Джованни Моска - Воспоминания о школе

• Название: Воспоминания о школе
• Автор: Джованни Моска
• Издательство: КомпасГид
• Жанр: Психология
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-904561-83-3

В 1983 году весь Советский Союз смеялся над молодым итальянским учителем, которому достался класс настоящих дьяволят — в великолепном «Крокодиле» был напечатан рассказ Джованни Моска под названием «Сорок чертей и одна зеленая муха». В 1984 г. в «Ералаше» в эту самую муху стрелял молодой Геннадий Хазанов, а Евгений Моргунов, директор, распихивая по карманам револьверы, напутствовал молодого преподавателя словами: «В конце концов все мы смертны». И вот почти через 20 лет в России наконец выходит книга, из которой эта история выдернута. Книга-воспоминание, книга-исповедь. Учитель — это не просто слово, не просто профессия, это та часть жизни, которую невозможно забыть, та ее часть, которой навсегда принадлежит твое сердце. Он — молодой педагог, пришедший на растерзание в школу Данте Алигьери, посреди учебного года, и то лишь потому, что предыдущий наставник в слезах сбежал от маленьких мучителей. Он помнит все: покорение неуправляемого пятого «В», детские обиды и радости, нелепые экзамены, чьи-то дрожащие руки… Он помнит даже детскую смерть: маленький хрупкий Ронкони, перед тем как уйти, все же успел спасти ему репутацию. Он давно ушел из школы — престижный журнал, хорошая зарплата — но учителем быть не перестал. Ведь тень тех, кто учил нас, ложится на всю нашу жизнь, порой показывая верное направление пути.

---

Дерево все больше погружается в тень, скоро уже не различишь ни ствола, ни веток, зато светящиеся зеленые листочки, словно подвешенные в воздухе, будут еще долго видны.

— Можете поиграть, ребята.

Но они медлят. Смотрят друг на друга, но стесняются подойти, взять друг друга за руки и покружить в хороводе или поиграть в ручеек. Вентурини все еще прячется за головами своих одноклассников, стесняясь показать свою бритую голову девчонкам.

Кто же осмелится нарушить эту прозрачную тишину?

Мартинелли, конечно же. Улыбаясь, он подходит к Адриане Корачини, которая тоже отвечает улыбкой, и берет ее за руку:

— Во что будем играть?

Остальные потихоньку зашевелились: начали брать друг друга за руки, мальчики девочек, девочки мальчиков, и встали наконец в круг… остался стоять один Антонелли — высоченный, ему уже двенадцать, и тень уже виднеется в его глазах. Ему придется бегать вокруг хоровода, дотрагиваться до чьей-нибудь спины, и тот, до кого он дотронется, должен будет выйти из круга и бежать, чтобы успеть встать на освободившееся место. Антонелли нехотя побежал. Интересно, кого он осалит? Ему, конечно, хотелось бы осалить какую-нибудь девочку, но смелости не хватает. Наконец-то он решается и дотрагивается до спины одной из девчонок:

— Беги, Джульетта, беги! — кричат подруги. Мальчишки тоже болеют за Джульетту, потому что Антонелли — вредина. Но у Антонелли ноги длиннее, и он еще не в том возрасте, когда уступают из благородства. Девочка, темноволосая, с черными шустрыми глазами, тоже бежит изо всех сил, но Антонелли явно ее обгоняет. Вдруг, уже крича в предвкушении победы, он поскальзывается, падает и обдирает ладони и коленки о гравий.

— Джульетта победила! Джульетта победила! Ласточки больше не кружат над крышей.

Теперь Антонелли назначат фант.

— Что бы такое для него придумать?

Проскакать по двору на одной ноге? Или подойти к учителю, поклониться и спросить: «Синьор учитель, не подскажете, который час?»

— Пусть он обнимет Джульетту!

— Точно!

Антонелли становится красным, как помидор, противно смеется, подходит к девочке, возвращается назад, просит, чтобы ему поменяли фант, и в конце концов, подстрекаемый и подталкиваемый со всех сторон, поднимает руки… нет, не хватит ему смелости обнять Джульетту. Он забивается в угол двора, подальше ото всех, в тень. Ребята продолжают игру. Теперь Мартинелли будет водить. Ясное дело, кого он осалит: Адриану Корачини, кого же еще! Оба бегут легонько, едва касаясь гравия, который чуть похрустывает под их ногами. Они добегают почти одновременно — непонятно, кто победил.

— Девочка победила!

Мартинелли достанется фант.

Он нисколечко не стесняется, наоборот — очень даже рад.

Не успев отдышаться, он подходит к Адриане и обнимает ее. Затем достает из петли маргаритку и дарит ей.

До первых звезд осталась какая-нибудь минутка. А листочки на дереве все еще светятся. Наверное, сегодня для них настал день чуда.

Постепенно сгущаются сумерки. Дети разговаривают вполголоса. Я чувствую легкую дрожь от холода. Какими далекими кажутся ласточки, певшие всего полчаса назад…

— По домам, ребята, уже поздно!

Почему-то на цыпочках, словно боясь нарушить тишину, дети идут к воротам школы, снова разделившись на две части: мальчики — слева, девочки — справа. Они не попрощаются у калитки, не пожелают друг другу спокойной ночи. Антонелли опять не хватит смелости не то что попрощаться — даже посмотреть на девочку с темными волосами.

Но Адриана Корачини и Мартинелли медленно бредут, держа друг друга за руки. От сердца мальчика маргаритка перешла к сердцу девочки.

— А где ты берешь такие красивые маргаритки?

— На холме Оппио, их там полно. Я каждое утро собираю букет для нашего учителя. Ты никогда не ходишь на холм Оппио?

Никогда. Она после школы никуда из дома не выходит.

— Если придешь, мы с тобой улиток поищем под кустами и споем им песенку, чтобы они вылезли из домиков: «Вылезай-ка, крошка, маленькие рожки…»

Мартинелли не знает ни истории, ни географии, но зато он знает все песенки, которые заставляют улиток вылезать из домиков, божьих коровок — летать, а бабочек — спокойно сидеть на цветах.

Бабочек он осторожно берет двумя пальцами, а потом долго ни до чего не дотрагивается, чтобы на ладони подольше оставалась золотистая пыльца со странными узорами.

— Ты приходи, мы найдем кремень и пером будем искры высекать. Умеешь?

— Нет. А они обжигают?

— Да нет, ты что.

Адриана Корачини слушает Мартинелли, открыв рот от удивления, словно он рассказывает ей сказки.

Выглянула первая звездочка, маленькая-маленькая.

— Там, на холме Оппио, добрые сторожа, они нам ничего не скажут, когда мы в сад залезем…

У калитки они прощаются. Дом девочки в одной стороне, дом Мартинелли — в другой.

— Спокойной ночи, Адриана.

Девочка уносит с собой маргаритку.

— Адриана! Адриана! Если придешь, приноси новое перо, со старым искры не получаются!

На сердце Мартинелли не лежит еще ни одной тени. Сколько еще продлится та невинность, что сияет в его ясных глазах? Придет день, может быть совсем скоро, когда он уже не побежит навстречу Адриане Корачини и не возьмет ее за руку…

Невинность — короткое и хрупкое чудо — длится не больше, чем зеленая нежность первых весенних листочков… Как бы хотелось сохранить ее навсегда, как бы хотелось остановить это мгновение; но вот уже, заметив ее в себе, ты понимаешь, что ты уже не тот, что был минуту назад, и первая тень ложится на твое сердце.

Весна прекраснее всего в тот момент, когда она рождается. Мгновение спустя от нее остается лишь воспоминание, лишь сожаление…

XIV. Богатство маэстро Пальяни

Сегодня маэстро Пальяни выходит на пенсию после сорока лет работы в школе.

В полдень, когда дети разойдутся по домам, директор произнесет речь, а потом будет банкет. Бедного Пальяни будут потчевать вермутом с печеньем, а потом он уйдет, и мы никогда его больше не увидим.

В последнее время он здорово поседел и ссутулился. На дворе стоит май, а он не снимает пальто. Чтобы маэстро не приходилось подниматься по лестнице, директор дал ему класс на первом этаже, рядом с группами дошколят. Представляете — полный этаж малышей в белых фартучках, они рисуют цветными мелками, строят домики и башни из кубиков, держатся за ручки во время прогулки по коридору, то и дело норовят расплакаться, все время зовут маму и убегают к выходу, где их ловят воспитательницы лет двадцати, которые кричат целый день так, что к вечеру остаются без голоса. В конце коридора первого этажа находится класс маэстро Пальяни, пятый.

Так что мы почти никогда его не видим.

Он поднимается на верхний этаж, только когда учителям раздают новые карандаши и промокашки.

Только тогда он появляется, укутанный в свое пальто, в черных шерстяных полуперчатках.

— Для меня ничего нет?

Ну конечно, синьорина Ченчи и для него отложила карандаши, простые и красно-синие, чтобы исправлять ошибки в тетрадях.

Он считает их, спрашивает, сколько карандашей выдали остальным, потому что всегда боится, что ему достанется меньше, и возвращается в класс абсолютно счастливый, прижимая к груди свое богатство. Нужно, конечно, самому побывать на его месте, чтобы понять, сколько счастья могут доставить несколько красно-синих карандашей старому учителю, который живет исключительно подобными мелочами: карандашами, новыми перьями для ручек, точилками, ластиками…

Старея, учителя становятся совсем как дети, в окружении которых они провели большую часть своей жизни: невинно радуются цветным карандашам, карманы у них набиты тысячью разных мелочей. Только у них можно обнаружить точилку для карандашей в форме маленьких часов или дирижабля; апельсин, который нужен для того, чтобы в классе, в полной темноте, при помощи свечки показывать, как именно Земля вертится вокруг Солнца; засохший цветок, который учитель давным-давно показывал на каком-то уроке ботаники; трехцветную ленточку, не доставшуюся ученику, потому что тот не пришел на урок; перочинный ножик на пружине, с тремя лезвиями, отобранный у одного из учеников из соображений безопасности…

— Я отдам его твоему отцу, когда он придет наконец в школу.

Но отец приходит, а ножик по-прежнему лежит в кармане у учителя, который успевает к нему привязаться и дома, когда никто не видит, играет с пружинкой, умудряясь поранить палец…

Палец он перевязывает длинной марлевой повязкой — тоже как мальчишки, которые на любую малюсенькую царапину наматывают огромные бинты и, не снимая их неделями, ходят с гордым видом и рассказывают всем разные невероятные версии того, что с ними приключилось…