшки рдеста. Филипп размеренно грёб и любовался шерлоковой грацией, нисколько не боясь, что пёс запутается в переплетениях скользких стеблей, захлебнётся и утонет. Филипп давно и окончательно убедился: чистокровному кау-ди-агва, чьи предки помогали португальским рыбакам вытягивать сети, никакие водоросли не страшны. Волноваться Филиппу следовало за себя: плавал он по-топорному. Он это понимал и купался всегда на мелководье.

Спрятав лодку в прибрежных камышах, расшитых понизу мохнатыми звёздочками трифоли, Филипп выгружал велосипед, ухватывал за рога и вёл вверх по крутоватому склону, сплошь заросшему валерианой, дягилем и баснословной плакун-травой, чей сок заставляет рыдать нечистую силу. Шерлок шагал следом, к его влажному меху приставали пыльца, лепестки, трушинки и прочий растительный мусор, который потом приходилось вычёсывать.

Выбравшись из низины, Филипп садился в седло. «Погнали?» — спрашивал он Шерлока, отвечавшего радостным тявканьем. Потом Филипп давил педали, стараясь всё-таки не слишком разгоняться, а Шерлок смирно рысил справа, пытаясь не отставать — и через два часа они прибывали в город, ещё не успевший превратиться в раскалённую солнцем бетонную духовку.

Оставив Шерлока сторожить велосипед Филипп заходил в супермаркет, брал тележку и сноровисто наполнял её всем, что требовалось робинзону, дабы продержаться на острове в компании с четвероногим Пятницей ещё одну неделю. Список покупок был длинен и включал бутылку пригодного для питья красного вина. Молоденькие кассирши кивали Филиппу, узнавая его — но не как известного писателя, а как выгодного клиента. Если они и читают фэнтези, то только женскую, почти равнодушно предполагал Филипп, а пожалуй что вообще ничего не читают — даже постингов в соцсетях...

Впрочем, разглядеть в нём автора «Осколков льда», «Пещеры Эола», «Тайных имён» и других бестселлеров даже преданнейшие поклонники наверняка не смогли бы — натуральный загар, тёмные очки, растрёпанные волосы и диковатая рыжая борода делали опознание кумира крайне затруднительным. Шерлок — атрибут всех обложечных фотопортретов Филиппа — тоже выглядел непохоже на самого себя, ибо носил летнюю стрижку — не «подо льва», а «под ретривера»: с ней и псу не так жарко, и хозяину меньше возни с грумингом. От самых знаменитых в русском фэндоме кудрей осталось меньше дюйма курчавой шерсти да кисточка на кончике хвоста — а ведь именно за шикарные, турмалиново-чёрные локоны Шерлок когда-то и получил свою кличку. Филипп не считал нужным сообщать журналистам об этой детали — и потом отказывал каждому интервьюеру, имевшему наглость заявить от имени Филиппа, что пёс был назван из уважения к бессмертному сыщику, главному герою «Собаки Баскервилей».

После супермаркета они навещали заправочную станцию — и каждый раз, заливая в канистру топливо для генератора и коулмановской лампы, писатель придумывал, на кого похож велосипедист, покупающий десять литров бензина. Воображение, приученное к чародеям да мечебойцам, вставало в тупик, старалось отделаться банальностями: пироманьяком, токсикоманом, рассеянным автолюбителем... Детективный триллер — не твой жанр, старичок, с притворным сожалением говорил себе Филипп, расплачиваясь за горючее. Шерлок, ждущий поодаль от оскорбляющих его чуткое обоняние бензоколонок, нервно переминался: свежий, не посеревший ещё асфальт жадно накапливал солнечную жару и начинал припекать лапы.

Мимо проносились машины, издавая низкий шуршащий вой. От летнего кафе плыл оглушительный запах шашлыка и разлеталась тошнотворная музыка. На линялом небе лежали застиранные облачка. Город с каждой секундой становился всё менее пригодным для жизни. «Чем быстрее мы отсюда уберёмся, тем лучше!» — бормотал Филипп, приторачивая канистру к багажнику, и Шерлок отзывался поддакивающим поскуливанием.

С колдобистым шоссе Филиппу скоро оказывалось не по пути, и оно сменялось малоезженым просёлком, на этот раз идущим в гору — поначалу нечувствительно, но чем дальше, тем ощутимее. Воспалённый ветер обдувал лицо. По спине струилось топлёное солнце. Далеко слева прогулочная ракета переползала блёклую Ви́лайду. Филипп усердно двигал ногами, не останавливаясь глотал тёплую, противную минералку, шершавую и совершенно не мокрую от избытка пузырьков, косился на замечательно бодрого Шерлока и почти всерьёз думал, что при нагревании дорога не расширяется, как все порядочные физические тела, а удлиняется, иначе почему обратный путь занимает на треть часа больше?..

Финишная прямая приходилась на редкий, прозрачный лес. Филипп глубоко вдыхал зелёную свежесть и облегчённо прибавлял скорости. Вырулив из шелестящих и свиристящих теней на опушку и кинематографически лихо затормозив, он спешивался и некоторое время стоял на увейном крутояре, обозревая разлившуюся внизу зеленоватую синеву с небольшим островком почти в самом центре.

Озеро было никому, кроме Филиппа, не нужно: если горожане хотели поплескаться и позагорать, они шли на белопесчаный пляж вилайдинского затона, где наличествовал сервис в виде удобных лежаков и охлаждённых напитков, а если планировали хорошенько порыбачить — выезжали с ночёвкой на Околомы, где разводились зеркальные карпы. Филипп в самый первый день островной жизни накопал червей, попробовал закинуть новенькую удочку и удостоверился, что озеро и впрямь крайне скупо на рыбу — зато куда как торовато на водоросли. Из обеденного меню уху пришлось исключить: крючок с оплёванной наживкой ложился на листья кувшинок и отказывался тонуть, а леска столь ловко запутывалась в плетях элодеи, что их приходилось вытягивать и обрывать; когда всё же клюнул тощий пескарик, Филипп отпустил его, но тот никого не привёл. Больше Филипп удить не пытался.

Окружённый иловатой водой кусочек суши, на котором Филипп соорудил себе обиталище, по-настоящему назывался Албастин остров — албастами, то есть злыми духами, в здешних краях когда-то окрестили русалок, обитавших в озере с незапамятных времён. Тогда оно было вполне изобильным и кормило все близлежащие поселения, отчего именовалось не Скупец, а Гобзец. Албасты, которых язычники уважительно величали берегинями, требовали в обмен на тучные стада карасей, сомов и щук — человеческих жертвоприношений, поэтому каждое столетие обозёрщина находила среди парней самого пригожего и сильного, а волхвы отправляли его в Придонное царство. Такая судьба считалась очень почётной и для избранника, и для взрастившей его семьи, и мало кто из отроков не мечтал встретить Берегинину ночь в подходящем возрасте, оказаться достойнее остальных соискателей и переселиться под воду.

Пришедшее на Русь христианство живо расправилось с находившимся на острове капищем и приписало озеру недобрую славу, но поганый обычай кланяться шутовкам отборными юношами никуда не делся. «На Бога надейся, а чёрта не гневи!» — советовали знающие люди, и если албаст раньше благодарили за щедрые уловы, то теперь стали задабривать. Скрытное демоноговение продержалось вплоть до девятнадцатого века и прекратилось более само собой, нежели стараниями православного духовенства: поскольку ничего зловещего в окрестностях озера отродясь не случалось, боязнь немилости албаст потихоньку прошла — и заодно пошатнулась вера сперва в их могущество, а потом и в само существование, и лишь матери по привычке ещё какое-то время стращали ими непослушных детей. Наконец владычиц озера забыли столь крепко, что даже посвящённый им остров стал зваться по-иному, и когда однажды некий рыбак проболтался спьяну, будто можно иногда на закате с северо-западной оконечности Лобастого углядеть, что в воде у супротивного берега заместо полагающегося леса отражается белокаменная крепость с серебряными колоколенками, то рыбака слушать не захотели и подняли на смех, ибо всякому было ведомо, что сокровенный град Китеж находится в другой губернии.

В том веке берегини впервые остались без жертвы. По нехорошему совпадению озеро через несколько лет заболело водяной чумой и рыба в нём скоро перевелась. Старики припомнили дедовские байки про русалок, лакомых до крещёного мяса, поселяне, повинуясь древней мудрости, кинули в полынью первого попавшегося сироту, привязав ему на шею старый жёрнов, однако чаемой пользы это не принесло.